Алексей Смирнов - Лента Mru

И не только на часы. Клоун уже полчаса как поглядывает на расписную служебную будку, в которой можно будет снять, наконец, идиотское облачение.

Время сгущается, клоун хватает ртом жаркий воздух. Его начинают одолевать тяжелые подозрения. Играет дежурная завлекательная музыка и кажется, будто кто-то топчется перед случкой.

Ему сразу не понравились бравые молодцы с тяжелыми рюкзаками. «С рюкзаками сюда нельзя! – клоун заступил экскурсантам дорогу. – Рюкзаки оставьте в нашей камере хранения!»

В этом была мудрая предосторожность.

Рюкзак наводил на мысли о тщательной подготовке к долгому пещерному путешествию. Между тем, подобные странствия были строго запрещены. Спасение заблудившихся обходилось слишком дорого. Оно грузно вставало в копеечку; копеечка разбухала и превращалась в рубль, который копейка, как ей вообще-то полагалось по статусу, должна была беречь. Но не спасался и рубль…

Поэтому рюкзаки отбирали на входе.

Но молодцы, навьюченные поклажей, улыбнулись клоуну настолько проникновенно и кровожадно, что у него пропало желание спорить.

«Это на всякий случай, – экскурсанты дружно выставили большие пальцы и потыкали себе за спину, имея в виду запрещенный груз. – А вдруг мы потеряемся!»

«Идите, мне-то что», – пробормотал он, отступая.

Когда группа, наконец, стала выбираться из проема («Усталые, но довольные», – презрительно скривился клоун, чего, впрочем, никто не заметил из-за грима и накладного носа), замыкавшая процессию троица отделилась от остальных и окружила клоуна. Клоун с тоской посмотрел на заурядную публику: мирные, безобидные люди мирно и безобидно зевали, щурились на заходящее солнце и расходились, предвкушая вечернюю развлекательную программу – тоже, в известном приближении, мирную и безобидную. Троица, как и подсказывало удивительное клоунское предчувствие, вернулась из пещеры налегке. Рюкзаков не было.

Первый подступил к клоуну и взял его за билетный рулон, болтавшийся на пузе.

– В этом лабиринте ноги переломаешь, – посетовал он, глядя поверх рыжего парика. – Себе в том числе. И заблудиться – проще простого. Вы представляете – те самые рюкзаки, из-за которых у нас с вами вышла маленькая заминка… помните, да? – так вот эти-то рюкзаки мы, дорогой товарищ, потеряли. Да! Такая тяжесть, – вздохнул добрый молодец. – Сняли, сложили в какую-то нишу, хотели забрать на обратном пути. И где теперь эта ниша? Всей группой искали. Потом глядим – уже поздно. Черт с ними, думаем, с рюкзаками. Вперед будем умнее. Правильно я говорю, ребята?

– Да, да, – ребята хладнокровно кивнули.

– Я что думаю, – продолжил первый, оттянул рулон и отпустил. Рулон висел на резиночке, вышел шлепок. – По-моему, не стоит по этому поводу шуметь. Докладывать, снаряжать поисковые команды – вы понимаете, о чем я говорю. А то мне сегодня сон нехороший приснился. Кладбище клоунов. Можете вообразить? Много аккуратных могилок, и над каждой – шапито. А рядом привязано по воздушному шарику.

Кусок грима отвалился от щеки клоуна.

– Мужики, я и сам, как могила. Самая аккуратная. Какое мне дело?

Главный молодец оставил рулон в покое и взялся за клоунский нос, который тоже держался на резинке.

– Не знаю, ребята, – проговорил он лукаво. – Может быть, захватим его с собой и вернемся? Пусть он поищет. Он же наверняка знает все входы и выходы. Он не заблудится. А то он нас мужиками называет. Откуда ему знать, что мы мужики? Ты которую зону топтал, баклан?

– Нет-нет-нет, – быстро заговорил клоун. – Я никогда не ходил в пещеру. Я маленький человек. Мне дали билеты, выдали спецодежду, приказали завлекать отдыхающих. Я знать не знаю никаких пещер, у меня клаустрофобия.

Ему было совершенно ясно, что приглашение в пещеру не связано с поисками рюкзаков. И он возвел к небу свои увлажнившиеся глаза, благо видел, что мы уже проступили, следим за событиями, и можно нас о чем-нибудь попросить – о чем-нибудь невозможном, как чаще всего бывает. Но мы на то и звезды, чтобы нас спрашивали о невозможном. Клоун попросил, чтобы предложение ужасного молодого человека оказалось шуткой. Оно и было шуткой, но клоун про то не знал, а потому, когда троица хором погрозила ему толстыми пальцами, да пошла восвояси, решил, что мы услышали его сердечную просьбу и выполнили ее в качестве аванса за будущее благочестие.

Он начал, путаясь в тряпках, стягивать с себя надоевший костюм, одновременно расцарапывая белила и румяна. Малиновый нос, набитый казенным весельем, спружинил и запрыгал по полу. Свистнули подтяжки, скрипнули башмаки-гулливеры, отстегнулся бант. Родилась переношенная подушка, упали штаны. Через пять минут клоун исчез; из него получился затравленный мужчина лет пятидесяти, с перепуганным лицом и мокрыми руками, лысый. Рулон, как и прежде, болтался на тощей шее; клоун забыл про него впопыхах.

