Владимир Колотенко - Хромосома Христа, или Эликсир бессмертия
– Цивилизационные игры? – спрашивает Лена.
– Что-то похожее.
Как когда-то для поиска Юры, ребята из «Google» создали нам его виртуальную модель, так и сейчас мы построили компьютерную модель Пирамиды, собственно, модель идеального социума, если хочешь, – Града Божьего! Да-да, именно!.. Над нею трудились уже давно, с того самого момента, когда Жора еще в Москве познакомился с Мишей Брином и его сыном Сергеем. Вернее, с тех самых пор, когда Жора по-настоящему уверовал в Пирамиду, в неизбежность ее построения. Модель была великолепна, знаешь, просто блистательна!.. Это был рай! Люди там жили, как во времена Адама. Все деревья познания добра и зла мы, конечно же, повыдергивали с корнями. Еву сразу же одели в красивые, но скромные одежды, и все яблони заменили на пальмы. Адам стал садовником… Что же касается змия-соблазнителя, то из него мы сварили уху… Мы наделили каждого такими качествами, такими добродетелями!.. Это была виртуальная страна Совершенства, Новая Атлантида, если хочешь, – Царство Небесное…
– И Иисус…
– С Иисусом не все так просто, как кажется. Быть может, поэтому у нас и пошли потом сбои. Но модель – это всего лишь модель, нам же нужны были живые люди… А модель была лишь подсказкой, штампом, матрицей, обычной инструкцией, но она помогла нам верно выстроить свою стратегию достижения цели. Ну и тактику, конечно, и каждый наш шаг.
Тысячи компьютерных персонажей с нашими апостолами во главе мы расселили в виртуальном мире и дали им полную свободу действий – живите! Сейте, пашите, стройте жилье, производите товары и машины, творите, любите, рожайте детей…
– Прекрасно! И что?..
– Мы натоптали их геномы всеми известными добродетелями, известными человечеству: никакой борьбы, никаких войн, никаких революций…
– Да-да… И?..
– И эта виртуальная цивилизация… Можно скептически ухмыляться, но дело обстоит именно так: близок, как никогда близок конец эры греха, мир на новом витке развития; вот-вот настанет день, когда горб мира выровняется, когда животные страсти (это же атавизм!) изживут себя, и только в книжках можно будет прочесть о змеиных уловках человека прошлого, о волчьих его повадках, лисьей хитрости, слоновьей нерасторопности и заячьей трусости… О нечеловеческой страсти к накопительству, жадности, скупости, скряжничеству и нещедрости… И вот все это умрет навсегда. Можно над этим смеяться, но совсем скоро каждый увидит это собственными глазами.
Мы вбили себе в голову во что бы то ни стало достичь желаемого результата, брались сразу за несколько дел и, конечно же, совершали ошибки. Не понимаю, как от этих беспрестанных, упорных и чрезмерных усилий мы не сошли с ума. Страсть к совершенству превратила нас в маньяков.
– Ты уверен? – спрашивает Лена.
– Мы освоили методику выращивания нейроцитов in vitro в лабораторных условиях, а потом…
– In vitro!?.
– Мы вырастили мозг не только Эйнштейна, но и твоего любимого Маркса, и Пригожина, и Маккиавели… «Голова профессора Доуэля». Гаврилишин нам помог в экономике… И в случае необходимости использовали эти головы при мозговом штурме для решения трудноразрешимых проблем.
– Вы брали напрокат мозг Эйнштейна? – спрашивает Лена.
– Да, на пару часов, на сутки… Это был коллективный мозг.
– Коллективный мозг и брейн стоминг?
– Да. Это был и кабмин, и парламент, и конгресс, и кнессет, здесь была и Палата лордов, и Дума, и Совет старейшин, объединены все формы правления. И не было короля. Ни короля, ни президента, ни шейха, ни… Правила, собственно, машина. Она принимала решения, предлагала несколько вариантов и прогноз развития тех или иных событий. Учитывалась каждая мелочь, способная изменить в будущем ход истории.
– Такая как?..
– Да любая, самая незначительная на первый взгляд, скажем, глянец плеч Жозефины или блеск глаз Таис…
– Блеск глаз?
– Неодолимый признак творческого потенциала любого вождя.
– Улыбка Джоконды?
– Да, кокетство – как двигатель прогресса.
– И не было никакой борьбы за власть?
– Никакой…
– Никаких партий, идеологий?
– Они не имели смысла. Любая идеология – это пустышка, поскольку каждый день жизнь преподносит такие уроки существования и развития, какие невозможно предусмотреть никакой идеологией. Идеология – это догма, тормоз и враг развития, застывшая, окаменевшая мысль. Застывшая лава еще вчера грохочущего и брызгающего новыми мыслями политического вулкана. Это рудимент политики, анахронизм. Подчинившись какой-либо идеологии и следуя ей, общество заливает свои легкие суперпрочным цементом. У такого общества нет будущего, поскольку оно перестает свободно дышать.
