Филипп Клодель - Дитя господина Лина
Всех беженцев согнали в бараки, сколоченные из досок. Сотни людей. Они жались друг к дружке, молчали, прерывисто дышали, боялись шелохнуться, сказать слово. Некоторые шептали, что скоро за ними придут: перережут им горло, бросят здесь умирать, а последние деньги, отданные паромщикам, пропадут.
Господин Лин всю ночь прижимал внучку к груди. Вокруг царили страх и трепет, ужас, ночной кошмар. Затем наступило утро, и все озарило белым сиянием. А к вечеру вдали появился корабль – дни и ночи он плыл по волнам, под палящим солнцем, которое жгло палубу, обдавало огнем тело корабля, и только на исходе дня, поздно-поздно, падало в море, подобно мертвой звезде.
Господин Лин слышит, как мужчины играют в карты в глубине спальни, шепотом рассказывая разные истории – о сокровищах и несметных богатствах, о больших глиняных кувшинах, доверху наполненных золотыми монетами и зарытых в родной земле где-то далеко-далеко. Мужчины мечтают вслух, обрушивая одну карту на другую. Старик размышляет над услышанным. Думает о том, что значит настоящий клад и что значит родная страна. Крепче прижимает к себе малютку. Засыпает.
На следующее утро господин Лин собирает чемодан и аккуратно складывает подаренные ему вещи. Ждет. Он готов. Девочка тоже готова и одета – по-простому, в хлопковую рубашку, свитер, колготки и штанишки, пожертвованные конторой по делам беженцев. Платье принцессы покоится в чемодане рядом с фотографией и мешочком с землей.
К десяти часам приходят женщина с берега и переводчица. Приветствуют старика.
– Мы за вами, папаша! – говорит переводчица.
Старик встает. Голова у него тяжелая. В общей спальне с другими семьями было не очень-то уютно, но что поделать – Лин привык и, в конце концов, почувствовал себя здесь хорошо. Он словно выстроил вокруг себя невидимый мир из воспоминаний о былой жизни.
Господин Лин прощается с тремя женщинами, которые наблюдают за его уходом, и с мужчинами, склонившимися над игрой в карты. Женщины глупо смеются: «Да-да, до свидания, папаша, удачи! Хорошенько заботьтесь о малышке! Дети – хрупкие создания!» Мужчины машут руками, не глядя на старика. Вот и все.
В машине господину Лину не по себе. Он не узнает мелькающие в окне улицы. Идет проливной дождь. Картинка размыта, краски смазаны, формы вытянуты, все тонет, все выглядит неестественно.
Поездка долгая. Старик не думал, что город столь велик. Он бесконечен. Женщины время от времени обмениваются репликами, затем смолкают. Переводчица улыбается Лину, словно желая его ободрить. Шофер молчит. Лавирует в автомобильном потоке.
Наконец, добрались. Машина остановилась перед диковинными железными воротами. Водитель сигналит. Из маленькой дверцы в стене рядом с воротами появляется человек, которому водитель, опустив стекло, что-то говорит. Человек кивает, исчезает за дверцей, и спустя несколько секунд, как по мановению волшебной палочки, ворота открываются. Машина выезжает на длинную дорожку, петляющую в огромном парке, и по гравию медленно взбирается на холм – к замку. Дождь кончился. Выйдя из машины, господин Лин поднимает глаза на величественные башни замка, словно парящие в небе. Строение великолепно.
– Здесь ваш новый дом, папаша, – говорит девушка, пока старик всматривается в облака.
– Здесь? – недоверчиво переспрашивает Лин.
– Да, здесь вам будет хорошо. Смотрите, какой парк. Можно много гулять! А с другой стороны внизу видно море. Вам понравится. Тут чудесно!
– Море… – неосознанно повторяет господин Лин.
Женщина с берега берет старика под руку и ведет в дом. Холл размером с целый город. Там гостей встречает человек, которому женщина с берега что-то объясняет, указывая на господина Лина. В углу в горшке стоит пальма. В другом углу в креслах сидят три старика в синих домашних халатах из плотной ткани. Они смотрят на господина Лина мертвыми глазами, будто все в них умерло.
Старик прижимает внучку к груди. Вспоминает о своем друге, человеке-горе, ему безумно хочется, чтобы тот вдруг появился из ниоткуда. Лин был бы счастлив! Но Барк не появляется, вместо него к гостям выходит женщина в белой форме. Встречающий мужчина что-то ей говорит, она кивает, затем обращается к женщине с берега и к переводчице:
– Пойдемте, папаша, вам покажут вашу комнату.
