Евгений Даниленко - Ангелочек
К моменту, когда Нине исполнилось семнадцать, батюшка, выйдя на пенсию, стал уже практически ежедневно напиваться до положения риз. И деградировал столь стремительно, что, сняв штаны, бегал за дочерью вокруг стола, прокрадывался в ее альков в ночной тьме и ломился в душевую, когда красавица принимала водные процедуры… Жизнь с подобным родителем сделалась беспокойной.
В этот период Нина встречалась со златокудрым синеглазцем, студентом медицинского института. Они страстно любили друг друга.
На горизонте маячил также настойчивый, упорный поклонник, некто Яша Тотышев, молодой токарь и жгучий брюнет, хакас по отцу. Зная о романе Нины со студентом-медиком, Яша был очень несчастлив.
Однажды он дождался возвращения Нины из школы (она заканчивала десятый класс) и, под сенью майской яблоньки-дичка, сыплющей розовым цветом, сделал школьнице предложение.
Ее возлюбленный медик стоял на коленях, рыдал и молил подождать три с половиной года, покуда он закончит вуз! Однако обретаться еще три с половиной года под одной крышей с подонистым и вечно пьяным родителем Нина не могла. Вопрос стоял: жизнь или смерть?
Нина все взвесила и, трепеща, выбрала жизнь…
* * *
Поселились молодые в малометражке, принадлежавшей матери Яши. Родитель его, прихватив вересковую трубку и алюминиевый чайник, давным-давно бросил семью, сгинув в дебрях своей ненаглядной Хакасии.
Свекровь появлению в доме молодки обрадовалась несказанно. Буквально на следующий день она занемогла и с той поры не расставалась с повязанной вокруг головы тряпкой. Старуха вставала с постели лишь на оправку. А также когда требовалось примерить очередное платье, купленное мамочке сыном с получки. Покрутившись перед трюмо, карга прятала обнову в шифоньер, где на плечиках уже висело множество индейских нарядов. Выпускала из-под засаленной повязочки кудельки и, шмякнувшись на диван, оттуда вещала о том, как не повезло ей с невесткой, которая, сегодня производя приборку, протерла телевизор влажной тряпкой, в то время как с самого 1975 года он протирался сухой!
* * *
Ни с того ни с сего на гиганте, где Яша давал сто три процента производительности труда, организовался кооператив по строительству девятиэтажного дома. Яшу включили в списки. Но требовалось сделать первоначальный взнос. Яша и Нина долго, с взаимными упреками, смехом и слезами занимали деньги у знакомых, ближних и дальних родственников. И еще дольше раздавали долги. И были вычеркнуты из списков. И снова в них внесены. И опять вычеркнуты. А когда, оставив надежды и даже перестав следить за ростом многоквартирщика на набережной, супруги поставили на данном проекте крест, к ним пришли и сказали:
— Ну куда вы запропастились? Вносите оставшуюся часть суммы и идите, вселяйтесь в свою двухкомнатную на уровне вершин тополей…
* * *
Старуха после переезда сына с невесткой на новую квартиру поправилась. В одном из своих неброских нарядов нагрянула к молодым. И начала являться ежедневно. Занимала позицию на купленной в рассрочку тахте. Сидела, с тихой улыбкой следя за невесткой, что бы та ни делала — пылесосила ли, готовила или стирала.
Дождавшись возвращения сына с работы, матушка зазывала его на кухню. Пошушукавшись, убиралась восвояси. А Яша начинал выспрашивать:
— Игнорируешь мать? Она приехала в гости, а ты молчком ходила мимо нее! Тебе не о чем поговорить с моей матерью?..
Однажды Нина не выдержала.
— Чтоб ноги ее больше здесь не было. Или…
— Что?
— Разведусь с тобой к черту!
Тотышев полагал, что беременной на восьмом месяце, безработной и не имеющей средств к существованию некуда от него деться. Но вдруг она заявляет: “Разведусь!”.
Яша метнул яростный взгляд и, в полном затмении, влепил оплеуху. Взвыв, половина его ринулась на балкон…
Яша едва успел задержать женушку.
— Ты поднял руку! — выговаривали ему сквозь рыданья. — На меня еще никто руку — не под-ни-ма-а-а-а!..
Соблюдая свою натуру, Тотышев крепился, куря. Но от дальнейших горестных подвываний на него напал ужас. Подсознательно прибегая к опыту миллиардов предшественников, Яша бухнулся на колени.
Затем неуклюже пополз туда, куда диктовал ему ползти властный инстинкт.
С той поры так у них и пошло. Постепенно Нина научилась, получив затрещину, одним прыжком вылетать на балкон, перевешиваться через перила. Унося оттуда рыдающую на руках, Яша слагал ее на тахту и, накурившись до одури, вставал на колени.
