Елена Травкина - Завтра будет среда

Звезды на потолке постепенно перешли в галоп и уже не сдерживали бешеной скачки, даже когда Олег закрывал глаза. Вдохнув поглубже, чтобы голова не кружилась, он повернулся на правый бок и свесил руку. Как в детстве.

Сквозь сон Олег не сразу понял, что кто-то лижет ему пальцы. Неприятно. Мокро. Шершаво. Открыл глаза, дернулся рефлекторно, и предплечье тут же онемело. Боль растеклась от кончиков пальцев. Тупая, неживая какая-то боль.

Звезд на потолке видно не было – только огромная уродливая тень.

- Ну, привет, давно не виделись…

Пошевелиться он уже не мог. Дикое, нелепое состояние, как во сне, когда ни крикнуть, ни побежать. Рукав намокал быстро, но Олег знал, что кровь скоро остановится, а затем растворится клубами в воздухе.

Знала это и она. Та, что сидела на черепахе и чмокала бледными губами.

- Сына не отдам, поняла? – сказал негромко Олег. И на всякий случай прибавил: - Дура.

Та смотрела не мигая.

Две автомобильные фары на худеньком крысином теле. Круглая акулья пасть.

Ждала.

- Папа…Ты его тоже видишь?

Олег стиснул зубы. Только бы Санька не вздумал прыгать на пол…

- Вижу. Только это не он, а она. Когда я был таким же, как ты, она и ко мне приходила.

– И к тебе? К тебе тоже? Значит, я не сумасшедший? – удивленный и обрадованный Санька приподнялся и тут же осекся, увидев кровь. - Я ее не звал. Я не… Я не хотееел…

Даже парализованный, Олег ощущал дрожь, сотрясающую маленькое тело. Мог видеть  Санькин страх, струящийся по воздуху широкими лентами серпантина. И Бабайку, перебирающую лапами в предвкушении.

Мог видеть. И только.

- Не реви, слышишь? Чего ее бояться? Так, жаба какая-то лупоглазая… Не реви!

Слов не хватало. Слов, которых всегда так много на встречах и презентациях, которые льются рекой на банкетах и юбилеях и обесцениваются не хуже бумажных рублей…Слов пустых, громких и таких нелепых сейчас, когда жизненно важно было заболтать свою беспомощность и детский ужас.

- Помнишь мультик «Корпорация монстров»? Ты в детстве любил смотреть. Там еще смешной такой чудик был. Одноглазый. Разве она не похожа?

- Ва-вазовски? – ленты страха свернулись спиралью, и Санька уже больше из обиды оторвался от подушки. – Какая же она Вазовски?.. Она же нас когтями!..

- А за это она еще свое получит. Я ей голову оторву и в задницу засуну.

Санька недоверчиво охнул, но и страх растворился, не достигнув разинутой пасти.

- Так она же… не вместится.

- Запихаем, - с веселой злостью ответил Олег, наблюдая, как недовольно клацает Бабайка зубами, пытаясь выловить из воздуха хоть что-то пригодное для еды. Прыжок к дивану, еще один удар когтистой лапой – и Олег, как пацан, показал язык: съела?

- А ты ее не боишься? Совсем?

Олег проследил за Санькиным взглядом и увидел тоненькую оранжевую ниточку, зависшую между ним и черепахой. Бабайка тут же вытянула губы трубочкой, медленно, как спагеттину, втянула нитку и облизнулась.

- Боюсь. Только не за себя. За тебя, за маму.

- А тогда? Когда был таким, как я? – Санька вытер глаза и постарался лечь так, чтобы видеть только отца.

- Боялся…Не то слово.

- А как же ты ее победил?

- Да никак. К бабушке меня тогда отправили на все каникулы. Вернулся – и никакой Бабайки. Ушла, наверное, к другому.

- А может, и мы тогда – к бабушке?

- Да уж, кому бабушка, а кому теща, - Олег нервно хохотнул. И посерьезнел: – Давай-ка сами как-нибудь. Только из меня помощник, видишь, никакой.

Санька задумался, снова глянул поверх отцовской головы и несмело предложил:

- Смех…

- Что смех?

- Монстрам из мультика смех не нравился. Он им электричество выключал. Только они же добрые были...

Бабайка подняла длинный коготь и многозначительно ковырнула в зубах.

-  А еще я по носу умею бить. Если у нее есть нос.

Голос прозвучал так решительно, что Олег даже закашлялся от неожиданности, а Бабайка утробно булькнула.

- Умеешь? Откуда?

- Никита сказал однажды, что мы должны научиться себя защищать. И кааак врежет мне! А я ему. Мы потом помирились, конечно. Только ты маме не говори.

- Не буду, - Олег представил собственного сына, заляпанного кровью, потом жену с тещей в обмороке – и тряхнул головой. Немыслимо! – А тебе больно не было?

- Немного было. Но больше обидно. Он же друг, а друг так поступать не может. А у тебя был друг? Тогда, когда ты был, как я? Он тебя бил по носу?

