Михаил Угаров - Море. Сосны
– Надо быть меньше мыши, чтобы тебя не тронули, – вспомнил Ликины слова Виктор. – Чтоб остаться целым.
– Пошли, парни, на спуск, есть охота, – засмеялся Стендап.
Вкус железа во рту
– Как дела? – мимоходом спросила Лика у Виктора.
– Отлично, – ответил Виктор, проходя мимо.
Он теперь намеренно предпочитал мужскую компанию.
Сидели у костра, смотрели на огонь, слушали “Голос Америки”.
Это был транзисторный радиоприемник “Спидола” рижского завода ВЭФ.
– Дорогой? – спросил Виктор.
– Завод ВЭФ, Рига. 73 рубля и 40 копеек.
– Ого! Не глушат глушилками?
– Раньше глушили, а теперь нет.
– Чего это они?
– Разрядка международной напряженности.
– Надолго ли?
Ненадолго. После ввода войск в Чехословакию в 68-м глушилки
заработали в полную силу.
– Хочешь чивин? – спросил Виктора Элик.
– Хочу, – ответил Виктор и обнял Элика за плечи. – А что это такое?
– Жвачка.
– А жвачка – что такое?
– На! – сказал Элик, смеясь. – Разверни бумажку, положи в рот и жуй. Только не глотай, это резинка, а не еда!
И подал Виктору узкий пакетик.
Виктор стал работать челюстями.
Жвачку Виктор жевал в первый раз, и всем было интересно смотреть на него.
– Здборово! – сказал Виктор. – А когда можно уже выплюнуть?
– Жвачками не разбрасываются. Положи в бумажку, если устал. Потом еще раз можно пожевать.
– Идемте купаться, – сказала Мила-Бикини.
– Голыми? – спросил Виктор.
– Это называется нудизм. Смысл не в том, чтобы голыми. Просто таким образом ты сливаешься с природой, с морем.
– Голым сливаюсь? – уточнил Виктор, вложив всю свою иронию.
– Оставьте его, – сказала Лика. – Не хочет – и не надо.
– Идите, конечно! – улыбаясь, ответил Виктор. – Раздевайтесь, ныряйте! Я тут посижу.
Лика начала раздеваться первой.
А потом стояла голая, ждала, когда разденутся остальные.
– Где это тебя так? – спросил Стендап, указывая пальцем на ее живот, на шрам.
Лика усмехнулась.
– Когда нож входит в тело, – сказала она, – во рту так кисло становится, вкус железа чувствуешь.
Встряхнула волосами, повернулась и пошла первой к морю.
Я не в тебя
Солнце наполовину село в море.
Когда Верка вышла из воды, то на прибрежном камне ее уже ждал Виктор.
Первым ее движением было – прикрыться руками, но она не стала этого делать: нудистка все-таки…
Неловкость была связана с тем, что Виктор на этом кусочке пляжа был один. И это меняло ситуацию.
– Схожу за платьем, подожди тут, – сказала.
– Не надо ничего, стой так, – ответил он.
Они помолчали.
– Знаешь, мне что-то стыдно, – сказала Верка. – Может, ты тоже разденешься? Или я пойду накину что-нибудь.
– Нет, стой так, – строго сказал Виктор.
– Я перед самым институтом ходила в ателье фотографироваться.
А через два года снова пошла в ателье. И вот смотрю на две фотокарточки?- я там в той же самой юбке, в той же кофточке, и туфли те же. Вот это было стыдно.
– Что, у тебя одни туфли?
И без перехода она спросила:
– Будем? – как будто о чем-то другом.
– Давай, – ответил Виктор.
– Камни кругом, мы как?
– Стоя, – ответил Виктор.
Верка пожала плечами.
– Наклонись, – сказал Виктор и приспустил трусы.
Все происходило молча.
Только в самом конце он сказал ей:
– Ты не переживай, я не в тебя.
А она в конце спросила его:
– Ты как хочешь? Чтобы она узнала? Или нет?
Какой же ты пидарас после этого?
Ночью Виктор и Гоухоум сидели у моря на низком прибрежном камне.
Они видели, как в темноте вернулся в мужскую палатку Элик.
– Быстро вернулся, – прошептал Гоухоум. – Разладилось у них что-то.
Виктор только хмыкнул – какое мне, мол, дело. Повернулся к палатке спиной и стал смотреть в море.
А на море сегодняшней ночью происходило что-то странное.
– Смотри, сигнальные огни, – сказал Виктор.
– Как минимум три военных катера. Что это у них сегодня, учения, что ли?
– Бывает здесь так?
– Нет, в первый раз.
– Все, не курим больше.
– Думаешь, с катера сигарету видно? – хмыкнул Гоухоум.
Но все-таки встали с камня, пошли по тропинке вверх. Яркая луна освещала им путь.
– Не водись ты с ней, – сказал Гоухоум Виктору в спину.
– Я и не вожусь, – ответил Виктор. Даже не спросил – с кем.
