Соломоника де Винтер - За радугой
Я увидела, как Джеймс поднес ко рту сигару и затянулся. Я внимательно наблюдала за ним. Он выглядел вялым, как рыбки в аквариумах дорогих отелей, а я выглядела, как девочка, которая наблюдает за рыбками издалека. На Джеймсе были черные лаковые туфли с красными шнурками, завязанными в идеальный бантик. Безупречный костюм. Верхние пуговицы расстегнуты, оголяя верхнюю часть груди и шею. Интересно, сколько женщин ласкали его шею и с нежностью говорили его имя, не подозревая, какая он сволочь? На нем были три цепочки. На одной из них болтался большой крестик. Я видела, как бриллиантовые серьги в его ушах еле заметно блестят в тусклом свете ламп. Бородка Джеймса была в идеальном состоянии. Внешняя сторона его ладоней была покрыта короткими темными волосами. Когда дым от сигары рассеялся, я заметила, что в отличие от меня грязи под ногтями у него не было. Пальцы его были слишком толстыми для такого количества колец. Джеймс, наверное, уже давно не улыбался, во всяком случае, выглядел он именно так. Думаю, он и вовсе забыл, как это делается. Ему принесли пиво, и он открыл бутылку своими белоснежными зубами, а затем отпил большой глоток, пролив несколько капель на стол. Никто, кроме нас с ним, не заметил этого, и тот факт, что мы оба об этом знали, каким-то странным образом сблизил нас. От сигары поднимались клубы дыма и красивыми кольцами висли в воздухе. Чем дольше я рассматривала Джеймса, тем злее становилась. Убивать легко. Жизнь подобна веточке на дереве, она такая хрупкая. Я могла бы в любой момент схватить вилку с соседнего стола и проткнуть ему живот.
* * *На следующий день в школе, во время урока естествознания, я спрятала свою книгу под партой. Я просто сидела на уроке, вцепившись в книгу, потому что хотела почувствовать себя в безопасности, это моя защита от тех, кому книга не понравилась. Девочка, сидевшая прямо передо мной, обернулась. Кажется, у нее синдром гиперактивности или что-то в этом роде. Я слышала, ее родители не разрешают ей принимать лекарства, и поэтому у нее проблемы с концентрацией, но зато энергия бьет ключом.
– Наверное, тебе нужно записать то, что учительница сейчас пишет на доске. Это к контрольной, – быстро сказала она.
Я посмотрела вокруг, на все эти опущенные головы и двигающиеся вдоль строчек в тетрадях ручки. Я положила книгу на колени, достала ручку из сумки, но тут же поняла, что писать мне не на чем. Может, сосед слева поделится со мной листочком? Лукас, с дислексией[1]. Мне всегда казалось, что он очень похож на Страшилу из моей книги. Не тем, что не мог читать и писать. А тем, как его это огорчало. Когда он заметил, что я смотрю на него, я показала на лист бумаги.
– Я поделюсь с тобой листочком, когда ты выучишь мое имя. Идет? – сказал Лукас. Он был не особенно дружелюбен, но и враждебности не проявлял.
Я кивнула, схватил ручку и нацарапала ответ на руке. И показала ему.
Он с мгновение смотрел на мою руку, а потом нахмурился. Затем спросил:
– Тут… тут что, написано «Страшила»?
Я сама посмотрела на руку. «Имя этого мальчика Лукас! – сказала я себе. – А не Страшила! В моей голове – да, но не на самом деле!»
Я затрясла головой. Другие дети медленно, но с интересом повернули головы и посмотрели на меня. А потом захохотали. И это было ужасно. Они были похожи на стаю гиен, истерически ржавших над раненой антилопой, глаза которой были широко раскрыты от ужаса. Все потому, что над многими из них смеялись другие школьники, и вот наконец они сами нашли козла отпущения.
– Это кто-то из этой твоей книжки? – спросила девочка, сидевшая через ряд от Лукаса.
«Этой твоей книжки». Так враждебно и отстраненно. Как будто я сама себе сделала эту книгу из пары пустых листов бумаги. Нет, это не просто книга, а настоящий шедевр. Она была соткана из самых прекрасных мыслей, о которых никто в классе не имел ни малейшего представления, тех мыслей, которые были им совершенно чужды. И теперь они гавкали на меня, не зная, насколько эта книга сильная.
Я поколебалась с мгновение, а потом кивнула. Да, моя книга. И всегда будет.
– Тебе вообще здесь не место, – заключил Лукас. – Ты же самая чокнутая в классе.
Я вздохнула и огляделась по сторонам. Мне здесь были не рады. Меня не уважали. Ни меня, ни мою книгу. Остался единственный вариант. Только так я хоть частично смогла бы повлиять на них: они бы точно не смогли учиться в классе с такой, как я, только совсем по другой причине. И только так – что самое главное – я смогла бы что-то изменить в самой себе.
