Роман Солнцев - Минус Лавриков. Книга блаженного созерцания
— Ну и что, что толстяки?! Толстяки!.. Обмотаться полотенцами… за щеку два леденца… вот так… — Лена схватила со стола, из сахарницы, два кусочка сахара — и за щеки. Выпучила глаза. — И хрен узнаешь. А?
— Да ну тебя! Папу бы я сразу узнала. Даже если его перекрасить… Где твое вино? Так и быть.
— А маман не ввалится?!
— Она сегодня допоздна! Налей девушке! — Снова взяла на руки рыдающую кошечку. — Мы две девушки, нам плохо.
Лена деловито достала из сумочки бутылку «Изабеллы», откупорила — пробка была уже выдернута и снова воткнута, достала две мутные рюмки из сумочки же, налила.
— У тебя тушь на щеке.
— Да эту кикимору не могу забыть. Говорит: если что узнаете, звоните.
— Дура! Что мы, Павки Морозовы? На родителей клепать? Три миллиона, говорят, увез, да?
— С ума сошла?! Какие, где? Собрал, что было, копейки… ну, у мамы на лекарства…
— Говорят, назанимал у знакомых…
— Ну, может, и занял… но он вернется и отдаст.
Девочки чокнулись, выпили. Лена прошептала, оглядываясь:
— Я вот чего не понимаю. Пусть не три миллиона, пусть даже один… Зачем в такое опасное время без охраны? Нанял бы киллера хоть за три тысячи. Эх, мне бы такие деньги! Я бы дачу купила, красный «форд» купила, тряпок всяких, шампанского, красной икры… и всю школу к себе! И с самыми красивыми мальчиками только танцевала!
— Как бы ты купила все это на миллион рублей?
— А разве у него не доллары были?! Если у него не было больших бабок, зачем он нужен грабителям? — И, продолжая жевать, выдувая пузыри, она тараторила. — Это, наверно, наколотые? Им все равно, что трешка, что лимон. Если наколотые, дело швах — убьют и труп в люк. А раз нету трупа, тут что–то другое. Может, набрал много–много и перевел в другие города?.. может, в заграничные банки? вот и нужен живой! чтобы помочь эти деньги снять со счетов, а?
— Ну перестань, — в слезах простонала Валя.
— Мы же по «видику» смотрели, как это делается! Значит, ты права… он жив, и у него денег с собой не было. Его выкрали, чтобы он с ними поехал и отдал башли. А пока не снимет для них башли, будет живой. А найти, куда он перевел деньги, пара пустяков. Вот туда и ехать! Там его и искать! Проще пареной репы!..
— Какая ты умная!.. — запротестовала Валя. — В том–то и дело, что неизвестно, куда делись деньги.
Лена налила еще, девочки чокнулась и выпили.
— Тоже понятно! — согласилась Лена. — Куда–то переводили, а из тех банков еще куда–то… вот и замотали! Но он–то знает!
Валя, побледнев, бросила кошечку на диван. Та жалобно замяукала..
— Не трогай моего отца! Ты видела, у него один–единственный приличный костюм?! И вся его любовь — музыка… Ни конфет хороших, ни украшений не брал — только диски.
— Включи!..
— Нет, без него не буду. Но я себе все переписала. — Валя нажала кнопку магнитофона. — Если бы он что украл, он бы увез нас на Канары… Он маму, знаешь, как любил! Советовался с ней…
Лена подмигнула.
— Так, может, она и посоветовала?
Валя расширила глаза, сузила и бросилась с кулаками на подругу. Та с хохотом и визгом отскочила.
— Да ты че?! Валька!.. С ума, сошла! Я же с восхищением говорю…
— Не надо мне такого восхищения!
— Ну, ну! Прическу испортишь… Хорошая музыка. Моцарт?
Валя, утирая слезы, прошептала:
— Альбинони.
— Ал Бано? Слышала. Колышет. А у меня с собой группа «Ху из ху»… послушаем?
— Та же попса, сто ударов в минуту! Папа говорит, всю цивилизацию подрубили под корень эти сто ударов в минуту… побежали неизвестно куда… потеряли радость созерцания. Но радость созерцания вовсе не означает, — наставительно продолжала Валя наверняка уже не своими словами, — чтобы в каменном веке остаться. Наоборот, вон японцы — толпами стоят, наслаждаются, когда снег идет или сакура цветет. А уж им–то не откажешь в прогрессе!
Лена махнула рукой.
— Давай еще тяпнем. С горя. — Долила в рюмки остатки сладкого вина, бутылку спрятала в сумку. — Эх, у меня бы был такой батя — и пропал… я бы сейчас все бросила: школу, мальчиков… и на самолет! Р-р!.. Фью!..
— И куда?
— В Москву! Куда еще? Наверняка там нашлись бы следы.
Валя молча смотрела на нее.
— А ты чего–то не шевелишься. Может, про папаню все–таки известно? Я тут, как дура, перед тобой… а ты…
Валя, закрыв лицо ладошками, отрицательно покачала головой.
— Слушай!.. А может, в городе кто знает? Какие–нибудь братки… Вот бы выйти на них, информацию выудить… Конечно, за деньги. А найти деньги — нон проблем! — И Лена, оглядываясь, зашептала: — Если другим девочкам можно, почему нам нельзя? Никто и не узнает. Я даже готова за компанию… вместе бы заработали… Алка Акимова в гостинице за одну ночь, слышала, сколько вырвала у иностранцев? Двести долларов!
