Нгуги Тхионго - 5 рассказов
— Я рада, если это не так.
Мать не знала. Он съел свой ужин и пошел к мужской хижине. Каждый молодой мужчина имел свою хижину. Джону не разрешали приводить к себе в гости девушек. Он не хотел вызвать недовольство отцы. Даже постоять с девушкой считалось неприличным. Отец мог просто выпороть его. Ему надо бы раньше воспротивиться воле отца, как это сделали другие образованные парни. Он взял в руки лампу, зажег. Желтый огонек угрожающе замигал и потух. У него дрожали руки. Он снова зажег лампу и поспешно схватил плащ и кофию{3}, валившиеся на незастеленной постели. Лампу он оставил гореть, чтобы отец ничего не заподозрил.
От злости прикусил нижнюю губу. До чего же он трус, его сверстники куда смелее.
Бесшумной тенью пересек он двор и вышел на деревенскую улицу. Там повсюду болтали, смеялись парни и девушки. Им было хорошо друг с другом. "Они свободнее, чем я", — подумал он. Он завидовал радости жизни, бившей в них ключом. Они были выше той суровой морали, которая стала судьей для образованных. "Как хотел бы я поменяться с ними местами!" — с тоской думал он. Но вот и ее хижина. Эта хижина стояла в самом центре деревни. Как хорошо он знал ее — на горе себе. Что делать? Подождать снаружи? А если она не выйдет?
— Ходи?{4}
— Входи. Мы дома.
Джон стянул с головы кофию. Да, они все были тут — все, кроме той, которую он искал. Огонь в очаге замирал. Только маленькое пламя фонаря слабо освещало хижину. Пламя отбрасывало гигантскую тень на стену и, казалось, дразнило его, Джона. Он молил бога, чтобы родители Вамуху его не узнали. Он весь сжался и попытался изменить голос, произнося приветствие. Но они узнали его и засуетились. Такой редкий случай, к ним пришел образованный парень, который знал все о белых и, мало того, едет в другую страну учиться дальше… Всякое может быть. А вдруг ему нравится их Вамуху? Ведь не одним учением сыт человек. Хотя Вамуху необразованная, но недурна собой, улыбкой своей может ранить сердце любого парня.
— Бери стул. Садись.
— Ничего, — ответил он и с горечью отметил про себя, что не добавил привычного слова "мать".
— Где Вамуху?
Женщина бросила торжествующий взгляд на мужа. Он понимающе кивнул в ответ. Джон с досады прикусил губу, ему захотелось удрать.
— Она вышла за чайным листом. Пожалуйста, садись. Она сейчас придет, угостит тебя чаем.
— Да нет, я, пожалуй… — пробормотал он невнятно и вышел. И чуть не столкнулся с Вамуху.
А в хижине начался оживленный разговор.
— Ну, что я тебе говорила! Женский глаз не под" ведет.
— Ты не знаешь эту нынешнюю молодежь.
— Но ты же видишь, Джон совсем не такой. Все хорошо к нему относятся, и он сын священника.
— То-то! Сын священника. Ты забываешь, что твоя дочь подверглась обрезанию.
Старик вспомнил свою молодость. Себе он нашел тогда хорошую, добродетельную девушку, посвященную во все тайны племени. Она не знала других мужчин. Он женился на ней, и они были счастливы. Так же поступили и другие мужчины племени рика. Все их жены до замужества были девственницами. В племени считалось табу дотрагиваться до девушки, даже если ты случайно спишь с ней. в одной, постели, как нередко бывало. Потом пришли белые и принесли свою чужеземную религию и свой уклад жизни, которому стали подражать люди племени. Прежняя жизнь кончилась, а новая вера не сплотила племени. Да и как она могла сплотить? Мужчины, которые следовали этой новой вере, не разрешали дочерям делать обрезание. И не разрешали сыновьям жениться на девушках, которые совершили этот обряд. И что же в результате? Молодые парни стали ездить в страну белых людей и — подумать только! — привозить оттуда белых женщин. Или черных женщин, которые говорят по-английски. Какая гадость!
Оставшиеся парни тоже не терялись. Они сделали незамужних девушек своими женами, а потом оставила их с детьми.
— Ну и что?! — возразила жена. — Разве наша Вамуху не лучше всех девушек в деревне? Да и Джон не такой, как другие.
— Не такой! Не такой! Все они одинаковы. А хуже всех те, что вымазаны белой глиной обычаев белого человека. У них нет ничего за душой. Совсем ничего. — Старик взял полено и начал раздраженно ворошить чуть тлеющие в очаге поленья. Странное оцепенение овладело им. Он дрожал. И он боялся. Боялся за племя, потому что видел, как чужие обычаи проникли не только в жизнь образованных людей, но и в жизнь всего племени. Племя пошло вдруг за коварным Ириму, как девушка в известной сказке… Старик дрожал, мысленно оплакивая свой народ, стоящий на краю гибели, — у него нет ни будущего, ни прошлого. Он перестал помешивать огонь и уставился в пол. — Зачем же приходил Джон? Как ты думаешь? — Он посмотрел На жену. — Ты не заметила чего-нибудь странного в поведении нашей дочери?
