Джеймс Риз - Книга духов
Сколько же часов – а может, и дней – понадобилось мне на то, чтобы пробиться наверх и выбраться из могилы… Но вместе с возвратом чувственного восприятия, упорно разгребая и разгребая землю, с каким невыразимым – о, с каким невыразимым! – облегчением я убедилась, что – хвала небесам – меня не в гробу. А такое вполне могло случиться. Лежать бы мне тогда закопанной нескончаемо долго, вплоть до прихода крови.
И я продолжала упрямо рыть и рыть, разгребать и разгребать землю. Сгорбившись, я спиной пробила себе ход наружу и вырвалась из могилы – довольно неглубокой, поскольку пришлось делать ее столь обширной. Взломав дерн, я обнаружила, что на нем пробилась редкая травка.
Сколько же я провалялась в обществе покойников? Порядочный срок, если наша могила успела порасти травой. Даже более чем порядочный, скажем так. Меня ослепило низкое солнце. По всем телу разлилась слабость. Слабость – и все же я чувствовала себя сильнее. Разумеется. Еще сильнее… С благословения усопших.
И здесь я должна изложить то, о чем впервые узнала на Зеркальном озере, когда Пятиубивец – или же сама Сладкая Мари? – говорили о людях, которые нас так страшатся. Среди некоторых индейских племен – и здесь, и не только здесь – существует давнее поверье, что душа состоит из трех частей, как полагал и Аристотель; однако индейцы трактуют триединую человеческую душу следующим образом: первая душа – это тень, которую отбрасывает тело; вторая душа – отражение на воде; а третья, изначальная душа – обитает в глазах… В глазе.
Восстав из могилы, где были закопаны солдаты Дейда, я знала, что снова набралась энергии от покойников. Глаз мой заметно окреп. Именно в нем их душевная сила обрела постоянное жительство. И с тех пор вплоть до теперешнего дня мой глаз незыблем – и хранит жабу независимо от моей воли. Как укрепляются другие сестры – не знаю, но мой глаз, что ж… И я вновь совершила сделку. Серебристую силу мертвецов за такое упокоение даровать могла только я.
Теперь – безмолвие. Слышится только то, что обычно происходит в природе. Непогода улеглась, почившие угомонились. Постепенно мои глаза попривыкли к солнечному свету. Мускулы обрели прежние навыки. Вернулся слух, снова забилось сердце. А вот вдохнуть грудью воздух удалось не сразу. Я вся была облеплена смертью и землей, но черви трудились надо мной зря – живые им не даются. Вкусив моей ведьминой крови, они ссохлись и попадали с тела хлопьями.
Хотелось вымыться – ужасно хотелось. Уложив на могиле дерн по-прежнему, я направилась к пруду. Разделась догола. Закопали меня с ранцем, ремни которого перетягивали грудь, и одежда осталась на месте. Нагой я пробралась через камыши и вступила в холоднющую воду. Я шла вперед, зашла глубже и опустилась на травянистое дно пруда.
И вот тогда я почувствовала что-то необычное. Если бы не ясное небо, я приняла бы это за молнию. Воздух, вода ожили, чем-то зарядились.
Я подскочила, но прежде чем рассекла вспенившуюся поверхность пруда, до моих ушей донеслась в высшей степени необычная песня. Там…
Вдоль берега расположились аллигаторы. Десять, пятнадцать. Различного размера – от пяти футов до десяти, самое малое. И все они ревели, а издавая рев, колотили хвостами – подобного хора я в жизни не слыхивала… Что это, все еще зима? Мне казалось, что да, однако судить о времени года я могла только по разложившимся трупам, среди которых возлежала. Да, вне сомнения, – зима. Итак, аллигаторы должны были мирно пребывать в зимней спячке, а они устроили представление, превзошедшее все ритуалы весеннего ухаживания. Аллигаторы не приближались к воде (и я почему-то не опасалась, что они нырнут в пруд и устремятся ко мне), но их рев постепенно перешел в шипение, зато каждый из них шипел оглушительней целого стада гусей. Ох, как только я не оглохла!
Внесли свою лепту и лягушки. По берегу расселись крупные самцы бронзового цвета. К берегам устремились и стаи рыб, взбаламутив и замутив темную, как чай, воду. Края пруда бурлили, беспокойно шуршали тростники. Саламандры, тритоны, черные угри, оттесняя друг друга, извивались и скользили на мелководье, хотя вскоре берега усеялись их врагами – журавлями и цаплями. Деревья тоже кишели пернатыми. А через высокую траву крались своры лисиц. Пантеры? Нет. Их тут не было… При виде столь необычного единения мне захотелось рассмеяться.
