Канта Ибрагимов - Дом проблем
Под звуки музыки они даже не услышали, как вошла Виктория Оттовна. Смутившись, Мастаев быстро ушел. Он едва сдерживался, чтобы не позвонить, а на следующее утро Дибирова сама позвонила:
— Ваха, не знаю, что вы сделали, после трагедии Мария совсем перестала спать, даже со снотворными. Вчера, как вы ушли, легла, и до утра. А сегодня впервые в зеркало посмотрела, — тут всхлипы, она долго не могла продолжать. — И за завтраком пальчиком по стеклу, как по клавишам.
— Ей нужен инструмент, — поставил диагноз Мастаев.
Не то чтобы добротный инструмент, но даже простой синтезатор Ваха купить не мог. Зато догадался взять напрокат: так хотелось услышать игру Марии. Вдруг приказ — срочно лететь в Грозный. И пока он еще думал — зачем? — его буквально экстрадировали, вплоть до самого чуланчика, где ждало письмо. Нет, это не конверт Кнышевского. Правда, тоже вызов в Центризбирком.
Ваха сразу же пошел к центральному подъезду, и, на его удивление, под вывеской «Образцовый дом» нет надписи «Дом проблем». «Значит, более перемен и выборов не будет?» — подумал он, подходя к новому зданию избиркома, где вновь поразился — сидит Галина Деревяко.
— А где Кнышевский?
— Не задавайте лишних вопросов. Указом президента России назначены выборы президента Чеченской Республики.
— «Итоговый протокол» готов?
— Разумеется, — перед Мастаевым положили документ. — Может, сразу подпишете или будете соблюдать формальности?
— И вам не стыдно?! — взворвался Мастаев, прочитав протокол. — Министра внутренних дел, при котором убили президента, вы не то чтобы в отставку, тем более разжаловать, вы его «за заслуги» перед Отечеством — в президенты Чечни?
— Мастаев, — Деревяко встала. — Всем известно, что вы невменяемы, так что можете говорить, что угодно. Но не более того.
— Вы хотите сказать, что у чеченского народа нет более права на выборы?
— У вас были права. Что вы учудили — всем известно.
— Это не мы «учудили», — повысил было голос Мастаев, а Деревяко приказом:
— Освободите помещение.
— Что? Вы смеете мне, в Грозном, указывать?! — он еще что-то хотел сказать, но четверо милиционеров, как он понял, чеченцев, буквально выкинули его наружу.
Мастаев ринулся на базар, купил почему-то красную краску и с революционным вызовом на «Образцовом доме» приписал «Дом проблем» — мы требуем перемен!
Тотчас в чуланчик прибыл целый взвод местной милиции. Они потребовали, чтобы Мастаев стер «свои художества». Когда Ваха отказался, то они сами это быстро сделали и пригрозили. Он не внял, ночью вновь написал «Дом проблем».
Утром его отвезли в милицию, били. Самое унизительное, что начальник РОВД — безграмотный недоучка, в его отряде, можно сказать, в подчинении воевал, а теперь по-иному выслуживается — лично да сапогом. И это не все: потребовали, чтобы Мастаев, согласно Конституции России и Чечни, достойно провел выборы.
Кто-то по обязанности на выборы пошел, кто-то по желанию, хотя все знали, что «итоговый протокол» уже из Москвы доставлен. Тем не менее никто не возмущался, никто ничего не требовал — лишь бы не бомбили!
Однако Мастаев ведь невменяемый, да и мыслит он согласно легендам, мол, он и есть тот самый мифический герой, что встанет с мечом против чудовища. Меча не было, зато и ручку Ваха в руки не взял, не подписал «итоговый протокол». А буквально через два дня, 1 сентября, в Беслане, что в соседней республике, случилась трагедия — некие боевики, которых окрестили «чеченские», захватили в школе заложников: детей, учителей, родителей.
Еще через два дня наступила кровавая развязка — федеральные войска предприняли штурм школы. Сотни убитых и раненых.
А еще через десять дней после этого президент России реформировал систему государственного устройства власти. Отменили выборность глав субъектов Федерации.
— Ну что, Мастаев, — сразу после этого позвонила Деревяко, — подписал «итоговый протокол»? Ха-ха, теперь можешь засунуть его в одно место. Тоже мне, выбирать захотел, — связь оборвалась, и через минуту вновь звонок из Москвы. Мастаев, думая, что это опять она, хотел хоть как-то ответить, а это Кнышевский.
— Ваха, срочно вылетай в Москву.
— Я такой протокол не подпишу.
— В твоем «протоколе» уже никто не нуждается. Ты что, телевизор не смотришь?
— Не смотрю. Зачем мне эта брехня?!
— Срочно вылетай! Срочно! Я тебя встречу, сам!
