Ашот Аршакян - Свежий начальник
— Ну как?! Видите крошки, оставшиеся на поверхности? Роберт Евгеньевич выронил модель.
— Но это всего лишь кирпич! — громко сказал Архипов, полагая, что из-за шлема его плохо будет слышно.
Ямамати не ответил. Архипов подождал, перекинул кирпич из одной руки в другую и, думая, что его все-таки не услышали, еще раз крикнул:
— Тут только кирпич!
Ямамати молчал. Архипов уже забеспокоился, когда тот все-таки чуть слышно проговорил:
— Господин Наумов перед смертью сказал то же самое.
БАРТОН ХАУС
На втором этаже кинотеатра «Перекоп» есть бильярдный клуб «Бартон Хаус». Бармен Леша протирал пивной бокал, не догадываясь, как гармонично это смотрится из глубины зала, уставленного кожаными диванами. Поглядывая на клавишника и вокалистку Людочку, которая исполняла песню про какую-то малолетку, таблетку, клетку, Леша с сожалением вспоминал те времена, когда молодые люди в ковбойских шляпах и в коже просили сделать тяжелый рок погромче и щедро расплачивались с утра за причиненный ущерб. На танцполе перед стойкой подергивался китаец в компании полной блондинки. Он в третий раз заказывал «малолетку».
На диване рядом с танцполом выпивали два молодых человека. Один, толстый и небритый каждые пять минут бегал в туалет и на обратном пути цеплял пару водки, умоляя бармена снабдить набор дефицитным под вечер лимончиком. Второй, высокий, выкладывал лимонные косточки на стол и щелчком отправлял их в сторону музыки.
Напившись, небритый подошел к вокалистке, выхватил у Людочки микрофон и закричал:
— Сука! Заткнись, наконец!
Клавишник вмешался. Он оттолкнул небритого, получил в нос и упал. Подоспели охранники.
— Скоты! — поприветствовал их небритый и вскочил на бильярдный стол. Сукно треснуло. — Качество не моей мануфактуры! — проорал он, и, увернувшись от охранника, перескочил на следующий стол.
Собутыльник небритого, отвлекая охрану, заорал.
В этот момент погас свет.
Прервал потасовку Леша. Весь день что-то вызревало в его белобрысой голове, принимая то форму увольнения, то самоубийства, то удачной женитьбы. Как только небритый выхватил из рук Людочки микрофон, Леша сгреб суточную выручку в пакет, выскользнул в подсобку и выкрутил пробки из распределительного щита. Потом зашел в смежное с подсобкой помещение и в темноте нащупал маленький сейф с прибылью от четырехсот восьмидесяти часов русского бильярда.
С утра у расторопных тур-операторов Леша втридорога приобрел шенгенскую визу и автобусный билет до Амстердама в один конец. Через три дня вы могли бы найти его в одном из кофешопов, счастливого, с красными глазами, уминающего тетрагидроканабиоловую булочку с вареньем.
Охранники слишком поздно перекрыли главный выход из Бартон Хауса. Небритый с товарищем ушли к вокзалам. На площади они разделились. Длинный скрылся в потемках бауманских двориков. Небритому повезло меньше. Он помочился на колесо патрульного уазика припаркованного рядом с метро.
— Блин! — сказал небритый и принял восемь сильных ударов дубинкой по голове. Он упал уже после первого и вскоре умер.
Миша думал о червях. Давным-давно, когда он жил в Туле с мамой, он захаживал к другу в соседний дом. Любил сидеть у него на кухне, наблюдая за приготовлением смеси из разных сортов быстро уваривающихся злаков, иногда приправленных сахаром и рассказами о голодающих червях в лабораториях американских ученых. Говорят, что если не кормить червя, потом кормить червя, опять не кормить, то приведет этот процесс к увеличению продолжительности жизни червя аж на четыреста процентов. Миша верил и рассуждал о вреде яичницы с котлетами, мысленно протирая тарелку кусочком горбушки. Миша любил поесть. Дома он весил сто двадцать килограмм, но с тех пор, когда его друг, тот самый любитель постной каши, показал ему объявление о наборе монтажников в московское ДСК, он сбросил килограмм сорок. Работа в Москве! Зарплата — семь тысяч рублей! Общежитие! На поверку заброшенное СИЗО на окраине Железнодорожного.
Весной и летом было хорошо. Миша гулял по столице, помогал матери денежными переводами. К осени руководство исчезло, обитателей СИЗО разогнали.
На вокзалах Мишу часто били, когда он клянчил деньги на обратный билет.
