Канта Ибрагимов - Сказка Востока
Чингисхан был умным и простым человеком, он не пытался изменить уклад своей жизни и тем более не мечтал сравняться с Богом, стать вровень с ним, как другие императоры. Он любил свою столицу Каракорум, но не стал особо менять ее облик, не возвел храмов, дворцов, пирамид, в том числе и мавзолей для себя, насилуя и истребляя сотни тысяч строителей. Зато он с помощью специальных гонцов и стоянок наладил скорую связь из конца континента в конец, по которой известие за десять тысяч километров доходило менее чем за месяц, и это где-то прообраз современной почты, телеграфа и даже Интернета.
Будучи человеком необразованным, даже неграмотным, тем не менее Чингисхан был наблюдательным, пытливым, узнающим и познающим этот мир, тонким психологом и дипломатом. Доказательство тому — Ясы Чингисхана. Это не самохвалебное, схоластическое «Уложение» Тимура — это свод законов, некий прообраз современных конституций и уголовного кодекса развитых обществ, на основании которых были созданы свободные от религиозной ереси суды. При монголах самым страшным преступлением было брать и давать взятку, лжесвидетельствовать, и тот, кто не докладывал о совершенном преступлении, наказывался более, чем сам преступник. Существует мнение, что, мол, Наполеон, когда был в заточении, сочинил свой кодекс по «Уложению» Тимура, — это, наверное, не так; первоосновой, скорее, были Ясы.
О полководческом гении Чингисхана не будем повторяться, только приведем одну фразу из Ясов: «Воин ест, спит и пьет только для того, чтобы в свое время, там, где надо, вступить в бой и победить иль умереть».
И, пожалуй, самое главное, о чем почему-то мало говорят, — Чингисхан знал, что мощь государства — в армии, а армию надо содержать, и для этого нужна, выражаясь современным языком, соответствующая экономика и финансы. И именно при Чингисхане была разработана прогрессивная и дифференцированная система податей и налогов, которую впоследствии взяли на вооружение не только страны Азии, но и Европы. По этой системе налогообразования никто, вплоть до Великого хана, не освобождался от налогов. И у Рашид ад-Дина есть занимательный эпизод, когда хану на какой-то юбилей преподнесли послы много дорогих подарков, и он мучается, не зная, что в казну, как налог, сдать. От налогов никто и никогда не освобождался, в том числе, точнее, в первую очередь, сами воины должны были всю добычу, пленных и женщин обязательно сдавать в специальную службу. А за это получали щедрое, а главное, справедливое вознаграждение. И, что самое интересное, в период между походами, дабы не было разгула и разврата, каждый воин превращался в крестьянина, обязан был завести в любой точке новую семью, дом, хозяйство, работать, платить налоги с дома и быть готовым в любой момент выйти на смотр, выступить в поход и бой. Вот какая экономика, армия и прирост населения.
Конечно же, Чингисхан — это личность в истории человечества, и если считать, что это случай, судьба или стечение каких-то обстоятельств, то мы скатимся к невежеству, примитиву, начетничеству. Чингисхан, как и всякая выдающаяся личность, — продукт природной среды, коей является и человек. Именно природные катаклизмы, земная среда обитания дала мощный импульс для бурного развития кочевников степи. А когда эта природная благодать так же резко исчезла, монгольское, точнее, все степное сообщество Дальнего Востока оказалось перед угрозой деградации и, может быть, исчезновения с лица земли, что случилось не с одним народом. Была альтернатива — не сдаваясь, ринуться в бой за существование. Это был мятеж, революция, переворот, и, как сейчас говорят, — необузданная пассионарность. Такое могло случиться только в свободном, независимом обществе кочевников, но никак в географически рядом находящемся рабовладельческом, угнетенном Китае. И это движение началось не сверху, не в так называемой «элите» общества, где критерий — только богатство, и от смены персон ничего не меняется, а снизу, когда голодный парнишка, сирота, за проступок изгнан из дома, из племени, с родины, но он бунтарь, он не сдавался, боролся, жил, и само степное, недовольное жизнью и существованием общество, надеясь на него, веря ему, о лучшем мечтая, выдвинуло его вожаком. И он их не подвел, повел в мир, в жизнь, в цивилизацию, в будущее. И понятно, и естественно, а может, и противоестественно, да иного в истории нет, этот путь в будущее, эта дорога в прямом и переносном смысле построена на костях, на судьбах, на горе одних, по которой будут ехать вперед другие.
