Александр Ермак - Чагудай

– А милиция?

– Забирали они моего. Потом пришли двое. Выкупай, говорят, пацана, а то посадим. А где у меня деньги? Так и сказала им – сажайте. Может, в тюрьме обрасудится. А так-то – только на кладбище. Каждый месяц у нас то парнишку, то девчонку хоронят – передозировка или отравление… Давай выпьем.

Господи, как тут не выпить.

Нормальный мальчик был… Помню в один из приездов он рассказывал мне, что хочет стать артистом. Я его спрашивал:

– Почему артистом?

А он мне так рассудительно:

– Их все знают. Они со всеми начальниками и на заводе, и в милиции дружат, и их никто не трогает.

Неужели своим детским умом дошел?

– В кино будешь сниматься или в театре играть?

– Не играть. Петь буду.

И я тогда попросил его:

– Спой.

И он спел:

«Эх, нам бы, нам бы, нам быНам бы в ресторан.Нам бы по сто граммов и пивка бы жбан.Нам бы обожраться и потанцеватьИ официанток тискать-целовать…»

Промежду водкой Ольга рассказывала мне о своих родственниках. О каких-то знакомых и незнакомых.

Она быстро, очень быстро запьянела. Вдруг посмотрела на меня:

– Садись ко мне на диван.

Я пересел. Думал, хочет мне что-то показать. А она обняла меня, прижалась лицом, дыхнув водкой:

– Иди ко мне.

– Да ты что? С ума сошла?

Она не отпускала. Распахнула кофточку, выпростав маленькие, сплющенные ребенком и чагудайской жизнью грудки:

– Ну, что тебе мужику стоит. Ну, давай по-родственному. А то я одна да одна…

«Прости господи…» Так вчера сказал пьяный Юрка?

Я не нашел ничего лучшего, кроме как предложить ей:

– Давай еще по одной.

– Давай…

Выпив еще и еще, Ольга совсем размякла. Задремала. Уложив ее на диван, я вышел на улицу. Схожу сегодня на кладбище, проведаю маму, отца, Сему, Варю, Серегу, учителя Пойгу…

По дороге встретил Зою – ту самую свою бывшую почти невесту. Ту самую, о нас с которой поведал мне нелепую сплетню Юрка.

Остановились-поговорили. После свадьбы пять лет к рюмке не притрагивался ее бухгалтер. А потом Чагудай все равно свое взял:

– Стал по праздникам выпивать. Я не сильно внимание обращала. Работа да двое детей ведь у нас. И третьего носила. Только он мертвым родился. Из-за завода, наверное. Я во вредном цеху работала, там хорошо платили. И вот проревелась и смотрю, мой-то уже каждый день после работы выпивает. А потом что-то напутал в бумагах. Грозят его с работы уволить. Вот иду на завод уговаривать. Как же нам без его зарплаты. Дети болеют. И я сама…

Зоя рассказывала мне все это спокойно, без слез. Как будто в десятый или двадцатый раз. Она была в черном бесформенном платье. Из под него – когда-то могучее, а теперь распухшее тело. Толстая, больная, несчастная женщина.

На выданье ее называли хозяйственной. Но разве же в Чагудае можно быть хозяйственным?

– Пойду я.

– Будь здоров.

Еще встретил троюродного братца по материнской линии. Глаза блестят хитро. Он уже много лет варил на болоте самогон, продавал в поселке. Народ покупал – дешевле же водки, а по голове бьет так же, если не сильнее.

Этот чагудайский братец жил лучше многих. Но тоже жаловался:

– Народ самогона меньше стал брать. Старые много не могут, а молодежь та клей нюхает, колется какой-то дрянью. А ее из Кольцовки с поездов привозят. Мимо меня. Даже и не знаю, что теперь делать…

Родственничек… Вот ведь гад, днями и ночами пропадает на болоте, а не берет его Чагудай. Наоборот, камышами с топью прикрывает делишки самогонные.

– Пора мне.

Я шел по поселку. Меня узнавали, останавливали, расспрашивали про город, где я жил, про места, куда меня работа забрасывала, и вздыхали:

– Живут же люди…

– Живут.

Хотелось ускорить шаг. Только здороваться и не останавливаться…

На могилках просидел до темна. Возвращался под звездами. Когда на улицах было пусто.

По дороге подвалила пьяная компания:

– Эй, фуфел, гони закурить.

Окружили. Ладно:

– Берите всю пачку.

– Фуфел, ты чего такой щедрый? Боишься, морду набьем?

– Боюсь.

Заржали:

– Правильно боишься.

Сзади, наверное, уже кто-то присел под моими ногами. Сейчас ударят и я упаду. Начнут пинать.

Нет, уж лучше хотя бы одного успеть зацепить. Дам самому длинному в нос. И, может, успею под дых. А потом они все навалятся…

За углом кто-то свистнул. Потом крикнул:

– Братва, сюда!

