Ярослав Питерский - Падшие в небеса
— У этого трактора не спроста глушителя нет! Его специально, как я подозреваю, открутили глушитель-то!
— Зачем? — выдавил из себя Павел.
— Зачем?! А зачем, что бы выстрелов, не было слышно! Понимаешь Паша! Выстрелов! Вот и работает трактор без глушителя. Ничего не слышно. Поработал, а кто-то в это время пострелял!
— Это зачем? Стрелять то…. зачем? — прошептал, ничего не понимая Клюфт.
— Хм, зачем стрелять….. говоришь,… а затем, что врагов народа надо уничтожать. Вот и все. Я так подозреваю вернее, теперь уж точно знаю — это исполнительная зона. Лагерь этот — исполнительный. Вот, что это значит! И наверняка — там, где работал этот трактор — барак расстрельный стоит! Или карьер, какой неподалеку! Там и кончают таких, как — я и ты. Доходяг. Вот, что Паша! И нам, как говорится — этот барак, или карьер и нуж… Но Фельдман не договорил. С верхних нар свесилась голова человека. Это был один из местных зэков. Он в полумраке осмотрел сначала Фельдмана, затем Павла. Человек, громко сопел и что-то бормотал, себе под нос. Потом более членораздельно произнес:
— Верно, верно трактор! Черт бы его побрал! Трактор! Как я сам не догадался!
Увели час назад! Двадцать человек увели час назад! И не приведут! А? Как я сразу не догадался?! Фельдман зло стукнул по нарам кулаком:
— Вы кто такой? Голова исчезла, но потом вновь показалась. Лица этого человека, впотьмах, нельзя было рассмотреть. Павлу, показалось, что это пожилой человек. Причем — не просто пожилой, а уже старик.
— Я то… Абрикосов. Мне зовут… Вениамин Семенович Абрикосов! Я тут, с прошлого… этапа вот! Уж… неделю. Тут. Вот все жду, как вызовут! А не вызывают! А? А? Вы говорите… Трактор! Да… да я знал, трактор! Ай! Ай! Все, конец-то! Конец-то! Трактор! Ай! Теперь заведут уж под утро! А и придут! Они, придут обязательно и кричать будут! Ай, опять уведут! Опять уведут! — сверху доносился непонятный бред. Человек бормотал быстро и тихо. Павел испугался еще сильней. Фельдман раздраженно, вновь долбанул в верхние нары кулаком:
— Эй, вы там? Что кто придет? А?! Когда, они приходят? Утром под утро? Приходят, уводят и потом не возвращаются? Человек спрыгнул сверху. Он опустился очень ловко — словно обезьяна с пальмы.
Абрикосовым оказался — маленький, худенький мужичок в тулупчике. И действительно — это был старик. Совсем высохший и седой старикашка. Его морщинистая кожа, была больше похожа, на шкуру, какого-то гигантского ящера — вся в мелких полосках и рубчиках. Словно ткань. Фельдман его сурово спросил:
— Ну, так расскажите. Что, тут у вас!
— А, что, тут у нас?! — Абрикосов передразнил и уткнулся носом в лицо Бориса Николаевича, повернув голову, набок ухмылялся и тряс головой. Было видно, что это человек не в себе:
— А я, что у нас? У нас, тут, все хорошо! Вот, приводят новых и уводят старых! Вечером и под утро! Человек по двадцать! Ха! А некоторые, сидят тут уже месяц! Так за ними не приходят, почему-то! А? Не знаю! А трактор этот, трактор — он гудит! Ой! Гудит! Надоел! Ой, надоел! Сил больше нет! Как уведут людишек — гудеть начинает! Ой, страшно! Ой! Ой, надоел! Фельдман, покачал головой и вежливо, и в то же время — решительно оттолкнув старикашку — сказал Павлу:
— Вот, все, как я и думал. Они отстреливают. Отстреливают лишних…
— Как это — отстреливают лишних?! Тут же все с приговором? Ведь, ни у кого — нет высшей меры! Всем же по десятке, да по пятерке?! А?! Что значит — отстреливают?! Это, что — скотобойня?! Фельдман дернул Клюфта за руку:
— Да перестаньте вы, Павел, тут про законность говорить! Что не видите — какая тут законность? Забудьте вы про эту законность! Это я вам говорю! Я! А я, знаю! Клюфт вырвал свою руку из кисти Фельдмана и брезгливо сказал:
— Значит, прав был Петр Иванович. Прав. А я то… надеялся…
— Да какая разница, прав ваш офицерик или нет?! Все мы сейчас под одним прицелом! Все! И я, и он, и вы! Нам надо думать — как отсюда рвать! Когти рвать надо! И я знаю как! Вас ведь сюда не зря позвал! Вот!
— Ага, я то и вижу! Позвал! Лучше бы я поднял это чертово бревно! Или тачку прокатил! И работал бы завтра на лесоповале! Живой бы был! — Павлу стало нестерпимо, себя жаль. Так жаль, что на глаза навернулись слезы. Он хотел вскочить и кинуться к выходу этого страшного барака и кричать — что произошла ошибка!