Мчаться в Москву он и без того хотел — сын Макажой с больной бабушкой. В таком же состоянии Мария. Но у него нет денег. Решил, в Москве попросит в долг у Башлама, в крайнем случае, у Кнышевского.
Вспомнив последнего, Ваха вдруг подумал, а отчего же у всесильного Митрофана Аполлоновича голос был такой панический. И вообще, зачем он ему нужен? Ведь выборов более не будет.
На следующее утро Мастаев решил вылетать. А тут случилось весьма неожиданное: какие-то люди, внешне даже не понять, стали сбивать изначальную вывеску — «Образцовый дом». В советское время, если делали, то основательно, долго не могут справиться, а здесь еще Ваха под боком:
— Зачем вы сбиваете вывеску? Ей почти шестьдесят лет.
— Тебя забыли спросить. Убирайся, пока ребра целы.
Чеченцы ныне, после войны, тем более те, что на госслужбе, слов на ветер не бросают. Мастаев отошел, продолжая со злостью смотреть на происходящее. В его сознании это означало одно: местной элиты, даже самой продажной, отныне в Грозном не будет; будут марионетки, назначенные из Москвы, а может, и совсем издалече. Значит, права выбора теперь не будет, будут фикция и заранее присланный «итоговый протокол».
Как протест, уже ночью Ваха среди кучи послевоенного мусора, что грудой валяется во дворе, нашел вывеску «Образцовый дом». В чуланчике ее тщательно отмыл, отполировал и, как профессиональный строитель, с пролетарской твердостью водрузил на прежнее место, снизу красным приписал «Дом проблем». И, как торжество справедливости, в подъезде обновил надпись «Мария, я тебя люблю!»
Покидая «Образцовый дом», он чувствовал себя бодро, потому что все было на положенном месте. Правда, в аэропорту, когда билет уже был в руках, его настроение стало портиться: мобильный Кнышевского все время вне зоны. И тут звонок — номер засекречен, голос Митрофана Аполлоновича надломленный, чугунно-чужой:
— Ваха, Ваха, я у тебя в чуланчике. В «Образцовом доме», в Грозном. Возвращайся скорее, — он еще что-то на чеченском сказал, но этого Мастаев не понял. Зато понял, что чуланчик теперь ловушка, а оглядевшись, заметил — его «ведут».
Он мог попытаться скрыться. Да подумал, а что он такого натворил? Восстановил вывеску? Ну и что? На то у него и справка дурака в кармане. Нет, тут что-то серьезней. Кнышевский явно в беде, и он на такси помчался в город.
Во дворе те же люди. Их гораздо больше. Вновь пытаются сорвать вывеску «Образцовый дом» и даже у Мастаева спросили — кто это натворил?
— Позвоните в Москву, — брякнул он.
Дверь в чуланчик заперта, ничего особенного, и только войдя, Мастаев сразу увидел — потайной ход Кнышевского — настежь. Интуитивно он хотел было сделать шаг назад.
* * *Ощущая себя не иначе, как героем, Мастаев понимает, что его, по мифологическому сюжету или намеку, прямо или иносказательно, но проглотит чудовище.
По легенде, хотя жизнь нельзя примитивно проецировать на миф, герой — это борец за новое, это созидатель, а чудовище — это тиран, это закостенелая древность. Но такого даже ненормальное воображение Мастаева не могло представить.
В чувство его привел голос Кнышевского. Чуть позже он сообразил — находится в гроте, в древнем гроте, которому не одна сотня лет.
В горах Чечни гроты встречаются часто. Сам Мастаев видел их не раз. Чеченцы, в том числе даже Ваха, из-за догматического суеверия, эти гроты не трогают и никого к ним не подпускают. Наверное, поэтому слабо знают свою историю. Однако за время последних войн многие традиции горцев пошатнулись. Вот и здесь с первого взгляда Ваха сразу определил: что этот грот уже не раз служил местом заточения. Вот надпись — «Вик. Лиманов. Омск», его тезка — «Ваха — Урус-Мартан — 1996». Есть и еще менее четкие, трудно разобрать.
Гроты бывают естественные — в пещерах, и рукотворные — сложенные из камня, без всякого скрепляющего раствора, щели не видно, и никакие землетрясения и даже авиабомбы их не разрушили: так строили наши предки! Какие усыпальницы, какое отношение к уходящим в иной мир! А теперь здесь заживо погребают.
Мастаев не знает, где он находится, но знает, что в родных горах. А вот Кнышевский все еще большевизмом страдает, все время твердит:
— Репрессирован, репрессирован, расстрелян. Ведь я знал, что плодами революции пользуются лишь подлецы-проходимцы.
— Это вы и о себе… значит, плебейская революция, что предсказывал Плеханов, все же свершилась?
