Франц Фюман - Избранное
— Говори, бабуся, говори! — просил Прометей и, все еще лежа на берегу, пропустил между пальцами уже чуть подсохшую тину, но голос умолк, и Прометей не нащупал в тине крупицы, которая была бы тяжелее остальных. Тогда к горлу титанова сына подступили слезы, но он устыдился их и, уткнувшись лицом в илистое дно, так пролежал на берегу всю ночь. Он не спал, но и не думал ни о чем и не чувствовал ничего, кроме смутной печали. Ему казалось, будто и он уже стал тенью, как его братья и сестры, и ему хотелось лишь одного — вечно лежать в бесчувствии. Однако с наступлением утра холод, голод и жажда принудили его подняться. Пошатываясь, он встал и вдруг увидел в засохшем иле свою собственную фигуру и свое собственное лицо.
Гермес
«Да ведь это я, — оторопело думал он, — это же мое изображение!» Утреннее солнце светило ему в лицо. Прищурясь, взглянул он на другой берег, где на откосе раньше лежали зебрята, и увидел, что их тела тоже отпечатались в глине.
Позабыв от удивленья голод и жажду, Прометей присел на корточки и стал ощупывать твердые края засохшего ила, который так хорошо сохранил его очертанья. «В самом деле, это моя грудь — думал он, — это мои плечи, это мои руки, это мои ляжки, это мои ноги, а это мое лицо! Даже брови можно нащупать!» Утренние лучи отражались в углублениях отпечатка, когда солнце поднялось, по ним заскользили свет и тени, и стало казаться, будто лежащий улыбается и ворочает глазами, казалось даже, будто его грудь вздымается и опускается.
«Он хочет мне что-то сказать!» — мелькнуло в голове у Прометея, и в этот миг он словно бы услыхал голос Геи: «Смешай все руками, пусть тепл и холоден, пусть влажен и сух будет твой матерьял…» Он мигом вскочил на ноги. Разве не была тина теплой и холодной, влажной и сухой, разве не были смешаны в ней земля, вода и огонь и к тому же Тысячи всевозможных жизненных сил и соков, кровь, пот и внутренности погибших животных и растений и разве не продолжала в ней жить сама неистребимая, неумирающая Гея, праматерь всего сущего, вечная материя?
— Я слушаю тебя, мать, говори со мною, твоим сыном! — зашептал он. Лежащий приоткрыл рот, и Прометей снова услыхал слова: «Смешай все руками, пусть тепл и холоден, пусть влажен и сух будет твой матерьял!»
— Матушка Гея! — воззвал Прометей и вмиг соскользнул в ров по крутому откосу. — Я же знал, что ты не бросишь свое чадо в беде!
Обеими руками он набрал глины и начал ее формовать, а глина была в аккурат настолько влажной и настолько сухой, настолько теплой, но уже и настолько холодной, что легко поддавалась месящим рукам и принимала любую форму, какую они хотели ей придать.
Прометей принялся лепить выпуклости туловища, и у него было такое чувство, будто глина сама лепится в желанный образ.
— Я сотворю себе товарищей, — проговорил он, обозначая изгибы ребер, — я сотворю для этой планеты новое племя! Не такое, как титаны и боги, но и не такое, как животные и растения. Мы отыщем остров в Южном море и там построим наше царство. В нем будут властвовать любовь и справедливость. Это будет остров блаженных!
К туловищу прибавились руки и ноги. Титан опьянел от радости и творческого вдохновения. Еда и питье были забыты. Медленно, тщательно лепил он сложные локтевые и коленные суставы, ладони и пальцы. Вот над плечами поднялась шея, вот округлился череп, вот разделились губы и над скулами выросли выступы висков. Прямые волосы или локоны? Кудрявые. Не веря своим глазам, смотрел создатель на свое творение.
Глиняная фигура сама стояла на ногах, не нуждаясь в подпорках, Правда, эти ноги были чуть коротковаты, а руки чуть длинноваты, да и живот, пожалуй, вышел толстоватый, но какое все это имело значение, когда он видел перед собой, наяву и во плоти, собственное подобие, с той лишь разницей, что это подобие было пока безжизненно. Да разве могла в нем затеплиться жизнь, если оно не было ни мужчиной, ни женщиной?