– Видел у нее шрам на животе? С ней опасно.
– А я не трусливый.
– А говорил – не водишься.
Поднялись на темную площадку над морем, легли на теплый еще каменный пол.
– Ты любишь ее? – спросил Гоухоум.
– Что за детский сад: любишь – не любишь! – разозлился Виктор.
– Ты не ответил на вопрос, заметь.
– Спроси что-нибудь другое.
– Где палец потерял?
– Короче, не раскрылся однажды парашют. Я не могу об этом рассказывать.
– Подписку давал?
– Что-то вроде этого.
Они лежали молча, смотрели в черное небо. На звезды, на Млечный Путь. На туманный ореол вокруг луны.
– А давай мы с тобой будем гомосексуалистами! – сказал после молчания Гоухоум.
– Давай, – ответил Виктор. – А это как?
– Ну, – замялся Гоухоум, – это вроде как пидарасы.
Виктор даже сел от неожиданности:
– Да ты чего? Ты чего мне предлагаешь?
– Ладно, ты сказал нет – и все, забыли.
Помолчали.
– А они чего, целуются между собой? – спросил Виктор.
– Целуются.
– Оборжаться можно…
И снова молчали.
Потом Виктор приподнялся на локте и спросил Гоухоума:
– А какой у члена вкус?
– Откуда я знаю?
– Какой же ты пидарас после этого?
– Так я еще не пробовал. Я только решил им стать.
Внизу послышался далекий рокот. Он становился все слышнее и слышнее. Он приближался, но еще нельзя было понять, что это.
– А зачем тебе вдруг про член? – спросил Гоухоум.
– Спор вышел, – ответил Виктор.
Рокот приближался, и в какой-то момент стало ясно, что это идут машины. Несколько тяжелых машин.
Виктор и Гоухоум подползли к краю площадки, свесили головы вниз. Они увидели в ущелье дорогу, по которой ровной цепочкой шли игрушечные танки. Свет их фар разрезал черное пространство ущелья.
– Чего это они? – спросил Виктор.
– Куда они? – спросил Гоухоум.
Горячий камень
Утром они лежали на горячем камне. Он был широким и плоским и быстро нагревался солнцем. Если лежать на этом камне, то тело бросает то в жар, то в холод. Спину греет, а груди зато становится немного холодно, ее обдувает ветерок.
Лика лежала на камне, раскинув руки. Виктор сидел недалеко от нее. Получалось, что она смотрит ему снизу в подбородок или мимо подбородка – в небо.
– Знаете, чего бы мне хотелось? – сказала Лика.
Никто не спросил ее – чего? Все молчали.
– Чтобы река с высокими берегами, – продолжала Лика. – И очень солнечное утро… Я сижу в лодке, руку опустила в воду. Очень красивый мужчина гребет на веслах, весь вспотел. Из-под мышек у него течет пот…
– Это я? – спросил Элик и засмеялся.
– Нет, – серьезно ответила Лика, – не ты. Я говорю ему: “Достань мне вон ту кувшинку!” А по высокому берегу бежит белобрысый мальчишка, машет нам и кричит: “Война! Война!…”
– Веселое кино тебе показывают, – усмехнулся Гоухоум.
– И что? – спросила Мила-Бикини. – Тебе бы этого хотелось?
– Хотелось, – закрыв глаза, ответила Лика.
– Вон народ говорит “только б не было войны, за мир во всем мире”,?- сказала Верка. – А ты?
– А я бы войны хотела.
– Ты дура? – спросила Верка.
Виктор совсем не участвовал в разговоре, он молчал, смотрел в море, где на горизонте курсировали военные сторожевые катера.
Стендап выключил радиоприемник и сказал:
– Двенадцатое октября. В Батуми – плюс 23 – 26, температура воды 20 – 23. Значит, у нас на один – два градуса ниже.
Стендап назвал сегодняшнее число – двенадцатое октября 1964 года. И всей компании разом стало тревожно. Не потому, что время так быстро течет и лето уже кончилось. А потому, что оно вообще существует, течет?- время…
– Верка, покажи нам попу! – сказал Элик.
Верка послушно поднялась, повернулась к компании спиной и стянула трусы. Попа у нее была ничего, такую можно показывать.
– Здравствуйте, товарищ Хрущев! – сказал Элик.
Немного с горечью
Плывут в море семь голов, разговаривают.
– А все равно мы впереди всех, – говорила красивая Мила. – Мы первые в космос полетели. У нас есть Гагарин. Он такой красивый мужчина, я не могу! А Терешкова хоть и уродина, зато первая женщина на орбите.
– Знаешь, Мила, женщин больше в космос не будут запускать, – отвечал ей Элик, отплевываясь и фыркая.
– С чего это?
– После Терешковой скафандр долго сушили.
Смеяться в воде трудно, но они смеялись.
– А ты чего молчишь? – спросила Виктора Лика.
– Я плыву, – отвечал Виктор.
