Владимир Файнберг - Откровенные записи Кости Хубова
Страшно признаться, в первые минуты я готов был убить Луизу за то, что она не уберегла нашего сына.
В Телеграфном переулке, прощаясь у подъезда дома её знакомых, насильно всучил все деньги, какие у меня были. И ушел, не оглядываясь.
24
В последний момент для экономии сил и средств Зина вздумала отпраздновать день рождения Вани одним махом: собрать вместе его братву и родственников.
Плеер ему я всё‑таки купил.
Накануне празднества, оставшись без копейки, с утра вспомнил о дедушкином альбоме земских марок.
Позвонил по справочным, поездил по Москве. Отыскал антикварный магазин, торгующий всякой всячиной, и уже хотел продать за предложенную неожиданно большую сумму в 200 евро, как альбом перекупил трущийся тут же иностранец в кожаном пальто. Дал мне на сотню больше. Видно, марки оказались действительно очень редкие.
С ощущением, что я совершил кощунство, продав дедушкину реликвию, поменял в обменнике валюту. После покупки плеера у меня осталось больше шести тысяч рублей.
— Музыку себе купишь сам, — сказал я Ване, вручая подарок.
Зина подарила мобильный телефон.
— А почему в нём нет кинокамеры? — недовольно спросил этот увалень.
И вот вечером, чужой в собственном доме, я сидел рядом с Фёдором Ивановичем, двоюродным братом Зины. Новоявленный психотерапевт уговаривал меня выпить водки.
В конце концов уговорил. Мне было всё равно.
Выпил сначала одну рюмку этой гадости. Потом вторую.
Зина терпеть не могла табачного дыма. Изгоняла всех курильщиков на лестничную клетку.
Я поднялся, прошел туда, попросил у кого‑то сигарету, зажигалку. Неумело закурил, закашлялся.
Зажигалка выпала из моих рук, полетела в пролёт лестницы.
Стал спускаться по ступенькам. Дошел до первого этажа. Открыл дверь подъезда. Оказался во дворе.
Под тусклым светом фонаря вышел на улицу. Стоя на краю тротуара, поднял руку. Остановилась первая же машина.
— Куда? — спросил водитель.
— В Домодедово, в аэропорт.
Весь долгий путь думал о том, каково ей пришлось. Никто букета цветов не принёс, когда она родила сына. Разве что мать. Пеленала, растила его, нашего Костю. Учила говорить, баюкала, улыбалась ему сквозь слезы. Мальчику, который никогда не видел отца.
Как всякая мать–одиночка, наверняка нуждалась. Особенно когда умерла её мама. Готовила его к детскому саду, к школе.
Потом хоронила. Одна. А я с её крестиком на груди продолжал коптить небо.
Появлюсь не просить прощения. Найду в адресном бюро адрес. И останусь с тобой, Луизочка, навсегда. Может быть, у нас будет другой ребёнок. А Зина со своим Ванечкой пусть остаются хозяевами. Они будут только рады.
Крещусь. Обязательно повенчаемся, Луизочка.
В аэропорту прежде всего кинулся к справочной, узнал — ближайший рейс на Омск — в три часа ночи.
Было только начало первого.
Я подошел к окошку кассы, чтобы купить билет.
Билетов на Омск не было! Ни одного места на этот рейс. Можно было купить билет на завтрашний, дневной. Но я боялся: решимости может не хватить.
Видя моё отчаяние, пожилая женщина в кассе сердобольно сказала: «Обычно после регистрации выясняется — кто- то сдал билет или просто не объявился. Подождите пару часов вон там, в креслах. Подойдите ко мне в половине третьего».
Все кресла в зале были заняты обмякшими среди своих чемоданов и сумок пассажирами.
Я был по–особому благодарен этой кассирше. Был твёрдо уверен: судьба действовала и через неё. Как действовала через упавшую в пролёт лестницы зажигалку, тут же подъехавшего ко мне водителя автомашины.
Устал расхаживать по залу. Захотелось найти свободное место, сесть, проследить неслучайную связь событий, только начавшую открываться…
Именно в этот момент впервые мелькнула мысль о том, что я должен записать историю моей жизни.
…Заметил какого‑то дремавшего в кресле усача в тюбетейке, рядом с которым на соседнем кресле громоздились пёстрые сумки. Попросил переставить их на пол.
Сел, откинулся на спинку кресла. Почувствовал — напряжение спадает. Знал, что улечу трёхчасовым рейсом.
В Омске немедленно устроюсь на работу. Кем бы то ни было, хоть тем же дворником. Быть может, постепенно начну лечить. Пройдёт слух, появятся пациенты, которым я буду нужен. Заживём с Луизочкой не хуже других. Нужно будет как- то развестись с Зиной. Для этого придётся возвращаться в Москву. Но это потом, позже…. Заживём с Луизой не хуже других. Заведём ребёнка. Будем беречь. Нужно бы позвонить маме, сказать, куда я делся. Мама несчастна. Больше к ней никто не приходит, как во времена Германа Аристарховича. Тогда я ещё жонглировал мячиками на цирковой арене. Зеленоватые теннисные мячики… Под музыку выступала Луиза со своими собачками. Весело кланялась лошадь Звёздочка с белой звездой на лбу…
Я очнулся от толчка в плечо. Вскочил.
— Эх ты, заснул? До последнего держала для тебя разбронированный билет.
— Беру!
— Да вылет уже полтора часа как состоялся. Выглядывала тебя из своего окошка, а ты тут дрыхнешь…
Я стоял, глядел в спину удаляющейся кассирши. Видно, у неё кончилась смена. Уходила в пальто с истёртым пластиковым пакетом в руке, на котором красовалась красноносая, похабная харя Деда Мороза.
Недавно я с трудом выдернул застрявшую в прорези почтового ящика бандероль, в которой оказалась толстая тетрадь с этими записями Кости Хубова. Своё мнение выскажу лично Косте, если доведётся встретиться. Тревожно, что обратного адреса — ни омского, ни московского — нет.
Представляю их на суд читателя.
2006 г.