Рассмеяться – и гадать, что же за энергию я позаимствовала от усопших. Что за силу, побудившую всякую живую тварь принять участие в этом празднестве? О, диво дивное!.. Ни одна ведьма на свете не получала такой награды – это уж точно.
Искупавшись, я выбралась из воды, и тотчас вся живность разбрелась по своим местам. Аллигаторы утихомирились и погрузились в воду по самые глаза. Рыба ушла в глубину. Земноводные попрятались от опасных клювов. Лисицы скрылись в лесу.
Солнце скатывалось к западу. Прощальные лучи разлили по небу фиалковую окраску – цвета глаз Селии. Я стояла среди камышей, прислушиваясь, как замирает воздавший дань хор, уступая привычному плеску воды в пруду. Обо мне забыли. Словно я и не воскресла, не приходила сюда… Но нет же – я приходила, приходила! А о чем узнала? До сих пор не могу сказать.
Вся моя одежда послужила саваном, но выбирать не приходилось, и я снова напялила ее на себя. Глина, забивавшая мне горло, вызвала чудовищную жажду, и я утолила ее водой из горсти, как поступают странники. Голод? Нет, голода я не испытывала. Хотелось еще только одного – попасть домой. Моя лошадь? Ее, конечно, давным-давно и след простыл. Начхать. Я направлю стопы к дому. В Сент-Огастин.
Я отломила десять сучков равной длины и, по индейскому обычаю, каждое утро с рассветом выбрасывала по одному. Отсюда следует, что в чаще я провела шесть дней, сумев выжить в вотчине усопших благодаря их щедрости и великодушию. Да, в тот же час я отправилась в Сент-Огастин, вознося хвалы погибшим солдатам Дейда за их всепрощение и за милосердную снисходительность, проявленную ими к столь недостойной ведьме, как я.
Эпилог
По возвращении в Сент-Огастин я получила три важных письма.
Письмо первое – от Розали – извещало, что она занимает вполне приличную должность учительницы каллиграфии в школе, основанной мисс Макензи. К письму приложены мятые страницы с опубликованными стихами ее брата. Хотя стихи эти… недюжинны, но я просматриваю их только ради того, чтобы найти упоминания людей и мест, связанных с моим недавним прошлым. С облегчением вижу, что таковых упоминаний немного – тем более что Розали сообщила в письме о смерти Джона Аллана. И вот – от угрозы со стороны Эдгара По я теперь могу считать себя свободной.
Письмо второе пришло из Нового Орлеана. Эжени спрашивает: не приеду ли я туда помочь ей низложить Парижскую Вдову? Она созывает сестер. «Мы, ведьмы, с этим справимся», – добавляет она en français[141], чтобы меня раззадорить.
Письмо третье зашифровано и подписано той самой буквой «S», которую я так жаждала увидеть. Себастьяна пишет, что у нее достаточно сил отправиться в плавание – «исполнить свои обещания». Более того, она приготовила для меня сюрприз. О своих планах я должна оповестить кубинского монаха, которого она обозначила только одной буквой «Q». Почему? Неужели Себастьяна уже на корабле? Одна? Она или они уже в пути? Если да, то они меня найдут здесь – или же я должна плыть в Гавану на поиски безымянного монаха? И что это за «сюрприз», который она для меня приготовила?
…Как я поступлю?
Еще несколько строк – и я, поставив подпись, закрою эту книгу, как закрою завтра в этом доме ставни и опечатаю дверь. А затем поспешу в глубь материка с единственной поклажей – новой «Книгой теней» (ее чистые страницы ожидают моей судьбы) и со старыми очками Селии, которые прячут мой глаз. Изберу тот самый причудливый речной маршрут – по Сент-Джону. По его путаному руслу поплыву на север, утешаясь неоспоримой истиной: даже неверно текущая река достигает моря.
А что потом – и где? Знаю только одно: пусть за меня решит море.
Аш.
Слова благодарности
Благодарю за компетентность и увлеченность следующих сотрудников «Уильяма Морроу»: Майкла Моррисона, Лайзу Галлагер, Шейрин Розенблюм, Джульетт Шапланд, Джереми Цезарека и в особенности моего редактора Сару Дюран. Спасибо также моему агенту Сюзанн Глюк и ее помощникам в агентстве «Уильям Моррис».
Также я весьма обязан Саре Кулин из ричмондского Исторического фонда. Однажды я бродил по этому городу и остановился у ее конторы, чтобы спросить дорогу, а дальше, за полчаса, меня провели по церкви Поминовения, в том числе и по подземным помещениям. Через несколько недель мне домой принесли коробку с материалами по истории этой церкви – так родилась «Книга духов». Сару и прочих историков, внесших вклад в эту книгу, я прошу о снисхождении. Тех, кто жил в исторический период, с которым я вольно обошелся, прошу о прощении.
