Андрей Шульгин - Слёзы Анюты

Прыг-скок

— Прыг-скок! — Мужик с лопнувшей улыбкой царапает тишину отрывистым возгласом.

Я делаю вид, что не замечаю, продолжая лукаво щуриться на мгновения.

— Прыг-скок, слышишь ты! — Мужик с лопнувшей улыбкой ломает свой голос об обух нетерпения.

Я-то слышу… Ну и что…

Мужик подходит вплотную и кладёт свои губы мне на темя.

— Прыг-скок, пошли со мной.

— Чего это?

Он не отвечает, а только смотрит шелудивым взглядом мне прямо в корни волос. Я понимаю — надо идти. Пора.

Мы идём. Сельская дорога. Речка скользкое брюхо солнцу подставила. Мостик подвесной, хлипенький… Мужик почёсывает лопнувшее место, кочевряжится совестью. Я не обращаю внимания его на паясничанье. Я ворочаю в голове валуны памяти…

Прыг-скок-прыг-скок-прыг-скок устала земля, ногами помятая, прыг-скок-прыг-скок-прыг-скок всё ближе солнышко. Прыг-скок-прыг-скок-прыг-скок… Смеюсь! Ликую! Прыг-скок-прыг-скок-прыг-скок… Где предел мне?! Где остановка? Вольный, неукротимый, слова «нет» не знающий. Прыг-скок-прыг-скок-прыг-скок…

Мужик делает взмах руками, будто он птица…

Эх был бы он птицей… Парил бы в высях, а я бы до него допрыгивал…

Мостик ведь хлипенький… расшатанный… качается…

Нога мужика соскальзывает вниз. Мужик тянется руками вверх, словно хочет ухватиться за складку неба. Надорванный конец улыбки вихляется из стороны в сторону хлестая его по щекам.

Исчезает мужик, на моих глазах, за краем моста. Я вытягиваю руку и хватаю падающего, успевая в последний миг.

— Держи! Я плавать не умею. — Скрежещет мужик.

Тяжёл он. Разжимаются пальцы мои…

Шатается мостик, хлипенький…

— Не упусти. Спаси! — Барабанная дробь умоляющих звуков моросит по моему лицу.

Шатается мостик, хлипенький…

Слабеет рука…

Выход один…

прыг-скок.

Мы с мужиком на берегу. Мужик мнёт траву неровной шероховатостью спины. Запрокидывает голову, доит глазами небо, которое мгновения назад киселём расползлось у него между пальцев, не дав вожделенной защиты. Смотрит на меня, дробящим взглядом.

— Зачем ты меня спас. Ты ведь знаешь?.. — Недосказанность, слетевшая с уст мужика, белой дырой порхает вокруг меня.

— Знаю, всё я знаю.

Я тоже опускаюсь на траву. Запрокидываю голову. …Их плечи смыкаются, срастаясь в круг. Я всё знаю… Спины мучителей, рождают сплошную линию, отгораживая от меня жизнь. Мужик, я знаю, почему ты пришёл за мной… Из их горл льётся клокот, расплавленной лавой обжигающий сердце. Я знаю, почему твоя улыбка безвольно болтается по краям рта…

Гул глоток четвертует меня. Я распят на проклятиях. Их языки будто гвозди. С каждым словом, всё глубже врубаются в мою плоть.

— Прыгал!

— Смеялся!

— Солнце достал!

Слюною исходит мужик с лопнувшей улыбкой, недавно спасённый мною… Кичится ненавистью.

Я молчу… Наблюдая за началом своей казни…

Первым ко мне подбегает невысокий плюгавый парень, с вывернутой наизнанку душой. Он раскручивает над головою толстый дрын, который с натяжным возгласом опускает мне на плечо. Я охаю и сажусь на землю. Петля человеческих тел в стремительной яростности затягивается вокруг меня. Поросшие жилами руки тянутся, стараясь вырвать из моей плоти жизнь…

Кажется, несколько раз я пытался встать, но тяжёлые обухи ударов бросали меня назад к земле.

Я открыл размолоченный рот, чтобы кровь могла вытекать наружу…

Мужик с лопнувшей улыбкой колко толкнул меня в бок, задробил частоколом слов.

— Чё зеваешь! Не на свадьбе! Ну-ка, ну-ка, поддай ему горячего!

Я взмахнул колом сухой длиннотою дыбившемуся у меня из рук, и оприходовал лежащего по рёбрам. Тот, кажется, не разобрал в нескончаемой череде ударов именно моего.

— По ногам! По ногам его, мужики! Чтоб знал, как прыгать, паскуда!

— А поделом! Будет знать, как над нами измываться.

— Ух, зададим!

Возвращались мы хмуро, нахохлившись воспоминаниями. Перекинувшись парой сутулых слов, разбредались по домам.

За мной увязался мужик с лопнувшей улыбкой. Он беспрестанно юлил выражениями, обматывая их вокруг разных смыслов.

— Мы сегодня эта… герои. Герои, говорю. Так гадёнышу и надо. Прыгать удумал! Ишь чего. И ты молодец. Зашиб колом окаянного.

