Патрик Нит - Новоорлеанский блюз
Оказавшись в Нью-Йорке, Соня прямиком направился в Гарлем, где, как он слыхал, чернокожий может сделать себе имя. Конечно, прибывший туда искатель приключений не имел за душой ничего, кроме провинциального высокомерия, хорошо подвешенного языка и ловких рук, отлично владеющих ножом. В тогдашнем Гарлеме такие сокровища ценились не дороже никеля. Но надо сказать, что спрос на это там был всегда.
Прежде всего, Соня нашел комнату на Конвент-авеню и, словно негр из джунглей, уверенный в том, что все друг друга знают, принялся наводить справки о девушке со светло-желтой кожей по имени Сильвия. Скоро он сообразил, что раз он вознамерился пробыть здесь какое-то время, то должен найти на свою черную задницу хоть какую-либо работу. Если вы внимательно читали эту книгу, то помните, что работой в представлении Сони было то, чем занимаются только «негритосы, евреи и дураки». А поэтому он начал с того, что стал постоянно околачиваться на уличных перекрестках, в барах и подозрительных компаниях, пока не постиг всех правил игры в этом большом городе.
Доподлинно известно, что в эти первые шесть месяцев Соня влип в несколько серьезных историй, которые по ранее принятой системе классифицировались как неприятности между черными, неприятности между черными и белыми и осложнения с законом. Подробности нам неизвестны, но можно предположить, что Соня все еще продолжал жить в своем прошлом, как семечко в земле. Ведь убийство Лика оказало на Соню определенное «психологическое воздействие», а последующая расправа с Джонни Фредериком обнажила такие особенности его характера, о которых и родной матери лучше бы не знать. Но это тем не менее всего лишь наши предположения, и поэтому не будем придумывать несуществующие подробности. Порешим на том, что Соня нарвался на неприятности, а на какие конкретно, это не так уж и важно.
Стоит заметить, что любая неприятность в Гарлеме привлекает к себе внимание, так же как куча свежего навоза привлекает мух, а поэтому вскоре Соня приобрел столь незавидную репутацию, что многие стали ему завидовать (потому что Нью-Йорк — это такое место, где все наоборот). Он не ввязывался ни в какие темные дела, но даже дураки предпочитали держаться от него подальше, опасаясь его острого языка и его острого лезвия, и очень скоро на него положил свой недобрый глаз один из боссов преступного мира.
В двадцатых годах один крутой и скорый на руку итальянец по кличке Джонни Букмекер управлял разнообразным бизнесом на территории от Холмов[136] до Трибеки[137]. Основой его бизнеса, как следует из его клички, являлись букмекерские операции, но он так глубоко запустил лапы в жирный пирог, что даже католическая церковь, как говорили, обращалась к нему за помощью (представьте, как это конфузило Господа). Гарлем испокон века считался обжитой, то есть уже поделенной, областью, но так было до тех пор, пока некоторые сметливые негры не пожелали завести там свои собственные дела. Список желающих возглавлял некий ужасающий тип по имени Джей Ловчила. Его называли так, потому что он говорил с явным ямайским акцентом[138] и потому что он и был самым настоящим ловчилой. После своей смерти он остался в памяти тех, кто его знал, как Джей. Но, как утверждают, помнили о нем недолго.
Именно Джей Ловчила провернул несколько жульнических букмекерских операций, о которых по Гарлему тут же поползли слухи, потому что даже самый тупой негритос знал, что потеря денег в мошеннических делах с неграми самый верный путь к разорению. И похоже, именно в это время Джей Ловчила положил глаз на неотесанного и лишенного всяческих предрассудков негра по имени Соня.
В тот момент, когда Джей Ловчила решил, что этому чумазому пора нанести визит, Соня жил на Конвент-авеню в одной квартире с молодым черным парнем по прозвищу Сладенький, который родился и вырос в Гарлеме. Но не будем углубляться в то, как готовился этот визит, поскольку всем известно, как некоторые любят придавать историям собственное ви́дение и понимание, перегружая их при этом описанием собственных подвигов в ущерб фактам. (А разве не может какой-нибудь весельчак заставить всех смеяться над своей дурацкой шуткой?)
Когда мордастые шестерки Джея Ловчилы нагрянули в жилище Сони, перед ними предстал Сладенький, лежащий на полу в чем мать родила и покуривающий опиум. Увиденное так поразило эти две горы мускулов с куриными мозгами, что они, остолбенев, буквально приросли ногами к полу, но это было еще ничего по сравнению с посыпавшимся на них градом ударов, наносимых сзади — это Соня, орудуя железной цепью, молотил их смертным боем. У них не было ни единого шанса передать Соне привет от своего босса, и можете себе представить, как весело смеялся Джей Ловчила над этой позорной историей о своих лучших людях, позволивших этому выродку самому задать им изрядную трепку.