Вот по одной из сотен построенных чингисидами через весь континент дорог, по широкой, ровной дороге через Мазендаран, Сари, Гилян, Решт, по прекрасной долине меж гор Эльбрус и Каспийским морем в сторону Передней Азии, в Тебриз, к сыну Мираншаху направлялся Великий эмир Тимур в летний зной 1400 года, наверное, вспоминая, думая о своем кумире Чингисхане, к которому он всегда относился с почтением, а с возрастом, очень часто сравнивая себя с ним, он стал к нему почему-то ревновать, даже завидовать.
Чингисхан прожил семьдесят два года, а ему всего шестьдесят четыре. Время еще есть. Но что это за время? Как стрела оно пролетает. А сколько еще дел, сколько планов, замыслов? И сердце вроде еще молодое, бьется, всасывает кровь, как голодный удав. И все же не то, не то, жизнь пролетает. А давно ли было время, когда он мальчишка, потом подросток, весь день телят пас, с одною мечтою — вечером пойти в чайхану, затеряться меж почтенных стариков и слушать рассказы о великом Чингисхане. А наутро в степи собирались мальчишки и начинали игру, и каждый хотел быть Чингисханом, но он и тогда всех побеждал, бил, как сейчас. А что? А что он получил? Вроде все. А подумаешь — жизнь почти что прошла. А главное он не сделал — не покорил, как Чингисхан, Поднебесную. А ведь над этой затеей он давно мыслит, все прикидывает, рассчитывает, уже давно там его шпионы, купцы, дипломаты работают, почву для него готовят, ведь там все — все богатство мира. Недаром, покорив Китай, Чингисхан сразу стал великим и неуязвимым. И планировал, что если Дели возьмет, то следующий поход будет на Пекин — ведь это мечта всей его жизни. Однако дети, его сыновья, которые ему должны были стать опорой и поддержкой, стали обузой и позором.
Старший из оставшихся сыновей — Мираншах — пьяница, с ума сошел, его приказы не исполняет. А что тогда будут творить остальные, какой пример? А почему? Ведь он все для детей сделал, целые царства подарил. Не хотят ценить то, что он с таким трудом, потом и кровью добыл. Зажрались? Конечно. Это сейчас, по совету духовного наставника Саида Бараки он в биографии приукрасил свою судьбу, мол, были скот, кони, даже рабы. Ничего не было, он сам был если не раб, то чужих телят пас. А Саид Бараки был старше, муталим[198] в их селе, так бы там, быть может, и остался бы. Да однажды, когда Тимура за мелкое воровство била свора сверстников, этот Бараки, проходя мимо, заступился за него. Став великим, Тимур не забыл услугу: теперь и Саид Бараки велик. Кстати, он занимался и занимается духовным воспитанием его детей и внуков. Может, зря биографию переделал. Отпрыски возомнили из себя, они его страданий, его трудов не познали. А может, это из-за его грехов? Какие грехи? Он ярый борец за веру, за ислам!
А Мираншаха надо казнить. Сможет ли он? Должен. В назидание другим — должен. Именно для этого он с собой всех потомков, всех жен и невесток везет. Чингисхан уже на смертном одре лежал, когда за малый поступок — приказ, словно хана уже нет, посмел дать первенец Джучи, и лишь за это был жестоко казнен.
Сына казнить?! Миллионы казнил. А сына? Тяжело, ой как тяжело. И все же казнит. Мираншах наглец, мало всего прочего, так он посмел прислать письмо с претензией — почему наследником внука Мухаммед-Султана назначил? Каково? И приписал: «Тогда уж есть еще внук — Халиль, чем он не достоин?»
А Чингисхан ведь наследника не назначал, сказал, что в свободном обществе пусть Курултай себе вождя выбирает. Да ныне времена не те. И Чингисхан был дикарем, что мир вообще не видел. После себя даже могилку не оставил.[199] А он, Тимур, уже строит себе мавзолей, и не простой. Хотя об этом думать и не хочется, еще время есть. Он во всем превзошел Чингисхана и жить будет дольше. Аминь! И, как советуют ему врачи, нечего думать
о плохом: хорошая пища, массаж, в меру старое вино и прекрасное юное тело, да спокойный сон. Он это заслужил, он этого и только этого достоин. А враг иль недруг, пусть то даже сын, достоин смерти, и иного нет.
С этой еще не утвердившейся мыслью Тамерлан приблизился к Тебризу. Он хотел застать сына врасплох, чтобы самому убедиться в его беспорядочной жизни. Для этого он приказал основным войскам задержаться, а сам с небольшим эскортом, под видом посланца из Самарканда, прибыл в Тебриз. А город — словно вотчина[200] Мираншаха: везде его портреты, на арабском, персидском и тюркском лозунги о нем и его призывы.