Переходя через хлипенький подвесной мостик, что над речкой, мужик уцепился обеими руками за верёвку натянутую вместо парапета, сделался серьёзен и строг, прекратив на время рассыпать вокруг слова, до меня доносилось лишь только шмяканье расхристанных концов улыбки об его щёки.

Дома чернота стен раскромсала мне совесть. Я пытался уснуть, привалив голову пластом рыхлого одеяла. Однако сон лишь клубился вокруг, избегая покрыть меня своим туманом.

Я отбросил одеяло в угол, сереющий безысходностью. Сел, вслушиваясь в шелестящую пустоту. Где-то там, на окраине ночи, лежал раздробленный нами Прыг-скок. Жив ли он? Когда мы оставляли его, кажется, поломанная грудь слегка вздымалась, пуская в себя глотки воздуха. Может быть ещё не поздно…

Я выскользнул из дому и поспешил к тому самому месту… Ночь текла мимо меня грязными струями отчаянья и позорных надежд.

Вот проскрипел подвесной мостик — бессрочный часовой речки. До того места оставалась ещё порядочно, когда впереди сквозь позёмку ночи я разглядел двух человек. Один лежал навзничь, другой склонился над ним.

Лежавший и был Прыг-скок. Сам ли он дополз? Дотащил ли его сюда второй, которого мне узнать не удалось?

Я припираю своё тело к земле и, кутаясь в непрозрачность ночи, подбираюсь к двум фигурам.

До меня долетают хрипы. Это дышит Прыг-скок. Значит жив.

Будто в противовес хрипам Прыг-скока, молотит слова склонившаяся над ним фигура. Голос знаком. Кто бы это мог быть?

— Прыг-скок, послушай. Послушай, родной. Ты на меня не злись. Как все я. Не со зла. Я же тебя люблю, ты знаешь. Прыг-скок, силёнки-то у тебя ещё есть? Хоть чуточку. А можешь ты меня взять да и прыгнуть со мной. Туда-туда. В неведомое. Ты же туда часто запрыгивал. Я знаю. Да все знают. Оттого и обозлились на тебя. Да ты нас прости, горемычных. Не ведаем. Чуешь меня, Прыг-скок? Прыгнуть можешь? Сделай добро. Тебе ведь не в убыток, а я всю жизнь помнить буду. Маюсь здесь! Как маюсь, ты бы знал. Невмоготу уже мне. На тебя, родимого, одна надежда. Спаси меня, Прыг-скок. Слышишь? Ну что? Надумал?

Прыг-скок отделяет от земли исковерканную в разных местах руку, протягивает тёмной фигуре. Та рывком ставит Прыг-скока на землю. На ногах он держится плохо, раскачивается, его подпирает неизвестный. Прыг-скок обхватывает руками тёмную фигуру, приноравливается для прыжка и…

…метнулись в небе два конца лопнувшей улыбки.

— Профессор, вот вы где! А мы вас уже ищем! — Женщина-администратор схватила меня за руку и потащила вверх по лестнице — Идём те же, конференция уже началась.

— Я доклад забыл. Пришлось в гостиницу возвращаться.

Женщина бросила в мою сторону насмешливый взгляд, в котором так и читалось: «все учёные, как дети, честное слово».

— Теперь всё в порядке? Доклад нашли?

— Не совсем… видите ли, оказалось, я забыл его не в гостинице. В поезде, очевидно… вчера доставал, хотел правки сделать… в вагоне он и остался…

Женщина резко останавливается.

— Как же теперь?! А выступление? Вам через одного докладчика… Что же делать?..

— Да не волнуйтесь. Я же его наизусть помню. «Движение прыгунов в Азовской губернии» моя главная научная тема. Я и без бумажек выступлю.

— Вы уверены? — Я, наверное, кажусь ей несёрьёзным человеком. Доверять мне нельзя, хоть я и профессор.

— Ну, конечно. Вы идите-идите, а я тут похожу, освежу память. У меня минут тридцать есть?

— Примерно.

— Вот и отлично! Я успею, не переживайте.

Женщина покидает меня. Я остаюсь один. Я расхаживаю взад-вперед возле дверей конференц-зала, повторяя тезисы своего доклада. Ловлю себя на том, что вожу рукой около рта. Странно, но довольно часто в подобных ситуациях у меня возникает одинаковое, почти непередаваемое ощущение. Долгое время я затруднялся его описать, но однажды мне удалось найти похожее сравнение. Может быть, оно покажется вам странным, но иногда кажется, будто у меня лопнула улыбка.

Кликун-трава

Мне тяжело с ним. Я ненавижу его убежище — измождённого вида комнату, затерявшуюся в чехарде дверей и окон унылой многоэтажки. Я ненавижу его самого, ненавижу его руки, обрывающиеся широкими ладонями, расставленными в бесконечность, будто автодорожные указатели «STOP». Ненавижу глаза, шарящие в моей душе с проворством пальцев умелого карманника. Ненавижу ноги, эти два столба с жёлтыми, вечно лущащимися ногтями, которыми он беспрестанно меряет пространство своей убогой комнатушки. Вот как сейчас, например.