Естественно, реакция Сони на этот неожиданный визит только укрепила решимость Джея Ловчилы в том, что этому норовистому негру можно поручить какое-либо дело. Фактически эта хладнокровная расправа с его посыльными сказала этому бывалому бандиту больше, чем любое самое подробное резюме, и он решил нанести визит Соне самолично.
Джей Ловчила, заявившись в квартиру на Конвент-авеню, обнаружил интересующую его персону сидящей на полу напротив двери и попеременно прикладывающейся то к бутылке, то к самокрутке с травой. В дальнем углу комнаты на полу, закутавшись в одеяло, возлежал Сладенький; глаза его то сужались, то расширялись: он блаженно плыл по опиумным волнам. Джей Ловчила обратил внимание на громадные кровоподтеки вокруг глаз молодого курильщика опиума и понял, что Соня не сдерживает бешенства не только при встрече с незнакомцами. Он пристально смотрел на Соню, а Соня пристально смотрел куда-то мимо него. Выражение его лица было не совсем понятным (даже для такого тертого калача, каким был Джей Ловчила); цепкий, независимый, излучавший силу взгляд, который словно говорил: «Это и все, что у тебя есть? Нет, мне надо больше».
Кто знает, может, уже тогда Соня лишился рассудка. Ведь не осталось никого, кто мог бы что-то рассказать об этом братке. Поэтому-то нам и остается только начать фразу с вопроса: «Кто знает?» и не мучить себя поиском подробностей и доказательств.
— Что тебе надо? — спросил Соня.
— Я Джей Ловчила.
— Ну так и что из того?
— Да то, что ты проявил такую заботу о двух моих друзьях.
Соня, не спуская с него глаз, поднес бутылку ко рту и надолго приложился к горлышку. Джей Ловчила снял шляпу и мило улыбнулся, однако его не покидало чувство тревоги, а поэтому он держал в руке пистолет, спрятанный в кармане длинного пальто.
— Я сейчас заправляю букмекерским бизнесом, — сказал Джей Ловчила. — Думаю, такой парень, как ты, мне бы пригодился.
— Я не задержусь надолго в Нью-Йорке.
— Думаю, такой парень, как ты, мне бы пригодился, — продолжал Джей Ловчи, пропуская слова Сони мимо ушей. — Соображай, любому новичку, желающему завести в этом городе свое дело, нужен друг, а то и два, можешь мне поверить. А я? Лучшего друга тебе не найти. И худшего врага, врубился?
Соня кивнул. Он врубился в то, что сказал ему Джей Ловчила; все это было ему неинтересно, но срочно требовалась пара баксов.
— Идет, — ответил Соня. — Считай, что я твой человек.
— Уже считаю, — широко улыбаясь, сказал Джей Ловчила. Обернувшись, он посмотрел на Сладенького, все еще лежащего в своем углу, и спросил: — А что у тебя с этим сосунком?
— Да пошел ты! — резко оборвал его Соня.
Джей Ловчила повернул голову, повернул так медленно, что Соня подумал, что он засыпает. Бандит пошарил в кармане, выхватил пистолет и в мгновение ока навел его на Соню.
— Я убиваю негров и за меньшее, — сквозь зубы процедил он. — Так что ты у меня в долгу, ты понял, Соня? Ты у меня в долгу.
Теперь, глядя в дуло пистолета, Соня почувствовал, что настала его очередь улыбаться, и он улыбнулся, и это была кривая ухмылка, смешанная из двух частей безумия и одной части злобы, приправленная горечью и безнадежностью, и Соня ответил:
— Да слышу, слышу.
Когда Джей Ловчила ушел, Соня кряхтя встал на ноги и, спотыкаясь, подошел к распростертому на полу телу Сладенького. Наступив ногой на живот парня, он завопил во весь голос: «Ублюдок!» — а потом поплелся к тому месту на полу, где лежал прежде, лег и больше часа пролежал, уставившись в потолок. Он, без сомнения, смотрел какое-то свое личное кино: кино о последнем вздохе Лика, об отчаянных предсмертных воплях Джонни Фредерика и о других ужасах. Но никому тогда не было никакого дела до беззубого Сони, как никому нет до него дела и сейчас. И не стоит с этим спорить, поскольку это не предположение, а факт.
Соня принимал ставки для Ловчилы и, несомненно, справлялся с делом хорошо. Возможно, он немного и свихнулся, но голова его все-таки работала как надо, и он мог держать в памяти до пятидесяти комбинаций, не прибегая к помощи карандаша и бумаги. Но самое главное, ни один должник не рискнул замотать долг, опасаясь конфликта с таким отвязным отморозком, каким был Соня. Представьте себе! Никогда еще букмекерство не было столь безжалостным и, следовательно, прибыльным. И все это время он разыскивал Сильвию, разыскивал с таким усердием, что едва ли мог припомнить, ради чего он вообще затеял эти поиски.