– Даже Америка, даже Китай?
– Даже Лихтенштейн и Монако.
– И Ватикан?
– Пока белый дым вырвется из трубы на свободу, не одна голова претендента на роль Папы рухнет на плаху святого престола.
– Значит, роль каждого игрока в этом вертепе?..
– Да, весь мир – театр… И битва за трон никогда не выявит победителя. Совсем скоро мир станет един, как…
– Невероятная скука!
– Ты не поняла: един – не значит однообразен. Он будет един, но разнообразие его будет таким же пестрым. Ведь для этого Бог и дал каждому из нас по три с половиной миллиарда нуклеотидов. Чем выше гетерогенность системы, тем она устойчивее и ее энтропия неизменно растет. Единство мира в его генофонде, а проявление, манифестация, вся феноменология жизни, останутся бесконечно яркими и богатыми. Традиции, чувства наций по-прежнему должны уважаться. Никаких шовинизмов, нацизмов и национализмов. Никаких расизмов! Все авгиевы конюшни геномов будут напрочь очищены от всех скотских поползновений.
Мы понимали, что вполне возможно, именно это неясное, расплывчатое, чисто абстрактное представление о Пирамиде и являлось камнем преткновения, вызывая среди нас споры, недомолвки и даже мелкие ссоры. И все же меня радовало, что каждая такая стычка проясняла какую-нибудь деталь, линию, штрих в строящемся сооружении, просветляла наше будущее. Я радовался даже чашечке кофе, которая объединяла нас за завтраком и особенно партии в теннис, когда, проиграв свой сет, Инна искренне казнила себя за неудавшийся эйс и потом просила меня подавать ей мячи для отработки техники подачи. Но самую большую радость мне доставляли минуты общения с Аней, живописные минуты искренней радости, деля которые на двоих, мы были счастливы. Поздним утром, медленно выбравшись из ленивой постели, раздвинув полоски жалюзи и удостоверившись, что небо чисто от туч, она, тотчас распахнув окна настежь и встав на цыпочки, тянулась руками и всем телом к уже высокому солнцу… И вдруг начинала петь…
– Ты был счастлив с ней? – спрашивает Лена.
– Она была неравнодушна ко мне.
Глава 14
Юлиному любопытству не было предела:
– Расскажи, расскажи еще раз об этом чуде…
– О каком чуде?
– О любви…
Юля, как всегда, открыто посмотрела мне в глаза.
– О любви?.. О любви ты все уже знаешь.
– Каждый раз ты рассказываешь по-новому.
Я не помню, что вообще когда-либо рассказывал ей о любви. Между слов можно было, конечно, прочесть, что мне доводилось в жизни испытывать это чувство, но чтобы об этом кому-то рассказывать – нет. О любви не расскажешь словами. Все что сказано, считаю я, сказано неверно и наверное впустую. Любовь молчалива, нема. И каждый знает, что это такое. Облечь в слова – значит фарисействовать, даже юродствовать. Мы ведь произносим слова для того, чтобы за них спрятаться. Чтобы мир знал нас такими, какими мы хотим ему казаться.
– Чудо любви непостижимо, – говорю я. – О том, кого мы любим, мы рассказываем меньше всего. Мы просто знаем, что любим. И все слова, сказанные об этом кажутся никчемными и даже ложными. У этих слов нет никакой надежды выразить это чудо. Любовь – это Бог. Она не признает разговоров всуе.
– Значит, ты считаешь…
– Не надо считать.
– Что же, по-твоему…
– Нет-нет, – говорю я, – любовь – это такая природа и такой порядок вещей во Вселенной…
Юля не понимает:
– Порядок вещей?..
– Нет смысла писать какие-то там законы сосуществования между людьми, если они не пронизаны, не наполнены духом любви.
– И в твоей Пирамиде все законы наполнены…
– Переполнены, – говорю я, – а как же!?.
– Что ты ищешь? – спрашивает Юля.
– Вот, – говорю я, взяв с книжной полки увесистый том, – вот послушай…
– Что это?
– Точка зрения, – говорю я и читаю: «Смысл любви состоит в том, чтобы с трудом отыскать бабу, которая органически не способна тебя полюбить, и бухнуть в нее все: душу, мозг, здоровье, деньги, нервы».
– Кто это? – спрашивает Юля.
– Твой современник.
– Что же по-твоему самое страшное для любви?
Я это уже говорил: разочарование. Юля в полной растерянности:
– И ничто ее не может спасти?
Я и это уже говорил: истинной любви, что от Бога, не нужны костыли и подпорки. И всё же, и всё же – что такое любовь? Любовь, думаю я, – это бездонная чаша, любишь – пей, хоть залейся, а разбил – не склеишь…