Он подрабатывал на Котляковской базе, обирал уснувших на улице, пил. Удачей стал опечатанный подвал, найденный в промышленной зоне близ вокзалов. Прелесть была в том, что посторонний бомж, заметив замок на полузаваленном входе, проходил мимо. А тайную лазейку знал только Миша.
На вокзальной площади поздним вечером Миша наткнулся на небритого. Он закинул его руку себе на плечо и поволок тело к подвалу. Он не замечал поваливший хлопьями снег, припозднившихся прохожих, и опять вспомнил о червях.
Ночной снегопад обновил Москву. Утром следующего дня Миша шел по Русаковской улице, оглядываясь на аккуратные следы от новых туфель и на свое отражение в витрине книжного магазина. Серое полупальто, черные брюки и свитер сглаживали неприятное впечатление от недельной щетины и от объемной клетчатой сумки. Левой рукой он ощупывал бумажник в кармане. Денег небритого должно было хватить и на обратный билет, и на прощальную пьянку в баре с музыкой. Миша свернул в арку, зашел в подъезд и оказался перед коричневой дверью на первом этаже.
Хозяйка, пожилая Лидия Александровна, промышляла беляшами на вокзальной площади. Миша принес сумку на кухню.
Лидия Александровна взвешивала куски, записывая цифры на газете. Настроила электромясорубку.
— Всего тридцать шесть кило. Тяжело было?
— Своя ноша не тянет, — ответил Миша, бесцеремонно роясь в холодильнике. — Хозяйка, есть что пожрать-то?
— Может, тебе антрекотик поджарить? — осклабилась Лидия Александровна, отсчитывая купюры. — Тридцать шесть на двадцать, получается семь сотен, получи.
Миша спрятал деньги в новый бумажник.
К полудню свежий снег на вокзальной площади обратился в месиво. Лидия Александровна везла сквозь толпу тележку с фаршем. У палатки с чебуреками она остановилась и долго беседовала с мужчиной в фартуке. Он рассчитался за треть ее ноши.
В следующей палатке Лидия Александровна избавилась еще от трети. Домой вернулась радостная от прибыли. По пути встретила Мишу, уже пьяного и только что из универмага «Московский». Он сменил клетчатый баул на барсетку из дерматина и беседовал с бомжами. Мише советовали шикануть в бильярдном клубе. После разговора он раздал товарищам мелочь и направился в Бартон Хаус.
Вокзальные чебуреки бойко разошлись в течение дня. Часть их попала на стол к Сергею, молодому управляющему Бартон Хауса, он к ним не прикасался, довольствуясь чашкой кофе. Сергей допрашивал охранников, прошляпивших клубную наличность. Он нервничал, выбегал в зал, придирался к новому бармену. Звонил хозяевам, оправдывался.
Вечером за одним из столиков директор приметил Мишу.
Охранники признали в Мише небритого, ведь он действительно был небрит, и затащили его в подвал Бартон Хауса. Мишу били, он выдумал признание и рассказал, что бармен скрылся в Люберцах у своей бабы, адрес: Михельсона восемь.
Сергей был доволен. Появилась возможность вернуть деньги. Он поднялся из подвала в зал, взял в баре высокий бокал с водкой и зашел в свой кабинет. Водку он выпил разом и, потрясая в воздухе кулаком, съел два чебурека. В зале клавишник с Людочкой затянули песню про какую-то малолетку, таблетку, клетку.
БЕЗУХИЙ
Вожак стаи, серый пес, отмеченный изгрызенными до основания ушами, родился в норе под рельсом около Белорусского вокзала. Отцом был лоснящийся питбультерьер, матерью местная овчарка. Хозяин привел бультерьера на вокзал, тот почуял суку в конце платформы, тихо разметал конкурентов. Под их лай, и чувственные стоны хозяина был зачат Безухий.
Один за другим его братья и сестры гибли под колесами прибывающих поездов. Недолго и Безухий пил материнское молоко — овчарку задавили. Тогда же крысы отгрызли ему во сне уши.
Через два года Безухий стал вожаком стаи. Ему доставались лучшие суки на вокзале. Стая росла.
Безухий любил бегать ночью по городу в одиночестве. Он выбегал на вокзальную площадь, вдыхал запах чебуречных, огрызался на бомжей, стороной обходил милицию и устремлялся в проулки. На Грузинском Валу пугался высоченного Костела. В Электронном переулке смотрел на оранжевое крыльцо в издательстве «Открытые Системы».
На Краснопресненской улице, если ветер был встречным, Безухого будоражил аромат зоопарка. Он чуял сотни полнокровных животных, спящих в клетках, но сильнее его волновал какой-то особенный запах, сулящий большее, чем власть над собачьей стаей.
С прогулок Безухий возвращался злым. Гонял какого-нибудь пса, вспоминал зоопарк.