Длинный мою пачку – в карман:

– Живи, фуфел…

Вот ведь, дурак, расслабился в своем Шольском. Это там вечером после работы семьи выходят погулять, подышать воздухом. В мягкий свет уличных фонарей. В ласкающую слух музычку. А здесь ночные прогулки – удел молодых и сильных, сбившихся в стаи.

У подъезда чуть не наступил на человека. Подумал – пьяный, наверное. Хотел просто перешагнуть. Нога попала в темную лужу. Кровь. Лежащий в ней парень захрипел.

Я растерялся, а потом вбежал в подъезд, заколотил во все двери на первом этаже:

– Вызовите врача.

Вернулся к парню. Приподнял его. Нащупал и заткнул носовым платком кровавую дыру в боку.

Прошло пять минут, десять, полчаса… У подъезда собралась небольшая толпа соседей. Наконец подъехала машина с мигалкой. Но из нее вылезли не врачи – два молодых милиционера. Один вытащил из кармана лежащего парня документы. Другой потянул мой платок:

– Похоже на ножевое.

Первый походил рядом, нагнулся и вытащил из под лавочки:

– А вот и нож.

Тут я не выдержал:

– Его же в больницу надо срочно.

Оба уставились на меня:

– А ты кто такой?

– Живу здесь.

Соседи подтвердили:

– Живет здесь.

– Ну и живи.

Оба отошли в сторону. Закурили. О чем-то заговорили. Я – к ним:

– Ну, отвезите же его в больницу…

Первый уставился на меня:

– А у тебя документы есть?

– Есть.

– Давай. – сказал второй, – Поедешь с нами.

– Зачем?

– Без разговоров.

Что ж теперь делать? Им, наверное, нужен свидетель.

Хрипевшего парня довезли до больницы. Искали врача. Когда он заспанный наконец появился откуда-то, парень уже не издавал никаких звуков. Врач потрогал пульс, зевнул и махнул рукой:

– Готов.

Меня повезли дальше. В милицию. Там посадили в большую железную клетку. В ней уже пребывал какой-то старичок с огромной слипшейся бородой. От него крепко воняло нездоровой жизнью.

Первый милиционер сел за стол. Взял бумагу. Посмотрел на меня:

– Фуфел, ты что с убитым не поделил? За что человека зарезал?

Меня аж передернуло:

– Я никого не резал.

– А чем докажешь? Ты был рядом. На ноже твои отпечатки пальцев.

– Этого не может быть.

– Очень даже может. Фуфел, признавайся. Оформим явку с повинной и срок тебе будет намного меньше. Посидишь несколько лет на Синей горке, а потом, глядишь, по амнистии какой-нибудь выйдешь.

– Да вы просто сумасшедшие.

– Точно. Мы сумасшедшие. Ты нормальный. Тебе, наверное, и адвокат нужен?

Как же я не сообразил сам-то:

– Нужен. Конечно, нужен.

– Познакомь фуфела с адвокатом.

Второй милиционер снял с вешалки резиновую дубинку. Потом посмотрел на торчащую из стены, похожую на лом железяку:

– А, может, его сразу к прокурору?

Первый тоже посмотрел на лом:

– Давай к прокурору. Быстрее расколется. Начальник премию выпишет.

«Начальник». Ну, конечно, меня может спасти начальник. Как говорил мой маленький племянник, нужно дружить с начальством, и никто тебя не тронет. Я воспрял духом. Постарался забыть про Шольский, про адвокатов и уличные фонари. Разразился по-чагудайски:

– Ага, пиздюлей он вам выпишет. Ну-ка, пацан, свяжись с Зубенко. Скажи ему, что вы его одноклассника Парфенова Николая взяли. Будет, бля, вам премия по самые помидоры…

Лица обоих милиционеров переменились:

– Пургу гонишь?

– Дело ваше…

Оба переглянулись:

– Давай свяжемся на всякий случай…

Первый вышел. Вернувшись, открыл клетку:

– Выходи, садись на стул. Начальник сказал его дождаться. Он уже подъезжает…

Через полчаса в комнату вошел Лешка Зубенко. Звездопогонный. Кивнул своим:

– Свободны.

Мы обнялись. Он снял фуражку:

– Ты уж извини орлов, поторопились. Мы как раз на настоящего преступника по дороге наткнулись. Идет пьяный, в крови…

Я кивнул и спросил:

– Со мной ясно… Ты-то как сюда попал?

Лешка скривился:

– Ой, была история… Все у меня по службе нормально шло. А потом набил морду вышестоящему офицеру. Одному козлу, он к моей жене, падла, клеился, пока я по сборам да ученьям мыкался. И мне, гад, при этом вроде как повышение обещал. Вот я ему и повысил давление. А он меня грамотно так – свидетелей нашел нужных и чуть не под трибунал. В общем, единственный у меня был выход – уволиться из армии. Вернулся сюда. Домой, куда ж еще. А тут что делать? Подсказали – место начальника милиции пустует. Из Шольского сюда никто ехать не хочет. Местные кадры, сам видишь, какие. Они детективы-то по слогам читают, какой там уголовный кодекс… В общем съездил на ускоренные курсы и вот – борюсь с преступностью. Как могу…