Убить Джеймса…
Я встала. Учитель перестал писать на доске и посмотрел на меня. Я сложила книги в сумку и вышла из класса.
– Эй, Блю, нельзя просто так взять и… – крикнул он мне вслед, но я захлопнула дверь, прежде чем он успел закончить предложение.
* * *Оказавшись на улице, я крепко прижала свою личную Библию к груди. Я стояла на пронизывающем ветру. Мне нужно было найти Джеймса. Узнать о нем все, каждую мелочь. Это внезапное желание было неконтролируемым. Несомненным. Слишком сильным. Я должна была найти его. Выяснить его слабости, его преимущества, убеждения и все остальное. Я не знала, куда это меня заведет и что будет с ним. Но знала точно, что не посмею и думать о смерти, пока не узнаю, что за человек стал причиной гибели моего отца. Я хотела найти его. И попытаться понять, что за чертовщина творится в его голове. Я была всего лишь тринадцатилетней девочкой. Плакала, если случалось порезаться листом бумаги. Но я точно знала, что могу убить.
Когда я вернулась в то место, что мы с Дейзи в последнее время называли своим домом, я прошла по коридору и зашла в квартиру. Моя жизнь наполнилась смыслом, я чувствовала себя полноценной, хотела действовать решительно. Я знала, к чему иду. Впервые в жизни.
Дейзи дома не было. Я отправилась в свою комнату, перевернула школьный рюкзак и высыпала его содержимое на кровать. Но мне не было дела до всяких там ручек и тетрадей. Я взяла со стола записную книжку и вместе с книгой, лежавшей среди кучи вещей, разбросанных по кровати, положила в рюкзак. Открыв дверцу шкафа, я схватила черный свитер-худи и быстро надела его. Прежде чем набросить на голову капюшон, я подвела карандашом уголки глаз, а потом наложила на веки темные тени. Я больше не была беззаботной тринадцатилетней Блю. Теперь я стала безжалостной и бесстрашной рокершей с черными глазами. Посмотрев на свое отражение в зеркале, я закричала – громко, пронзительно, словно хотела мощным криком выбить все стекла в окнах, хотела, чтобы рот мой взорвался. Голова загудела. Закончив кричать, я улыбнулась во весь рот, схватила рюкзак и вышла из комнаты. После того, что Джеймс сделал, я не могла позволить ему уйти.
Я играла в эту игру. В русскую рулетку, или как это еще можно было назвать. Только тут вся соль игры была не в том, кто получит пулю. Нет, нет, тут вопрос был не в том, кто умрет первый. Тут важно было, когда. А это был лишь вопрос времени.
11
Я заправила волосы за ухо. Посмотрела на вывеску. «Олив Плэйс».
Заглянула в окно. Джеймса нигде не было видно. Но я не уйду, пока не увижу его сегодня. Так что я решила подождать. Я ждала, и ждала, и ждала, пока у меня не онемели ноги, а мозг не превратился в одну сплошную, никак не заживающую болячку. Хотя, надо заметить, вид болячек мне нравится. Синяков, во всяком случае. Ну, знаете, ярко-зеленых таких, с желтыми пятнами тут и там, окруженных ярко-красными ранками. По-моему, это очень круто. Человек с болячкой похож на картину. У меня есть синяк между большим и указательным пальцами. Время от времени я разглядываю его и притворяюсь, что маленькие крошечные феи вылили крошечные ушаты волшебной краски на мой синяк, чтобы он классно смотрелся. Но я отвлеклась. Простите, доктор.
Прошло, казалось, несколько лет, прежде чем дверь в задней части ресторана, за стойкой бара, наконец открылась, и я увидела Джеймса в его обычном костюме, поправлявшего галстук. За несколько широких шагов он дошел до входной двери и рывком открыл ее. Я быстро подбежала к скамейке и села. Я достала из сумки блокнот и карандаш и начала записывать, глядя на ярко-желтые часики, свободно болтавшиеся на моем запястье.
15:47, среда. Выходит из ресторана.
Вдруг мимо меня пронеслась огромная тень, ветер с силой ударил в лицо, дух другого существа вторгся в мое личное пространство. Я обернулась и увидела, как он прошел прямо позади меня, так близко, что я могла бы коснуться ее, этой большой темной фигуры. В передачах о жизни животных показывают, как антилопы спокойно пасутся в поле, а в это же время зритель видит вероломно крадущегося по прерии льва. Антилопа, заметив льва, застывает, почти спокойная, а если бы она была человеком, то уже вспотела бы и начала дрожать от страха. В этом отношении животные, вероятно, более психически уравновешенны, чем мы.
Я подняла голову, но Джеймс уже исчез вдали. Я осторожно поднялась со скамейки. Мне потребовалось время, чтобы снова вспомнить, каково это – ходить.
