Дай мне шанс. История мальчика из дома ребенка - Лагутски Джон

Через час профессор Ильин, детский кардиолог, дал согласие на операцию. Адель едва сдерживала волнение. Она слышала все переговоры и была потрясена тем, что телефон в ее скромном кабинете послужил для связи с корифеями, хирургии. Адель была человеком советской закваски, и для нее телефон оставался орудием больших начальников, с помощью которого ей диктовали приказы или устраивали головомойку. Ей даже в голову не приходило использовать его для двусторонней связи. И уж меньше всего она допускала, что ее телефон попадет в руки одного из репортеров, которые мешают спокойно жить сильным мира сего.

Итак, Валерию обещали прооперировать. Насильственное — как считала Сэра — вмешательство “двух непонятного кого” вознесло девочку с самого низа социальной лестницы к ее вершинам. Более того, Алан и Сэра завоевали доверие Адели. Правда, она все равно продолжала с глубочайшей подозрительностью относиться к иностранцам и в последующие годы не единожды закрывала перед ними дверь, подвергая испытаниям их дружбу.

Новые отношения между Аделью и английской четой, основанные на искренней благодарности, были скреплены стаканом кефира. Понимая, что перед ней англичане, Адель объявила себя фанаткой актрисы Вивьен Ли. Алан завоевал ее сердце тем, что рассказал, как его мать в магазине “Хэрродс” выбирала перчатки рядом с Вивьен Ли, и сообщил о ее нежной, почти прозрачной коже. На Адель эта история произвела не менее сильное впечатление, чем русский язык Алана, усвоенный им в отрочестве при содействии одного русского графа.

Однако через мгновение от ее доброго расположения не осталось и следа. Адель вдруг заговорила об острове, на котором поклоняются дьяволу. По описанию остров очень напоминал Британию. Бог наказал его жителей, наслав на остров буйство морской стихии, в результате чего тот ушел под воду. Так Господь очистил землю от скверны. С этой минуты Адель смотрела на англичан взглядом, говорившим: "Вы-то люди хорошие, а вот насчет вашей страны я не уверена”.

— В Англии много неверующих? — спросила она Алана.

— Адель, у нас церкви на каждом углу, — ответил он, забыв сообщить, что они почти всегда пустуют.

Адель это не убедило. И она поведала историю, которая как будто не имела отношения к предмету их беседы. Недавно сто русских паломников отправились в Святую землю, не имея при себе ни паспортов, ни виз, ни билетов. Каким-то образом им удалось сесть в Москве в самолет, и они приземлились в Иерусалиме, где их встретили с распростертыми объятиями. На этом рассказ обрывался, и никаких комментариев к нему не последовало. Со временем Алан и Сэра научились расшифровывать ее загадки. В данном случае она намекала на то, что Господь творит чудеса, но исключительно для русских православных христиан, в отличие от англикан, баптистов и католиков. Она старательно гнала от себя мысль о том, что посланцы с острова поклонников дьявола могут прямо у нее на глазах стать инструментом в сотворении медицинского чуда.

В последующие месяцы Сэра часто размышляла о том, как Адель попала на должность главного врача дома ребенка с довольно многочисленным персоналом. Много лет спустя Сэре стало известно, что она получила эту работу после увольнения предыдущего главврача — мужчины, обвиненного в домогательствах к уборщицам. Его выгнали, а вместо него назначили Адель, так как она была образцовым членом коммунистической партии. Вероятно, многие годы служения безбожникам-коммунистам отягощали ее совесть.

— Можно мне поздороваться с Ваней? — спросила Сэра, когда они покончили с кефиром и Алан помчался в офис писать о мятеже. — У меня для него небольшой подарок.

— Можно, но сначала я хочу вам кое-что показать, — отозвалась Адель. — В других детских домах этого нет. Пойдемте со мной.

Следуя за Аделью по темному коридору, Сэра ломала себе голову, что бы это могло быть. У детей много чего не хватало. Может быть, специальные ходунки для Вани? Или физиотерапевтическое оборудование для детей, которые всю жизнь проводят в лежачем положении? Женщины остановились перед небольшой дверью.