Женщина в белом хочет взять у старика чемодан, но Лин мотает головой и крепче сжимает ручку своего бесценного груза. Женщина не настаивает. Все следуют за ней, минуют множество коридоров и лестниц. По дороге встречают стариков, мужчин и женщин, одетых совершенно одинаково – в синие халаты, – медленно и безмолвно шаркающих по неведомому замку. Старики смотрят на Лина потухшими глазами. У многих из них палочки, костыли и странные штуковины на колесиках, которые они толкают перед собой и на которые опираются.
– Вот, папаша, это теперь ваша комната!
Господин Лин оказывается в комнате с бежевыми стенами. Комната довольно большая, светлая, чистая, с кроватью, стулом, маленьким столиком и ванной. Женщина в белом раздвигает шторы пошире. За окном растет дерево, его вершину качает ветер.
– Красивый вид, правда, папаша?
Господин Лин подходит к закрытому окну. Деревья, парк с лужайками цвета листьев банановых пальм, а вдали – бесчисленные, наползающие друг на дружку крыши города, города на холмах, с домами, напоминающими стада белых барашков; в этом городе – улицы, толпы людей, снующие туда-сюда машины, рев моторов, автомобильные сигналы и в водовороте жизни – человек-гора, Барк, которого господин Лин не видел уже два дня и который, наверное, переживает.
– Мы станем регулярно вас навещать. Увидите, люди здесь очень симпатичные, они хорошо о вас позаботятся. Вы ни в чем не будете нуждаться.
Переводчица улыбается.
– А мои сигареты?
Девушка спрашивает у женщины с берега, та – у женщины в белом. Идет обсуждение. Наконец переводчица поворачивается к старику.
– Папаша, здесь запрещено курить. К тому же ведь вы знаете, что это вредно для здоровья!
Господина Лина внезапно охватывает грусть. Ему кажется, будто его тело вскрыли и вытащили оттуда ненужный, но самый дорогой для него орган. Да, внутри вдруг образовалась пустота. На старика накатывает мертвецкая усталость, но ему не хочется, чтобы малышка это почувствовала. Надо быть сильным – ради ребенка. Внучка нуждается в дедушке. Она еще такая маленькая и хрупкая. Лин не имеет права быть слабым или жаловаться на свою участь.
– Все будет хорошо, – говорит он переводчице.
Позже, когда женщина с берега, переводчица и женщина в белом покидают комнату, старик остается в одиночестве с внучкой на руках, садится на кровать и оглядывает бежевые стены. В сознании внезапно всплывает образ больших клеток, у которых толпились родители с детьми в городском парке. И словно невидимая стрела пронзает сердце господина Лина: как наяву, он видит рисовые плантации, пушистые зеленые дали, начинающиеся от гор и заканчивающиеся далеко-далеко, у моря, которого никто не видел, но о котором все знали.
Худыми узловатыми пальцами старик касается лба, щечек, ротика и век любимой внучки. Затем закрывает глаза и тихонько напевает.
В конце дня к Лину заходит женщина в белом. Она приносит пижаму и синий халат. Жестами объясняет, что надо переодеться. Выжидает, сложив руки на груди. Господин Лин оставляет внучку на кровати, сам бредет в ванную. Облачается в пижаму и халат. Халат ему велик. И слишком длинный – почти до полу. Странноватый наряд. Лин возвращается в комнату. Глядя на старика, женщина в белом улыбается, но не злобно, а с симпатией и умилением. Она забирает прежнюю одежду господина Лина и покидает комнату.
Лин чувствует себя по-дурацки. Он смотрится в большое зеркало на двери комнаты и кажется себе куклой, утонувшей в длинном синем балахоне – рук не видно, ног не видно. Глаза невероятно печальные.
Смеркается. Господин Лин сидит на кровати, качает ребенка. Снова является женщина в белом – знаком просит следовать за ней. Идет быстро. Старик семенит позади, путаясь в полах синего халата, которые то раскрываются, то закрываются. Миновав множество лестниц и коридоров, путешественники, наконец, прибывают в большой зал. Там примерно тридцать столов, и за каждым – пожилые мужчины и женщины в синих халатах едят суп.
Женщина в белом подводит господина Лина к свободному столу. Он усаживается между двумя мужчинами. Напротив – женщина, по обе стороны от которой – тоже мужчины. Никто не поднимает глаза на нового человека. Лину приносят тарелку супа. Он повязывает внучке салфетку. Сандью на коленях у деда ведет себя спокойно, как всегда, но есть не хочет. Старик, впрочем, тоже. Суп течет по губам и по подбородку малышки. Лин вытирает и, чтобы подать хороший пример, проглатывает несколько ложек сам.
Никто не обращает на деда с внучкой внимания. Никто не смотрит. Одни склонились над кушаньем, другие пустым взглядом уставились в одну точку где-то в пространстве зала. У некоторых голова и руки трясутся – суп разбрызгивается. Все молчат. В зале очень странная тишина: только стук ложек о тарелки, чавканье, иногда кашель. Ничего больше.
