Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 5 2009)
Сергей Гандлевский. Мои литературные способности блуждают. Беседу вел Сергей Шаповал. — “Культура”, 2009, № 8, 26 февраля — 4 марта <http://www.kultura-portal.ru>.
“Насчет истеблишмента не знаю. Но точно знаю, что у меня неважно обстоит дело с солидностью, даже возрастной. Я, скажем, намереваюсь уступить место в метро человеку, потом спохватываюсь, что ему от силы сорок лет. Когда собирается компания, я люблю нехитрую игру: спрашивать, сколько кому на самом деле лет. Когда доходит очередь до меня, я признаюсь, что мне лет четырнадцать. С таким самоощущением трудно чувствовать себя деятелем культуры.
— Но, приходя на семинар, ты садишься не в аудиторию, а за преподавательский стол, все чаще оказываешься в президиумах. В такой роли ведь ты не можешь оставаться четырнадцатилетним?
— Нет, не могу. Но я иногда начинаю семинары с пересказа рецензии Оруэлла на автобиографию Сальвадора Дали. Он пишет, что решительно не верит ей — уж больно она триумфальна. А честная автобиография, пишет Оруэлл, — это перечень провалов и поражений. А потом я говорю студийцам: единственное, что меня — сидящего за столом — отличает от тех, кто сидит в аудитории, — что в моей жизни было больше ситуаций. Просто в силу возраста. Поэтому, возможно, и больше опыта, в том числе и профессионального, которым я готов поделиться”.
Алиса Ганиева. Дальше моря — меньше горя. — “Октябрь”, 2009, № 1 <http://magazines.russ.ru/october>.
“Тот факт, что текущая литература обращается к жанру романа-путешествия или попросту регенерирует мотивы странствия как отдельные сюжетные инъекции: неслучайно пятая книжка „Октября” за 2007 год и шестая книжка „Знамени” за 2008-й были отданы теме дороги, путешествий, — служит индикатором внутреннего самоощущения сегодняшнего человека. Современные литературные герои — люди либо потерянные, либо ищущие, либо убегающие, либо настигающие”.
Дмитрий Голынко-Вольфсон. Век живых мертвецов: XX столетие глазами зомби. О философии, этике и биополитике зомби. — “Неприкосновенный запас”, 2008, № 6 (62).
“Биовласть внедряет гибкую систему управляемости (governmentality), сосредотачиваясь уже не на карательных мерах и техниках подчинения, а на пристальной заботе о телах в их физиологических функциях; эта опека осуществляется с помощью медицинских практик, демографии, статистики, правил диеты, гигиены и профилактики. Зомби — жестокий вызов биовласти, ведь они не только игнорируются ею, но и ускользают от ее рекомендательных, а на деле — обязательных установлений. Мертвый, но прыткий зомби — это чуть ли не единственное, что не может быть присвоено биовластью и что не удается включить в сферу биополитического производства (по словам Негри и Хардта, в основу мировой Империи). Отсюда (с биополитической точки зрения) зомби можно определить как универсальное исключение, ставшее злейшим и непримиримым врагом капитализма на разных его экономических стадиях. Зомби отлучены от всех юридически-правовых норм и институтов власти, но при этом вторгаются внутрь капиталистического символического порядка, угрожая обрушить или, по крайней мере, расшатать его фундаментальные основания”.
Григорий Дашевский. О невидимости. — “Индекс/Досье на цензуру”, 2008, № 28 <http://index.org.ru>.
“Обычные горожане перемещаются по фактически дематериализованному городу, по пространству, сведенному к схеме маршрутов. У такого целиком перемещенного из царства природы в царство культуры пространства есть два важнейших свойства. Во-первых, все передвижения по такому пространству регулируются бинарной логикой „можно/нельзя” — проезд или вход либо воспрещен, либо разрешен, либо до 8.00, либо после 8.00, либо посторонним, либо всем и т. д. <...> И во-вторых, эта дискретная информация без потерь транслируется в объявления, сайты, афиши, схемы и т. д., то есть для того, чтобы это „можно/нельзя” узнать, нет нужды в личном, очном, телесном контакте с данным местом”.
“Вне городского пространства, напротив, совершенно нормальна такая фраза — „не знаю, пройдешь ли ты по этому склону; приедешь — попробуешь сам”. Если мы слышим, как автомобилисту кто-то говорит: „Не знаю, проедешь ты там на своей машине, попробуй” — мы сразу понимаем, что речь не о городе, а о загороде, деревне, одним словом, „природе”. Отсутствие определенного „можно/нельзя”; невозможность транслировать это „можно/нельзя”; необходимость личного контакта с местом, чтобы понять, доступно ли оно, — вот условия, по которым человек существует в природном пространстве. Точно по этим же условиям в большинстве случаев инвалид существует в городе. <...> Инвалид — если он не запирается в гетто своей квартиры — живет не в схеме города, а в материи города. Здания, пороги, лестницы, коридоры, бордюры превращают для него город в совокупность оврагов, ущелий, гор и пр.”.
