Кадзуо Исигуро - Там, где в дымке холмы

Я снова приложила инструмент к подбородку.

— Ага, — произнес Огата-сан, — Мендельсон.

Я, со скрипкой на плече, постояла так немного, потом опустила скрипку и вздохнула:

— Нет, вряд ли я смогу сейчас это сыграть.

— Прости, Эцуко. — Голос Огаты-сан зазвучал серьезно. — Наверное, мне не стоило этого касаться.

Я взглянула на него и улыбнулась:

— Похоже, дитятя чувствует свою вину.

— Я просто увидел там скрипку и вспомнил о прошлом.

— Я сыграю вам в другой раз. После того как немного поупражняюсь.

Огата-сан отвесил мне легкий поклон, и в глазах его снова заиграли смешинки:

— Я запомню твое обещание, Эцуко. Быть может, ты и меня немного подучишь.

— Не могу же я вас всему научить, отец. Вы сказали, что хотите научиться готовить.

— О да. И этому тоже.

— Я сыграю вам, когда вы в следующий раз нас навестите.

— Запомню твое обещание.

В тот вечер после ужина Дзиро с отцом уселись за шахматы. Я убрала со стола и взялась за шитье. За игрой Огата-сан сказал:

— Я тут кое-что заметил. Если ты не против, я возьму этот ход назад.

— Пожалуйста, — отозвался Дзиро.

— Но это не совсем честно. В особенности потому, что перевес сейчас как будто бы на моей стороне.

— Нет, ничего. Прошу тебя, верни ход.

— Ты не возражаешь?

— Нисколько.

Они продолжили игру молча.

— Дзиро, — заговорил Огата-сан. — Я тут как раз вспомнил. Ты уже написал это письмо? Сигэо Мацуде?

Я подняла глаза от шитья. Дзиро, казалось, был поглощен игрой и ответил только после того, как двинул фигуру.

— Сигэо? Нет, еще не написал. Собираюсь. Но в последнее время был очень занят.

— Конечно, я понимаю. Просто мне вспомнилось, вот и все.

— У меня сейчас времени в обрез.

— Конечно. Торопиться ни к чему. Я вовсе не хочу тебе надоедать. Просто было бы уместнее, если бы он получил от тебя письмо поскорее. Как появилась его статья, уже прошла не одна неделя.

— Да, разумеется. Ты совершенно прав.

Они вернулись к игре. Оба помолчали, потом Огата-сан спросил:

— Как ты думаешь, он откликнется?

— Сигэо? Не знаю. Я же говорю, что теперь мало о нем слышу.

— Ты сказал, он вступил в коммунистическую партию?

— Не уверен. Но когда мы в последний раз виделись, он выражал подобные симпатии.

— Очень жаль. Но в Японии в наши дни многое способно сбить молодого человека с толку.

— Да, это точно.

— В наши дни многие молодые люди увлекаются идеями и теориями. Но он, быть может, уступит и извинится. Важнее всего вовремя напомнить о личных обязательствах. Знаешь, я подозреваю, что Сигэо даже не задумался о том, что делает. Наверное, он писал статью одной рукой, а в другой держал книги о коммунизме. Он действительно может в конечном счете извиниться.

— Вполне возможно. Просто у меня работы было невпроворот.

— Конечно, конечно. Работа должна быть на первом месте. Пожалуйста, не беспокойся. Итак, мой ход?

Они продолжили игру, почти не разговаривая. Я слышала только, как Огата-сан заметил:

— Ты ходишь так, как я предвидел. Придется тебе поднапрячься, чтобы вывернуться из этого положения.

Партия еще не закончилась, когда в дверь постучали. Дзиро оторвался от доски и посмотрел на меня. Я отложила шитье и встала с места открыть дверь.

На пороге стояли двое мужчин, улыбаясь и кланяясь мне. Час был довольно поздний, и я сначала подумала, что они ошиблись квартирой. Но тут же узнала в посетителях сослуживцев Дзиро и пригласила их войти. Нервно посмеиваясь, они задержались в прихожей. Один из них — плотный и толстый, с раскрасневшимся лицом — выглядел возбужденным. У его худощавого спутника лицо было бледное, как у европейца, но похоже, и он выпил: на щеках у него горели розоватые пятна. Галстуки у обоих повязаны были небрежно, пиджаки они держали переброшенными через руку.

Дзиро, явно обрадовавшись гостям, пригласил их сесть. Но они, посмеиваясь, остались в прихожей.

— Слушай, Огата, — обратился к Дзиро бледнолицый, — мы, кажется, не вовремя.

— Ничуть. А что вы поделываете в наших краях?

— Навещали брата Мурасаки. Собственно, домой еще и не заглядывали.

— Потревожили тебя, потому что боимся явиться домой, — вмешался толстячок. — Не предупредили жен, что поздно задержимся.