— Тачку катать? Да много бы вы ее накатали с вашей-то раной? А тут, какая норма — знаете? По десять кубов выработки! Вы бы и до весны не выжили! И вас, рано или поздно бы, в этот барк привели! Сюда доходяг сгоняют! Но вас бы привели обессиленного, а сейчас все, кое-какие силенки есть! Так, что! Это первое! А второе — вы спрашиваете, почему стреляют? Да потому, что система, не может переработать все, что в нее приходит! Вот, что! Там! — Фельдман показал пальцем на потолок, словно на крыше кто-то был. — В Москве, просто не рассчитали! И вот результат! Слишком много врагов народа пошло! И процесс не остановить! Вот и решили — лишних пострелять! Вот и все! Я сам это приказ видел! Видел! Понимаете! Павел, сверху приходили списки и план — по врагам, и вредителям, а эти уроды на местах, в областных, и краевых управлениях, желая выслужиться, план этот перевыполняли и перевыполняли! И просили — все новых и новых списков и нормативов! И, вот теперь, они имеют все, что имеют! Зоны переполнены! Кормить зэков надо! А кормить — ничем, да и работы на всех нет! Потому, как — организовать надо эту работу! Вот и все! Поэтому лишних — будут выводить из игры под звуки этого трактора…
— Что вы такое говорите? Вы кто? Откуда вы это все знаете? — обомлел Клюфт. Фельдман грустно ухмыльнулся. Он, покосился на сидящего, на соседних нарах — Оболенского:
— Он ведь вам говорил,… я в Томске был начальником чека. Потом, в Москву на повышение пошел. Не последний пост у меня на Лубянке был. И вот, как пришел замом к Ежову товарищ Берия….. и я попал под это колпак. А до ареста — я инспектировал все эти лагеря по Сибири. Меня при инспекции в Красноярске и взяли! Попал в разряд заговорщиков. Меня тоже по плану кто-то слил! Фамилия то, у меня — не очень пролетарская и не очень русская! С фамилией Фельдман — тяжело в наше время. Вот и зачистили меня — во враги народа, сделали заговорщиком и английским шпионом. Но мне повезло. Хорошо, что посадили меня те, кого я проверял. А я правильно проверял! Вот они мне и создали весь комфорт на прощание. Но тут! В лагере они уже бессильны! Тут, как говорится — я сам за себя! Но и я вот так решил. Поэтому-то, я и знаю кое-что Паша, обо всей этой кухне! И это моя самая большая беда! Если они узнают кто я — они меня первого шлепнут! А узнают они уже через несколько часов! Так, что нам надо торопиться! Клюфт не мог поверить — этот человек признавался, что он один из тех, кто и придумал, кто создал — весь этот ад! Он один из тех, кто и устроил весь этот кошмар! И сам — попался в эту ловушку! Павел нервно спросил:
— Так, почему — через несколько часов?! А?! Фельдман вздохнул:
— Они сейчас в оперчасти дела изучают. Сначала дела тех — кто на работу прошел. Здоровых значит. А потом за остатки возьмутся — за нас. Как возьмутся, так и начнут решать — за кем прийти завтра вечером, или сегодня к утру. За новой партией. Если Абрикосов этот не врет! — Фельдман кивнул на старика. Тот сидел невдалеке, на свободных нарах и чесал на голове волосы, вырывая от туда вшей — пробовал тварей на язык. Грыз словно семечки. Абрикосов был похож на обезьянку! Большой Шимпанзе — одетый в человеческую одежду и посаженный в тюрьму. Бред на грани реальности…. Или реальность на грани бреда…
— И, что, что вы предлагаете? — робко спросил Павел.
— Хм, что предлагаю. А то! Я как услышал — что у вас в деле опечатка, так сразу смекнул — вам подфартило! С опечаткой можно в бега уйти! И никто, ничего, при нормальном стечении не обнаружит! И вот почему! Первое: бардак начинается там — на этапе! И исправить его трудно. Прозевал — он твой! Как сифилис после гулянки! Вы так и будете, как там — Клифтом! Второе! Самый большой бардак начинается после этапа — во время так называемого — замеса! Администрация лагеря еще не знает — кто есть кто! Зэки, на рожу — не знакомы! Их много! Да и куча — мала, после пересылки! Поэтому, выдать себя — за другого, самый подходящий момент. И третье: если удастся убежать — значит, тебя и искать не будут! Кого искать-то? Клюфта? Так его и не было, а Клифт, а кто его знает — есть ли он вообще! А зоновские, они тоже, как известно, под начальством ходят. И тоже, не хотят под трибунал! А за сбежавшего врага народа, они сами могут — угодить на нары! И тут-то, в их выгоде, все это — покрыть! Я то, знаю их психологию! И они просто спишут одного человека — как потерю. То есть, замерз ты при этапе, или убили тебя сокамерники! Мало ли тут — кто кого грохнет! Кто при такой суматохе смотреть будет?! Но еще можно списать, что кончили тебя! А кто там, в общей могиле, считать будет — сколько трупов было?! У Павла от волнения пересохло во рту. Страшно захотелось пить. Он облизал сухие губы и прошептал:
