Дэвид Эберсхоф - Пасадена
А вот представление Линди о будущем и ее самой, и этого города, ставшего ее домом, были очень неясными. Как только она начинала думать о том, что впереди, головная боль становилась просто невыносимой и тут же отбрасывала ее назад, в прошлое: то казалось, что годы рядом с Уиллисом пролетели мгновенно, то — что тянулись нескончаемо долго; в сентябре маленькой дочери исполнялось пять лет. «Я не маленькая!» — сердито кричала Зиглинда, стуча кулачками по ногам Линди или по стене над кроватью, когда она прыгала мячиком, не желая ложиться спать. Зиглинда получилась жгучей брюнеткой: глаза были похожи на два черных уголька, по шее вниз спускался темный водопад волос. Про нее говорили: «Вот ни капли не похожа на капитана Пура! Линди, она просто вылитая ты!» Линди неизменно поправляла: «Вы ошибаетесь. В ней очень много и от дяди — Эдмунда». Целыми днями, взяв с собой рогатку, девочка бродила по зарослям кустов, по склонам холмов над Чертовыми Воротами, стреляла в белок камнями, острыми на концах, как стрелы. В год и три месяца она выучилась плавать, сначала в бассейне, на руках у Линди, а в два года уже смело ездила на Белой Индианке Уиллиса. Но как ни любила Зиглинда бегать босиком по траве среди кустов и разъезжать в грузовике с Хертсом и Слаймейкером, самой большой ее страстью были коробки с платьями из магазина Додсворта и заячьи шапки из мехового магазина в холле гостиницы «Виста». Линди знала, что дочь лишь наполовину похожа на нее, и потому она любила ее еще больше и чувствовала досаду; а уж когда ее терзала головная боль, опухали и становились горячими суставы, грудь у Линди прямо разрывалась от сожаления.
Сара Вули продолжала уводить разговор от Гиббона на то, как бы помочь менее удачливым жителям Пасадены. Девушки увольнялись с работы — в полупустых гостиницах делать было нечего, заколоченные особняки «приходили в упадок», как высокопарно выражалась Элли Сикмен. По вечерам они выходили и занимались тем, что участницы «Понедельника» стыдливо называли «романтическим трудом». «Да я бы просто умерла на месте, если бы увидела хоть одну из своих девиц за таким занятием!» — возмущалась Элли; однако, когда через год это все же произошло, Элли Сикмен благополучно пережила потрясение и даже прикинула из любопытства, сколько может заработать девушка от заката до рассвета. Потом Элли Сикмен и сама говорила: «По-моему, для многих девиц другого выхода просто нет».
— Нужно сделать хоть что-то! — патетически восклицала Сара Вули. — Эти девушки только и умеют, что убирать и готовить, и что же нам с ними делать? Еще чуть-чуть — и они на самом дне!
— Нужно дать им образование, — заявила Конни Риндж.
В то время, когда Линди жила в Пасадене, медноволосая Конни Маффит успела выйти замуж и развестись с человеком по имени Дж. У. Риндж, голливудским продюсером, который вскоре после свадьбы попал в какой-то скандал с налогами и взятками. Это короткое несчастное замужество — тысяча двести гостей на свадьбе, потом домик под сенью дубов в Сан-Марино, где никому не были слышны ее полуночные рыдания, потом ее, зареванной, дорога домой, к родителям в Бельфонтейн, — изменило Конни, сделало ее мягче, жалостливее. Линди и Конни сдружились: каждая лишь наполовину жила той жизнью, которую другие ожидали для них: вместе они охотились в предгорьях на рысь, пока охоту не объявили незаконной; играли в одной паре в теннис в охотничьем клубе «Долина»; вместе быстро, как плющ карабкается по стене, всходили по общественной лестнице. Они следили за тем, чтобы у каждого мальчика из Общества попечения о детях и каждой девочки из Вебб-Хауса на зиму был теплый свитер и соответственно брошюра о средствах контроля над рождаемостью. Конни показала Линди ту сторону Пасадены, о которой Уиллис даже не подозревал: кружки любителей поэзии, научные лекции в Технологическом институте и Обществе художественных ремесел Пасадены, где мужчины и женщины в блузах и беретах рисовали сказочные силуэты платанов.
— Нужно организовать школу! — предложила Конни участницам «Понедельника». — Там эти девочки могли быть изучать чуть меньше домоводства и чуть больше современных профессий.
— Да, школу для девочек, — подхватила Линди. — Так их можно будет готовить к будущей жизни.
— Уважаемые дамы! — обратилась ко всем Сара. — Давайте подкинем мужьям мысль об учреждении фонда.
— Фонда для женской школы, — повторил кто-то.
— Если уж мы этого не сделаем, то кто же тогда? — сказала Линди.
Все женщины согласились, что о будущем девушек никто не думает.
Но участницы «Понедельника» не совсем хорошо понимали, чему именно можно научить безработных горничных, кухарок, прачек, нянек, домработниц и уборщиц. Как угадать, что за профессия потребуется девушкам? Этот вопрос живо обсуждался в Дамской гостиной и не давал покоя участницам «Понедельника». А действительно, какая? Об этом думала и Линди, но только не как о некоем абстрактном будущем. Ну что здесь можно было сделать? Разве судьба не всегда берет свое? Потирая виски, она вспомнила, как уверена когда-то была, что участь любой девушки — в ее руках, что ни одна неудача не в состоянии разрушить ее планы. И все же в какой-то момент перед ней предстала суровая правда, спорить с которой было невозможно. По вечерам, укладывая Зиглинду спать, Линди иногда говорила ей, что во взрослой жизни все будет не так, как сейчас.
— Никто не скажет тебе, что делать, — говорила Линди.
— Мама, но ты же всегда мне это говоришь! — возражала дочь.
Она была еще слишком маленькой, чтобы до конца понять слова матери, но глазенки у нее сверкали, как будто что-то до нее все-таки доходило. Вот и все, на что надеялась Линди.
С годами Зиглинда и Паломар стали лучшими друзьями, и Линди нередко заставала их круглое, как дыня, лицо Паломара постепенно становилось точной копией Эдмунда — за ловлей бабочек на берегу пруда для разведения форели, которым Уиллис перестал заниматься с двадцать девятого года. После смерти Эдмунда Линди взяла на себя заботы о Паломаре, а когда стала женой Уиллиса, племянник оказался ее единственным приданым. Уиллис ошибся в своих предположениях — он-то думал, что после смерти Эдмунда «Гнездовье кондора» отойдет к Линди; но, как она объяснила, ферма принадлежала Брудеру.
— Но его же посадили!
— Да, и из тюрьмы он распорядился, чтобы на его землю никто и ногой не ступал, — ответила она.
Даже Дитера перевезли в убогую комнатушку за магазином Маргариты; каждый месяц Линди посылала по почте чек в уплату за еду и уход за ним. Когда все это открылось Уиллису, Линди заметила в его глазах удивление. Они как бы говорили: «До чего же странная девушка, на которой я женился!» Линди не принесла в этот брак ничего, кроме себя самой, Паломара да растущего живота, младенец в котором пинался с каждым днем все сильнее и больнее.
Любовь Линди к племяннику могла сравниться лишь с собственнической страстью Лолли. Лолли, которую с младенчества растили будто под стеклянным колпаком, привязалась к мальчику точно так же, как маленькая девочка привязывается к желтогривому пони или кукле с фарфоровой головкой. Линди и Лолли растили детей, а Уиллис, не собираясь нанимать нового управляющего, сам смотрел за рощами и понемногу распродавал свои владения, потому что желающих было хоть отбавляй: участки по четыре, семь, тринадцать акров уходили домостроителям, укладчикам асфальта и автомобильным компаниям, выкупившим право проезда. Со временем он стал принимать любые предложения, повторяя: «А зачем мне столько земли?» Потом он вообще перестал говорить о своих сделках; случалось и так, что Линди читала о них только на странице «Стар ньюс», где печатались объявления о продажах.
Но тихим, будто замершим, летом тридцатого года, когда каждый месяц удваивалось число безработных, когда от горничных и частных секретарей избавлялись во всех без исключения особняках, когда на жаре без дела толклись бригады строителей, когда затихли бетономешалки, капитан Пур только и думал об одной сделке, которая, как он выражался, раз и навсегда решит судьбу Пасадены. Капитан Пур и застройщик по имени Джордж Ней стали ярыми сторонниками строительства большой магистрали из Пасадены в Лос-Анджелес; извилистая бетонная лента, как они рассчитывали, пройдет по старой реке и закроет ее песчаное дно. Уиллис стал просто одержим этим проектом, легко раздражался теперь по любому поводу и все время уезжал куда-нибудь с ранчо — то на совещание по планированию в отделанной деревянными панелями библиотеке охотничьего клуба «Долина», то в выложенные плиткой, звонкие коридоры городского совета, где во дворе журчал фонтан; так он мог удалиться от Линди, ее ознобов, красных глаз, мягких узлов на коже. Капитан Пур вместе с другими «стопроцентными» с головой ушел в планирование этой новой парковой автострады — так они ее называли, делая акцент на слове «парковая». Намерением этих энтузиастов было сделать Пасадену флагманом развития маленьких городов; кроме того, присутствовало и сильное желание продать принадлежавшие им пустые, заросшие лесом участки по самой выгодной цене. Эти люди были почти такими же, как и сам Уиллис: майор в отставке Хайрам Уодсворт, которого дети любили гладить по белой бородке, похожей на козлиную; Уоллес Бардетт, промышленник из Огайо, соорудивший в Линда-Висте особняк, похожий на тот, что описал Байрон в «Шильонском узнике»; Чарльз Саттон, прямодушный худощавый владелец нефтяного месторождения Эль-Сегундо, с которого в сутки он получал по тысяче баррелей нефти; Милфорд А. Паддингтон, внук железнодорожного барона-разбойника, ярый ненавистник железных дорог («Куда им до любой машины!» — был его лозунг), из-за чего крохотное, богатое сердце его девяностодевятилетнего деда не раз заходилось в приступе.