Матушка к ним, в конце концов, перестала таскаться. Но они этого, кажется, не заметили. Родив Иришку, Нина забеременела вновь. Яша уговорил ее завести второго ребенка, небезосновательно рассчитав, что с двумя детьми Нине будет от него уйти труднее.
Супруги ездили отдыхать к морю и привезли оттуда черно-белое фото. Яша, поджарый, мускулистый, с брутально красивым лицом, держа на руках Иришку, стоит по щиколотку в воде. Рядом — загоревшая до черноты Нина. Она пытается улыбаться, но какая-то мрачная дума проступает на молдаванском челе.
* * *
Время шло. От сигарет “Прима” Яша переходил к болгарским “Родопи”. Невидимая тропка через гостиную к балконной двери не зарастала. Был период, довольно долгий, когда высокооплачиваемый и чрезвычайно популярный токарь проводил время в ресторанах “Маяк”, “Север”. Он сорил деньгами, за полночь являясь домой в компании боготворивших его друзей. Громким голосом Тотышев призывал супругу. Запахиваясь в легкий халат, не столько скрывающий, сколько подчеркивающий ее женскую хрупкость и мощь, Нина выходила из спальни. Наступала тишина. Яша обводил налитыми кровью глазами свиту.
— Да-а, — наконец раздавалось из кабацкой толпы то, чего он страстно желал и боялся услышать, — красивая у тебя женка…
Проводив собутыльников, токарь рывком открывал дверь в спальню.
— Боже мой, боже мой, — причитал потом в темноте Нинин голос. — Сколько это может продолжаться! За что? За что?..
Яша, закинув руки за спинку кровати, страшный, нелепый в одной рубашке с галстуком и в носках, лежал возле причитающей. “Рубануть, — думал он, — по башке топором! А потом повеситься в туалете…”
* * *
Нина поочередно работала в регистратуре поликлиники, гардеробщицей, сотрудницей бюро пропусков, вахтершей трамвайно-троллейбусного управления, диспетчером ЖЭУ, наконец, нормировщицей на том самом “почтовом ящике”, где токарничал Яша.
Оттуда ее послали на курсы счетоводов в столицу Узбекистана. Ей было тридцать лет. Ирина обещала присматривать за младшим братом. Яша, трезвый, с порезами на кое-как выбритом подбородке, провожал супругу.
Когда поезд тронулся, он шел рядом с вагоном. Нина сидела у столика, и соседка по купе, дама в очках, выглянув в окно, поинтересовалась:
— Ваш муж? Какой интересный мужчина.
Состав набирал ход. Яша почти бежал по перрону, вспугивая голубей. Нине вдруг захотелось немедленно остановить поезд и броситься на шею этому, с отчаянным, бледным лицом человеку…
Оставив в О. октябрьскую промозглую слякоть, Нина переместилась в Ташкент. Роскошное небо ослепило ее. Платаны показались сказочно огромными. Как нежно журчала хрустальная вода в арыках. В парке кустарники были подстрижены в виде силуэтов слонов, жирафов, носорогов, средневековых замков.
Занятия на курсах вели учтивые по-старомодному старички, увенчанные различными учеными степенями. Преподавание было для них необременительной возможностью заработать лишнее. Старички вели занятия непринужденно, легко, и у Нины все само собой укладывалось в голове. Она играючи сдавала зачеты.
А после занятий, вдруг полюбив одиночество, бродила по Ташкенту.
Однажды она забрела в цирк. Зрителей было немного. Проходило республиканское первенство по греко-римской борьбе. Нина слизывала из вафельного стаканчика сливочное мороженое и смотрела на потных парней, ломающих друг друга на арене.
Рядом со зрительницей, искоса на нее поглядев, уселся большой человек в белых брюках, синей рубашке, с красными нарукавниками. Он не стал терять времени даром.
После окончания программы Нина и ее новый знакомый вышли из цирка вдвоем. Они прогуливались по городу, Владимир рассказывал о себе.
Мастер спорта международного класса, он, собственно, кроме спорта ничего в жизни не знал. Бывал в Польше, ГДР, Чехословакии, Румынии, Австрии, Индии, Иране. Везде были одни и те же залы, борцовские ковры, единые правила.
Когда проходили мимо “Дома туриста”, где жила Нина, вдруг выяснилось: и Владимир остановился там. Нинин номер располагался на третьем этаже, его “люкс” на шестом.
Они вошли в “Дом туриста” и поднялись к ней. Владимир сообщил, что его страх перед женщинами — должно быть, плата за то, что он легко с ними сходился. У него, тяжеловеса, рост метр восемьдесят шесть, вес сто килограммов, было много женщин. Он был смел с ними. Но сделался робок. Случай с женой, оказавшейся столь меркантильной… Бывший спортсмен находился в нескольких шагах от того, чтоб сделаться вечно попрекаемым пленником сладких губок!