— Ты… готова… ради меня? — ахнула Валя, в ужасе глядя на подругу.
— Я из дружбы! А на эти деньги можно как раз в Москву! Ну, за две ночи!
— Но я боюсь! — заныла Валя. — Я же еще…
— Все мы через это проходили! — хохотнула Лена. — Ради отца?! Ради матери? А уж найдем дядю Миню… небось купит нам по «тойоте»…
— О чем ты говоришь?! Это же не его деньги… Он же занимал!
— Или ты дура до сих пор, или хитрая, как Галка Фраерман. — Ленка продолжала жевать и думать. — Слушай! Вот еще вариант! Моя бабка ходит в церковь… а у них новый нищий у входа, страшный, мохнатый!.. — Говорят, ясновидец… лечит всех подряд… Моя бабка еще недавно с костылем ковыляла, ты же помнишь?.. А теперь без костыля!
— Ну и что?
— Как ну и что?! Пойдем туда, свечи поставим во здравие… ручку ему поцелуем… ну, подмигнем… Сам поп его боится! Может, скажет, жив твой папаня, нет? А если жив, скажет, где он.
Валя затрясла гневно головой.
— Это всё жулики, проходимцы!.. — Она рывком подняла кошечку, принялась ее баюкать.
— Ты и в Гришку Распутина не веришь?! Пикуля не читала? А этот такой же! Ну не хочешь — как хочешь! Эх, что же придумать?! Может, самим возле двух зеркал погадать? А чтобы верняк, наширяться!.. у меня маленько есть…
В эту минуту болтовню девочек прервал щелчок ключа в дверях — пришла мать Вали.
— Ой!.. — Лена, встав спиной к двери, быстро убрала в сумку рюмки. — Здрасьте, Татьяна Сергеевна.
Валя ногой выключила магнитофон.
— Здравствуй, Лена. Духи… или вино? Кто–то приходил?
— Никто. Звонили: нет ли вестей от папы.
— С того света не бывает вестей. — И кивнула Лене. — Измучили нас.
— Говорят, дядю Миню в Москве видели.
— У него лицо простое… круглое, в очках. Лавриков он и есть Лавриков. Я и сама иной раз на улице ошибалась. А уж если кому хочется кинуть на нас тень…
— Я так всем и говорю, тетя Таня.
— Вот, — Татьяна взяла листочек с полки. — Если верить всем звонкам… у половины города назанимал. Семь миллионов насчитала. И в гараже брал, и у всяких неизвестных мне приятелей… Давайте, давайте, кто больше!..
Валя значительно подмигнула подруге.
— Лен, мне с мамой надо потрёкать. Я догоню.
— До свидания, тетя Таня. — Стараясь не звякать посудой в сумке, Лена направилась к выходу. — Мы не пойдем по тусовкам… фильм про животных посмотрим…
— А накрасила ногти — тигров пугать? Ну, хорошо, хорошо. Только не допоздна. — И вдруг, мизинцами тронув виски (опять голова болит?), покосилась на дочь: — Да ты можешь прямо сейчас идти. Мне… подруга должна звонить.
В наступившей паузе Лена значительно сверкнула Вале совиными глазками, окрашенными вокруг век синей краской, и закрыла за собой дверь.
— Я бегу, бегу! — Валя опустила ноющую кошечку на диван. — Но, мам… не знаю, как спросить…
— А ты прямо спроси: может ли быть правдой, что папа нас бросил? Отвечу: нет. Еще что? Не сообщил ли о себе? Может, мы это всё разыграли? И здесь ответ один: нет. Еще есть вопросы?
Валя обняла мать.
— Прости… эта тетка из головы не выходит… не знаю, что и думать…
— А я?! Знаю, что думать?!. А тут еще меня на второй работе сократили. Считают — вполне обеспечена, хожу для отвода глаз. Как теперь жить? Извини… умоюсь… Вся мокрая после автобуса. Беги! — И мать скрылась в спальне.
Валя обулась у двери, схватила куртку и ушла.
Зазвонил телефон. Шум воды в ванной смолк. Когда телефон уже замолчал, выскочила полуголая Лаврикова, с накинутым на плечи халатом.
— Кто–то звонил?.. — Хотела вернуться в ванную, но телефон затрезвонил снова.
Лаврикова схватила трубку.
— Слушаю вас!.. Это ты звонил минуту назад?.. Да, я хотела по телефону. Могут люди увидеть. Ну, хорошо, приходи. Теперь уже все равно. — Положила трубку и снова ушла в ванную.
7
Совхоз имени ХХ партсъезда располагался на холмах, над узкой речкой и двумя старицами по бокам, заросшими камышом и купавками. На самом высоком взгорье стояла, как обломанный зуб, белая, без колокольни церковь. Видимо, ее пытались ныне возродить к жизни — с одной стороны прилепились строительные железные леса. Вокруг церкви на трех улочках села можно насчитать около сорока вполне добротных изб–семистенников. Штакетники покрашены известкой, наличники — кремовой и сизой краской, крыши крыты шифером и жестью, а где дощатый кров, там все же трава не растет, как в колхозе Ёжкина…