“На каждом объявлении о выставке современного искусства, вечере современной поэзии или „круглом столе” по феминистской философии нужно ставить соответствующий знак — а поскольку все такие мероприятия большей частью передвижные, то есть выбор места проведения зависит от организаторов, то, видя перечеркнутую коляску, мы бы понимали, что организаторы (то есть те же самые „просвещенные мы”) не захотели ради потенциального и маловероятного посетителя на коляске брать на себя лишние хлопоты, искать другое помещение. И тогда присутствующие могли бы точнее определить, чего стоит критический и освободительный дискурс в наших условиях”.
Денис Драгунский. Мещанская драма. — “Искусство кино”, 2008, № 9 <http://www.kinoart.ru>.
“Самодовольное и злое личико мелкого буржуа („мурло мещанина”, как говорил Маяковский) — неизбежный гарнир любой буржуазной демократии. Но — именно демократии. Чтоб на этой роже не нарисовались усики и челка, должна потрудиться интеллектуальная и творческая элита”.
Борис Дубин. “Осознания кризиса в стране нет”. Стокгольмский синдром по-русски: кризис пробуждает в обществе логику заложников. Беседовала Юлия Бурмистрова. — “Частный корреспондент”, 2009, 3 февраля <http://www.chaskor.ru>.
“В целом же в 2000-х годах интеллектуальное сообщество занималось самоустроением. Кто есть кто, разделение площадок. Поэтому стали работать новые премии, тусовочные мероприятия, стали обозначаться центры силы, центры притяжения, складываться некая структура и какой-то порядок, узнаваемость в поведении. Большинству стало понятно, что если хотят этого, то надо идти туда-то и т. д. Но такой порядок, хочу подчеркнуть, во многом стал складываться именно ценой утраты чувствительности к тому, что происходит за границей интеллектуального слоя. Интеллектуалы как будто бы добились некоей автономии, но потеряли социальный вес. Именно из-за потери чувствительности нынешняя российская словесность и культура (культура творческая, а не эпигонская и не конвейерная продукция) занимают довольно скромное место в сравнении с тем, какое место занимали в свое время, скажем, поэзия Маяковского или Пастернака, кино Эйзенштейна или Медведкина, театр Мейерхольда или Курбаса”.
“Издательства сами будут отказываться от резких книг, продюсеры — от резких сценариев, режиссеры — от резких спектаклей. Работает заложническая логика — не ставить никого под удар. Один из основных видов коллективизма по-российски: каждое действие продиктовано мыслью „А не будет ли нам от этого хуже?””
Олег Ермаков. Шер-Дарваз, дом часовщика. — “Нева”, Санкт-Петербург, 2009, № 2 <http://magazines.russ.ru/neva>.
“После школы Глинникову не удалось поступить в железнодорожное училище из-за зрения. Зато в армию его взяли. Здесь было какое-то судьбоносное совпадение.
В числе прочих он оказался в учебном лагере вблизи той самой страны, куда не ступала нога железнодорожника. Более того: именно для службы в этой стране и готовили новобранцев...” Из новой книги смоленского прозаика — “Арифметика войны” . Маленькую повесть и несколько рассказов из этой книги см. также в следующем номере “Нового мира”.
См. также: Олег Ермаков, “Блокнот в черной обложке” — “Октябрь”, 2009, № 1 <http://magazines.russ.ru/october>.
Наталья Иванова. Полтора процента. — “ OpenSpace ”, 2009, 27 февраля <http://www.openspace.ru>.
“Какие книги вы должны прочесть, прежде чем умрете? Ответом на этот вопрос задается ну очень большая — 959 страниц — книга, изданная в Лондоне. На ярком титульном листе симпатичный скелетик, скаля зубы, читает очередной фолиант, подперев родным всем читателям, характерным жестом свой набитый чужими историями череп. Книга состоит из трех разделов — до XIX века (самый краткий), XIX век, ХХ век (самый длинный) и даже век XXI: рецензии на новые книги Петера Эстерхази, Филипа Рота, Марио Варгаса Льосы, Мишеля Уэльбека, Орхана Памука… При этом — в ХХI век попали две (!) книги албанского писателя Исмаила Кадаре — обе, между прочим, первым изданием вышедшие в Тиране. Продолжаю: Амос Оз (Израиль), Ирэн Немировски (Франция), Томас Пинчон, Джонатан Литтелл, Дон Делилло… Что я искала? Своих. Кого-нибудь из современных русских писателей. И напрасно: в XXI веке таких не нашлось”.