Жена не ответила. Она была занята своими мыслями, полна надежд.
Джон и Вамуху молча шли рядом. Запутанные улочки и повороты хорошо были знакомы обоим. Вамуху шла быстрыми легкими шагами, она была счастлива, и Джон знал это. Он же еле волочил ноги. Он избегал людей, хотя уже совсем стемнело и редко кто показывался на улице. Казалось, чего бы стыдиться? Вамуху красивая, может быть, самая красивая девушка во всей округе. А он боялся даже того, что его увидят с ней. Он сам не сознавал, что очень переменился к Вамуху. Раньше вроде любил ее, но теперь в этом не уверен. А ведь любой из его приятелей гордился бы такой девушкой.
Миновав последнюю хижину села, Джон остановился. Вамуху тоже. Оба все это время не произнесли ни слова. Может, потому, что молчание было красноречивее слов. Они хорошо понимали друг друга и так.
— Они знают?
Молчание. Вамуху, наверно, обдумывала его вопрос.
— Не тяни! Пожалуйста, отвечай! — умолял Джон. Он почувствовал усталость, страшную усталость старика, подошедшего внезапно к концу своего пути.
— Они не знают. Ты просил дать тебе еще неделю. Сегодня последний день.
— Да. Потому я и пришел! — хрипло проговорил Джон.
Вамуху молчала. Джон посмотрел на нее, но не мог различить ее лица. Их разделяла темнота. В его воображении вставал образ отца — властного и высокомерного в своей истовой религиозности. Он подумал: "Я — сын священника, меня все уважают, я должен ехать в колледж. Неужели все рушится?!" Как бы он хотел, чтобы все было как прежде.
— Ты сама виновата! — Он осмелился обвинить ее, хотя знал, что не прав.
— Почему ты все время говоришь мне это? Разве ты не хочешь на мне жениться?
Джон вздохнул. Он не знал, что делать.
…Давным-давно жила на свете девушка… Куда деваться бедняжке — родной дом исчез, но и в прекрасную страну не попасть — Ириму на пути стоит.
— Когда ты им скажешь?
— Сегодня.
Его охватило отчаяние. На той неделе уже нужно ехать в Макерере. Надо уговорить ее подождать, тогда он сможет спокойно уехать, а когда вернется, все бури уже будут позади. В противном случае его лишат стипендии. Он был напуган, и в его голосе снова прозвучала мольба, когда он заговорил:
— Послушай, Вамуху, ты давно уже бере… я хочу сказать, ты давно это самое?..
— Я столько раз говорила тебе — я беременна уже три месяца, и мать подозревает. Вчера она сказала, что я дышу, как женщина, у которой ребенок под сердцем.
— Может… может, ты могла бы подождать еще недели три, а?
Она громко засмеялась. Ах, чертовка! Ее не проведешь. Этот смех всегда возбуждал в нем желание.
— Ну ладно. Подожди хоть до завтра. Я что-нибудь придумаю. Завтра тебе скажу…
— Хорошо. Завтра. Но больше ждать я не могу. Или ты не хочешь на мне жениться?
"Почему бы на ней не жениться? В самом деле — почему? Она ведь красивая! Но достаточно ли я люблю ее?"
Вамуху ушла. Ему вдруг пришло в голову, что она сознательно все это затеяла — деньги хочет выманить…
Колени его задрожали, тело обмякло. Он не мог сдвинуться с места и тяжело опустился на землю. Пот градом катил по щекам, будто он долго бежал под палящим солнцем. Но это был холодный пот. Он лежал на траве, и, хотя думать ни о чем не хотелось, его неотступно мучила мысль: как он взглянет в глаза отцу, матери, преподобному Томасу Карстону, который в него так верил. Он понимал, что, как и всякий другой в его положении, он беспомощен, несмотря на все свое образование. Да и Вамуху несладко. "А может, все-таки жениться на ней?" Он не знал, как поступить. Его воспитал отец-кальвинист, директором его школы был миссионер-кальвинист. Джон ощутил потребность помолиться. Но кому? Богу Карстона? Это было бы фальшиво, кощунственно. Не мог он молиться уже и богу племени. Он был подавлен чувством греха и вины.
Джон очнулся от раздумий. Где он? Вамуху ушла. Дола ему еще день. На душе стало немного легче. Он поднялся, неверной походкой направился к дому. Хорошо, что тьма окутала всю землю и его тоже. Из хижин вырывался смех, слышались оживленные разговоры, перебранка. Красными язычками мелькали в открытых дверях огоньки светильников. "Деревенские звезды", — подумал он и поднял глаза к небу. Звезды господа, холодные и далекие, бесстрастно глядели на него. Там и сям встречались группы парней и девушек, они громко разговаривали и смеялись — жизнь шла обычным чередом. Джон утешил себя мыслью, что и для них настанет час расплаты.