— Ишь, компашка гуляк! — сказал Дзиро. — Почему бы не снять обувь и не пройти в дом?

— Но мы не вовремя, — повторил бледнолицый. — Я вижу, у тебя гость. — Осклабившись, он поклонился Огате-сан.

— Это мой отец, но как я могу вас познакомить, если вы не проходите?

Посетители сняли наконец обувь и расположились в комнате. Дзиро представил их отцу — и те, подхихикивая, вновь принялись кланяться.

— Вы служащие в фирме Дзиро? — спросил Огата-сан.

— Да, верно, — отозвался толстячок. — Немалая честь для нас, хотя спуску он нам не дает. Мы в офисе прозвали вашего сына Фараоном: он заставляет нас работать, как невольников, а сам в потолок плюет.

— Что за ерунда, — заметил мой муж.

— Чистая правда. Помыкает нами, будто мы его рабы. А сам сидит и газетку почитывает.

Огата-сан выглядел смущенным, но, видя, что все смеются, присоединился к общему веселью.

— А это что? — Бледнолицый указал на шахматную доску. — Я так и знал, что мы вам помешали.

— Мы играли в шахматы — просто чтобы время занять, — пояснил Дзиро.

— Играйте дальше. Нечего с компашкой вроде нас считаться.

— Не глупи. С такими идиотами, как вы, под боком мне не сосредоточиться. — Дзиро резко отодвинул доску. Две-три фигуры упали, и он, не глядя, поставил их на место. — Так. Вы навещали брата Мурасаки. Эцуко, подай господам чаю, — распорядился Дзиро, хотя я уже направлялась в кухню.

Однако толстячок неистово замахал рукой:

— Мадам, мадам, сядьте. Пожалуйста. Мы сейчас уходим. Пожалуйста, сядьте.

— Это меня нисколько не затруднит, — сказала я.

— Нет, мадам, я вас умоляю, — он перешел чуть ли не на крик. — Мы всего-навсего компашка, как говорит ваш муж. Пожалуйста, не суетитесь — прошу вас, сядьте.

Я готова была подчиниться, но Дзиро бросил на меня сердитый взгляд.

— Хотя бы чаю с нами выпейте, — сказала я. — Беспокойства ни малейшего.

— Раз уж сели, можете и задержаться, — заметил Дзиро. — Мне бы хотелось узнать о брате Мурасаки. Он и в самом деле сумасшедший, как о нем говорят?

— Характерец тот еще, — со смехом откликнулся толстячок. — Нас он точно не разочаровал. А кто-нибудь рассказывал тебе о его жене?

Я поклонилась и незаметно скользнула на кухню. Заварила чай и положила на тарелку печенье, которое испекла днем. Из гостиной доносился смех, я различала и голос мужа. Один из гостей снова громко назвал его Фараоном. Вернувшись, я застала компанию в отличном настроении. Толстячок рассказывал анекдот — что-то о столкновении члена совета министров с генералом Макартуром. Я поставила поближе к ним тарелку с печеньем, разлила чай и села рядом с Огатой-сан. Друзья Дзиро отпустили еще несколько шуток о политиках, а потом бледнолицый притворился обиженным из-за того, что его спутник пренебрежительно отозвался о каком-то человеке, которым он восхищался. Он сидел с каменным лицом, а остальные его подначивали.

— Кстати, Ханада, — обратился к нему мой муж. — На днях услышал в офисе интересную историю. Говорят, будто во время прошлых выборов ты грозился прибить жену клюшкой для гольфа, если она не проголосует так, как тебе хочется.

— Откуда ты набрался этой чуши?

— Из достоверных источников.

— Это точно, — подхватил толстячок. — И твоя жена собиралась звонить в полицию и сообщить о запугивании на политической почве.

— Какая чушь. Кроме того, клюшек для гольфа у меня нет. Я их в прошлом году продал.

— Но «семерка»-то у тебя сохранилась, — заметил толстячок. — На прошлой неделе у тебя дома я ее видел. Не ее ли ты использовал?

— Что на это скажешь, Ханада? Так оно и было? — спросил Дзиро.

— Насчет клюшек для гольфа — это бред.

— Но ведь ты все же не сумел заставить супругу сделать по-твоему.

Бледнолицый пожал плечами:

— Это ее личное право — голосовать как ей вздумается.

— Тогда почему ты ей угрожал? — поинтересовался его приятель.

— Я пытался заставить ее всего лишь вникнуть в суть. Моя жена голосует за Йосиду только потому, что он похож на ее дядюшку. Типично для женщин. В политике они ничего не смыслят. И думают, будто могут выбирать государственных лидеров точно так же, как выбирают себе платья.

— И поэтому ты вразумил ее «семеркой», — заключил Дзиро.

— Это правда? — спросил Огата-сан.

С той минуты, как я внесла чай, он не проронил ни слова. Общий смех прекратился, а бледнолицый удивленно уставился на Огату-сан.