Новоявленный персонаж осторожно приотворил дверь и выглянул в сгустившиеся сумерки. В далеком, невидимом месте рокотала монотонная музыка. Он посмотрел на небо и возомнил, будто мы подмигиваем ему – так этот клоун расценил наше мерцание. И подмигнул нам в ответ, уверенный, что мы на его стороне и спешим защитить обиженных. Но мы не подмигивали, мы просто кривлялись. Клоун проклял тот день, когда в поисках заработка позвонил теневому диспетчеру по рекламному объявлению. Его моментально взяли в оборот. Вручили штаны и рулон, размалевали лицо, отяготили подушкой. Он сразу смекнул, что ввязывается в какую-то нехорошую историю, хотя внешне все выглядело пристойно и безобидно.

Мысли клоуна переключились на саму пещеру. Он с неодобрением изучил еле видное пятно провала: пещера находилась в плачевном состоянии. Надо что-то делать, надо писать в правительство, выстраивать пикеты. Первый же грот, куда попадаешь при входе, совершенно загажен. Туалетов, конечно, нет. Постоянно устраивается какая-то потеха, городские власти присосались к пещере и не в состоянии оторваться. Дня не проходит без какого-нибудь фестиваля: то он пивной, то водочный, а бывают еще фестивали наскального творчества, спортивные состязания с бегом в полосатых мешках, эстафеты. Позавчера, например, затеяли церемониальное вручение, а позапозавчера – церемониальное изъятие.

Все больше возмущаясь, клоун начал загибать пальцы, вспоминая бедствующие пещеры: Аскинская, Дивья, Кунгурская, Бахарденская, Карлюкская, Абрскила, Адимчигринская, Воронцовская, Скельская, Красная, Мамина, Бузлук, Макрушинская, Худугунская, Нижнеудинская, Пятигорский провал и Ичалковский бор.

«Как же так! – клоун закипал все сильнее. – Это же уникальные заповедники. Там водятся троглобионты и троглофилы, а стоит подумать о судьбе рукокрылых, которым, если их дважды пробудить от спячки, вообще конец, так даже слезы наворачиваются на глаза, честное слово! Неимоверный стресс! Прибудешь так на зимовку, расположишься, но тебе не дают отдохнуть и набраться сил; тебя пугают и шугают, снимают с места, гоняют веником, глупо улюлюкают…»

Мы же перенесли наши взоры на мол, порт, пальмы, порочные городские огни, разгоряченные подвыпившие компании. Земля, завернувшись в траурные одежды, взрывалась редкими петардами; пьяно звенело стекло. Из окон струилась музыка, смешивая эпохи: придурковатый рэп накладывался на дородную рио-риту и прыгал по ней макакой, тщетно пытаясь доставить удовольствие этой большой и доброй женщине, вечной ягодке сорока пяти лет. Голосили сирены – безнадежно опаздывающие и уже никому не нужные. Они выли слева и справа, заставляя прохожих не мчаться к источнику звука, как это могло бы случиться под песни действительных, обворожительных сирен, но понуждая их к бегству, сгоняя в середку и достигая, собственно, того же результата: граждане надежно застревали между Харибдой и Сциллой в относительной безопасности.

Обмылок осторожно натягивался на горячую картофелину.

Нор подсматривал за едоками, делая вид, будто сосредоточенно катает в ладонях стакан с каким-то сложным пуншем, приготовленным по древнему рецепту и лунному наитию.

За столом ему с двух боков прислуживали правый и, соответственно, левый U-клоны – уроды, названные так за умышленную деформацию их тел: короткие скорые ножки; длинные, ухватистые руки при почти полном отсутствии головы.

– Осваивайтесь, – улыбнулся Нор пуншу. – Побудьте как дома, время терпит.

– Мне нужно зеркало, – промычала отмытая и расчесанная Лайка. Рот у нее тоже был набит картошкой, и она уже разламывала новую столовым ножом. – Мне кажется, что я все еще липкая.

– Все мы некогда были Первичным Бульоном, – покровительственно успокоил ее Нор, мечтательно повертывая на вилке маленький кусочек сыра. Но тут же оставил сыр в покое, вооружился ножом, взял сардельку и произвел в ней разделение. – Нас залили в естественные емкости и поставили вариться на медленный вулканический огонь; накрошили морковки и свеклы, булькнули луковицей и прикрыли крышкой для соблюдения умеренного парникового эффекта. И всем там было просто замечательно. У нас была длинная сопля ДНК, одна на всех, которая стала дробиться по эгоистическому произволу своих фрагментов, возмечтавших о самостийности. А когда после длительного исторического взаимообмена, возникла, скажем, Единая Информационная Сеть, эти фрагменты объединились в новую, эфирного качества целостность. Образовавшийся навар благоухает информационными испарениями. Теперь приближаются последние времена, теперь уж наверное будет сказано нечто совсем окончательное. Например, к нам движется демиургическая в своей непознаваемости Черная Дыра, которая, по моему глубокому убеждению, хочет сожрать готовый бульон. Возможно, что это и есть наш повар, воплощение космического разума. А может быть, просто прохожий, который соблазнился фаст-фудом – как знать?…