Адель отперла ее, и Сэре потребовалось несколько минут, чтобы глаза привыкли к полумраку. Неровный тусклый свет помигивал, отбрасывая медные блики. Однако самое сильное впечатление на Сэру произвел запах ладана. Наверное, первоначально эта комната служила кладовкой, но теперь она стала святилищем, чем-то вроде часовни, освещаемой масляной лампадой, свисавшей с потолка перед образом Богоматери. Золотом сверкали иконы на стенах, резко контрастируя с невзрачным убранством остальных помещений дома ребенка.

— Замечательно, — произнесла Сэра, стараясь не показать своего разочарования. — Прежде мне не случалось видеть часовню в детском доме.

Адель поделилась своей тайной. Вся ее энергия уходила в обустройство этой часовни, важнее которой, по ее мнению, для детей ничего не было и быть не могло. Все прояснилось: более всего она пеклась о спасении детских душ.

Перекрестившись перед алтарем, она сказала:

— Каждый четверг приезжает священник и благословляет детей. Едет издалека, встает в пять утра. И он привозит с собой свою паству, — с гордостью сообщила Адель. — У нас все дети крещеные.

И тут выражение ее лица изменилось. Испугалась, что сказала слишком много? Почти всю свою жизнь она прожила при коммунистическом режиме и твердо усвоила, что все иностранцы — шпионы ЦРУ. Так же быстро, как открыла часовню — и свою душу, — Адель захлопнула дверь и заперла ее на ключ.

— Мне можно повидаться с Ваней? — спросила Сэра.

— Да. Дорогу вы знаете, — пробурчала Адель, скрываясь у себя в кабинете.

Увидев Сэру, Ваня просиял.

— Сэра, — сказал он, — я знал, что ты придешь.

— Извини, что тебе пришлось долго ждать. Но я принесла кое-что, что наверняка тебе понравится.

Сэра опустилась на колени возле столика Вани и развернула сверток. Ваня взял в руки молоток, и не прошло и минуты, как он уже твердо держал в пальцах гвозди и забивал их в доску. Он трудился не останавливаясь, низко склонив голову над доской, как человек, изголодавшийся по делу.

Потом настала пора расставания.

— Я постараюсь прийти поскорее, — произнесла Сэра.

— Я буду сильно о тебе думать, — отозвался Ваня.

После инцидента с умирающей девочкой прошло несколько недель, и Сэра оказалась втянутой в причудливое бытие дома ребенка № 10. “Оглядываясь назад, я понимаю, что бесстыдно играла роль англичанки с русской душой, и все это принимали, потому что благотворительная группа могла оказывать детскому дому значительную материальную помощь. В России в то время разрушилась старая система и еще не утвердился новый, капиталистический строй, и властям не было дела до детей-сирот. Надо сказать, что другие аналогичные учреждения вели себя намного бесцеремоннее: их начальство быстро сообразило, что щедрости иностранных благотворителей нет предела, и стало требовать телевизоры и видеомагнитофоны для персонала, шторы, ковры и новую мебель для директорского кабинета. Адель же робко просила привезти сахар, сухое молоко, стиральный порошок и нож для резки овощей. От нее я узнала, что у них на кухне всего один нож, которым готовили пищу на шестьдесят человек.

Другие дома ребенка, организовывавшие усыновление детей иностранцами, в качестве платы охотно получали дорогие подарки. В доме ребенка № 10 не было ничего подобного: хорошо одетые сотрудники соответствующих агентств столкнулись в лице Адели с непреодолимой преградой. Мне так и не довелось наблюдать там похорошевших детишек, перед усыновлением стремительно набиравших вес на особой диете, как это было в других местах.

Один московский банк даже согласился спонсировать программу, в рамках которой квалифицированные психологи читали работникам детских учреждений интенсивный курс по современным методам воспитания детей. Но Адель приходила в ужас от одной лишь мысли о том, что в подвластном ей учреждении появится психолог со стороны — даже российский, — и она отказалась от участия в программе, несмотря на возможность получения финансовой помощи. Любая инициатива, хотя бы подразумевающая такие понятия, как “эксперимент” или “научное исследование”, заведомо исключалась.