Слушая горячий шепоток сына, Олег ловил себя на мысли, что, если бы не вот эта лысая мерзость, уже изодравшая в нетерпении черепаху, он, пожалуй, был бы счастлив по-настоящему.

- Был друг. Севка. Мы играли в мушкетеров. А еще в Чапаева. Знаешь, кто такой Чапай? Красный командир. Он ездил на коне в бурке и рубал всех шашкой.

- Ух ты! А что такое бурка? И шашка?

- Бурка – это… Да черт ее знает, что это. Я тебе лучше покажу потом. А шашка вроде сабли. Только у нас сабель не было, и мы палками сражались.

- Вот так? Как джедаи? – Санька вскочил и принялся махать руками, изображая удары световым мечом. – Вьею, вьею… Получай, Палпатин!

В ту же минуту Бабайка шарахнулась в сторону и, вновь перевернув многострадальную черепаху, исчезла где-то под диваном.

- Она меня испугалась? – «доблестный джедай» бухнулся на колени, оторопело глядя на отца. Но любопытство пересилило, и он снова вытянул шею: - Куда она делась? Я гляну?

- Давай.

Санька осторожно перекинул ногу через отца, чтобы спуститься. Забуксовал, запутавшись в одеяле, глянул беспомощно - Олег, улыбаясь, поддержал сына за руку.

И, только увидев его круглые от изумления глаза, понял, что паралич прошел.

За окном чуть брезжило, когда Олег вернулся в свою комнату.

- Соскучился? – даже во сне Люська была злая и принципиальная. – Алкаш.

- Ага, - довольно согласился Олег и натянул одеяло до подбородка. – Кстати, наш сын умеет бить по носу.

- Чего?

- А еще я рассказал ему, что такое бурка и шашка.

- Что за пьяный бред?!

- Спокойной ночи, - Олег чмокнул жену в плечо и повернулся на правый бок. А затем, сладко зевнув, слепил из пальцев замысловатую фигу и свесил руку.

Где-то на далёком полюсе...

Сибирякову.

Ночь гремела, стуча о торосы одинокими льдинами, не замечая, не желая замечать голодных снеговиков. Плотными шеренгами, плечом к плечу, стояли они на самом краю полюса и вглядывались в темноту. Слабые плакали, и слезы белым горохом застывали на снежных животах. Сильные косились на стайку звезд и шептали: «Дождемся, слышите? Дождемся».

Повариха Василиса месила тесто. Огромными ладонями, как рычагами, давила на упругую пышную массу, поднимала и обрушивала на столешницу. Мука вздымалась к потолку, заставляя в носу бушевать и чесаться, и Василиса сама была как снежная баба. Даже коса, уложенная короной, походила на ватрушку.

- Ваась…

Открывшийся иллюминатор впустил морозный воздух, и вокруг стола вместе с мукой захороводились снежинки.

- А чего на сладкое будет, а?

Сначала возник голос, и лишь потом - Андрейка, радист маленьких сибиряков.

- Пироги?

Всем телом повариха навалилась на тесто, пытаясь сохранить тепло. Зашипела, как опара, замахала:

- Кыш отсюда!

- Сказать, что ли, трудно? – Андрейка ввинтился в иллюминатор, насколько позволила «аляска», и теперь торчал оттуда маленьким филином.

- Кыш, говорю!

- Без пены, мамаша… - сибиряк был едва по колено великанше поварихе и гренадерских ее ручищ немного побаивался. Но любопытство не порок… - Мужики спорят, что оладьи. Но оладьи вчера были. Значит, пироги? С вишнями?

Василиса, не поднимаясь, отщипнула увесистый кусок теста и запустила бомбочкой в радиста. Та просвистела мимо, оставив реактивный след, и влепилась в переборку, но и Андрейка неожиданно резво покинул свой наблюдательный пункт.

Не спуская глаз с теста, словно то готовилось к побегу, повариха шагнула в сторону, еще, еще, поплотнее захлопнула створку и - пригорюнилась, глядя на океан. Затянулся рейс, будь он неладен. Радисту что? В рубке скучать да морзянкой пикать – дело нехитрое. Вот и носят Андрейку черти по всем палубам. А сюда бы, в тепло, Мефодия Никитича позвать, чтоб посидел на табуретке, трубку посмолил. Не спит же сутками. То штормы, то айсберги. Василиса прижала руки к груди: так бы подняла и убаюкала. А всё снеговики! Предупреждали ведь: какой снеговик без морковки? И сколько той морковки на полюсе? Вот и добирайся теперь до них с красным крестом на боку и сиреной. Сколько полярных сов по дороге перепугали! И Мефодий Никитич не спит… Платочки теряет… А ведь у него насморк…

Василиса тоже хлюпнула носом и, вернувшись к столу, ожесточеннее заколотила по тесту. Нельзя так. Он капитан. Пусть маленький. Но сибиряк…