«Ты будешь мужчиной», — проговорил Прометей и приделал своему товарищу мужской орган. Теперь, надеялся он, глиняное тело сотрясет судорога, нечто вроде внутреннего всхлипа или вздоха, восторженного рывка в бытие, — новоявленное существо откроет глаза, широко раскинет руки, забормочет что-нибудь и задышит, глубоко и блаженно, — однако ничего такого не произошло. Творение стояло перед творцом, дразня его обманчивым сходством, но жизни в нем не было. Прометей придирчиво осмотрел свое создание. Ничего он как будто бы не забыл, во всяком случае, ничего такого, что считал важным. Вылепил и кадык, и подбородок, и пятки, даже ногти на пальцах рук и ног. Что же он упустил или сделал неправильно? Неужели Гея ввела его в заблуждение? Этого быть не могло. Ясное дело, он неверно истолковал ее слова. Но что же ему делать теперь? Звать ее бессмысленно, это он знал твердо, она, конечно, не ответит. И все же он позвал ее, позвал трижды.
Никакого ответа.
Он ткнул глиняного болвана кулаком в живот.
— Скажи что-нибудь! — вскричал он.
Болван оставался нем.
Прометей готов был опять заплакать.
Тут он заметил, что в том месте, куда он ткнул свое созданье, — в середине живота — образовалась вмятина, и понял, что, хотя смесь сухого и влажного, которой он пользовался, была вполне пригодна для лепки, для странствия по жизни она никак не годилась. Слишком уж мягким оказался его глиняный друг! Стоит только нажать на него пальцем, и он уже изуродован, что же будет, если он упадет, или наткнется на сук, или будет пробираться сквозь заросли! Любой куст изорвет его в куски, а любой ручей, в который он вступит, размоет ему ноги. Нет, пусть глиняный приятель сперва посохнет на солнышке и затвердеет, как то лежащее отображение, лишь после этого он пробудится к жизни! Бережно взял создатель на руки свое творение и отнес на возвышение берега, на солнце.
— Посохни, друг, — сказал он, — впитай в себя солнце и ветер. Обрети твердость для будущей твоей жизни, твердость понадобится и на острове блаженных! Тем временем я сотворю тебе подругу.
И он слепил вторую фигуру, но на сей раз совершил противоположную ошибку: ноги оказались очень длинными, бедра очень узкими, а толстоватым получился не живот, а зад.
«Не беда, — думал он, — эти двое уж как-нибудь поладят! Надо, чтобы они сразу увидели друг друга, когда в них проснется жизнь!» Глиняную женщину он тоже отнес на берег и поставил в трех шагах от мужчины, а потом потрогал плечи и бедра своего первенца. Масса стала уже намного тверже, но все-таки была еще мягковата. «Вот удивятся они, когда откроют глаза и сразу увидят друг друга», — подумал Прометей и, представив себе это воочию, не мог удержаться от смеха. Теперь он был бы не прочь поесть, но старался заглушить голод работой. Он вылепил еще четыре глиняные фигуры, двух женщин и двух мужчин, и с каждым разом они удавались ему все лучше. Последней женщине он сделал длинные волосы, ниспадавшие до колен, а последний мужчина так точно походил на своего создателя, что даже выражение глаз было у него Прометеево.
Теперь уж первый, наверное, высох, подумал Прометей, закончив шестого. Он, правда, думал так, еще работая над четвертым, но, боясь разочарования, не решался посмотреть. К тому же он все время надеялся, что какой-нибудь звук — возглас, крик, смех, пусть даже вой — даст ему знать о том, что глиняное существо ожило, но напрасно он напрягал слух. Больше он ждать был не в силах. Постепенно перенеся на берег четвертого, пятого и шестого, он собрал все свое мужество и тронул первого за плечо. Фигура высохла, стала твердой и отливала золотисто-медовой смуглотой, как кожа ее создателя, и ни нажатие пальцем, ни удар не оставляли на ней следа.
Однако она оставалась все такой же застывшей и безмолвной. В отчаянии тряс Прометей свое изображение, но это была лишь засохшая тина в образе Прометея, и больше ничего.
Быть может, по изволению Геи женщина должна вступить в жизнь первой? — ломал голову Прометей. Однако и женщина оставалась бесчувственной и неподвижной.
— Матушка Гея! — воззвал Прометей. — Ведь ты присутствуешь в этих созданьях! Услышь меня, матушка, дай мне знак! Шевельни хоть кончиком пальца!
Тишина.
— Матерь, не знаю, что мне теперь делать!
Тишина.
Прометей сжал кулаки и поднял их, чтобы разбить свои творенья, как вдруг услышал за морем, в пустыне, какое-то шарканье. Боясь неведомой опасности, он спрыгнул обратно в ров, укрылся в ложбинке, где лежали ослята, а взглянув оттуда на аравийскую землю, увидел, что по песку скользит какое-то маленькое существо. Малыш привязал к ногам две круглые чашки и двигался вперед, отталкиваясь палкой. Прометей не верил своим глазам. Незнакомое явление быстро приближалось, и Прометей разглядел, что по песку на двух черепашьих панцирях катит мальчик и при этом весело насвистывает.
На краю рва мальчуган остановился.
