Юрий Герт - Ночь предопределений
— A-а, молодой человек, приехал?.. Давно ли..? — врастяжку, нараспев произнес он, предварительно вложив в долгую паузу все свое недовольство.
Старый притворщик!.. Феликс, не в силах сдержать улыбку, пожал его пухлую, едва ответившую на пожатье руку.
— Молодой человек желает осмотреть музей?.. Пожалуйста, пусть проходит — прямо и налево...— Жаик посторонился» оперным жестом указывая на приотворенную дверь. Его лицо по-прежнему хранило неприступно-равнодушное выражение, точь-в-точь как у балбала, каменной бабы, и маленькие глазки сонно глядели куда-то мимо, спрятавшись под натеками тяжелых век.
Феликс расхохотался.
Он что-то попробовал объяснить, пеняя на позднее время, запоздавший рейс...
— Разве молодой человек забыл, где стоит мой дом?... Он мог бы выйти на улицу и спросить первого встречного. Его бы привели к самому дому и еще бы постучали в калитку... Как думаешь, Кенжек?..
— Обязательно бы постучали, Жаке-ага! — Кенжек сокрушенно помотал головой, вздыхая: — Ай-яй-яй, до чего нехорошо все получилось.
— Конечно,— продолжал Жаик, сложив на груди руки, ладошка к ладошке,— мы тоже понимаем кое-что... Приятней беседовать с юной красавицей, свежей, как тюльпан, чем с глупым стариком, от которого воняет козлом... Но тому, кто пускается в странствия, положено соблюдать обычай...
— Да,— сказал Феликс,— и обычай велит всякого странника привести к себе в юрту, и усадить на торь, и спросить, здоров ли он, и здорова ли его жена и дети, и какой приплод нынче принесла ему отара, и угостить его для начала налитым в пиалу кумысом, а после — молодым барашком... Но даже старые люди забыли обычаи этой земли...
Потом они стояли друг против друга и смеялись, похлопывая один другого по спине — Феликс тихонько, а Жаик — довольно крепко, и губы у него были вытянуты в дудочку, и глаза, не утрачивая хитроватого выражения, весело щурились и маслились — от удовольствия и радости встречи. Кенжек преданно улыбался, стоя тут же, и переминался с ноги на ногу, и теребил «таллинку», готовый в соответствии со своим стремительным, деятельным характером немедленно или куда-то бежать, или заводить «рафик», или совершить что-то еще, чтобы и самому включиться и увеличить общее веселье.
В комнатке с табличкой «Директор» (хотя, в сущности, это была единственная служебная комната, ею пользовались все сотрудники музея), и прежде тесной, теперь и вовсе было не повернуться. Добрую половину места занимал стол прибалтийского производства, сработанный из толстых досок, нарочито грубо и основательно. К нему примыкал столик пониже, в который упирались мощными квадратными подлокотникам два кресла — удобных, просторных, но тоже рассчитанных на иную кубатуру. Остальное пространство заполняли стоящие в углу старый ободранный сейф и два шкафа: один — знакомый Феликсу, самодельный, из крашенной суриком фанеры, отзывающийся дребезжанием стекол на каждый шаг, и другой — щеголеватый, лоснящийся янтарным глянцем, с раздвижными полками.
Феликс переступил порог — и оторопел. Ему вспомнился утренний визит в чайную.
Что у них тут за странное поветрие — менять мебель?— подумал он.
Жаик конфузливо просунулся между краем стола и подоконником.
— Садись,— пригласил он и сам сел на одноногое вращающееся кресло. Сел, откинулся на кожаную спинку, вытянул из кармана скомканный цветной платок и вытер вспотевший затылок.
— Вот так, дорогой,— сказал он, усмехаясь.— Теперь всякий раз прихожу к себе в музей и закон Паркинсона вспоминаю... Знаешь, такой закон есть, один англичанин открыл: работает себе, к примеру, какое-нибудь учреждение — может, и тесновато, и темновато, и никакого комфорта, но все думают не о комфорте, а о работе. Потом заводят отдельные кабинеты, кондиционеры, гарнитуры вроде этого,— он медленным взглядом обвел комнату,— и уже никакой работы...
Феликс с удовольствием расположился в кресле.
— Единственное, чего вам теперь не хватает, Жаке, это кондиционера.
— Вот именно,— рассмеялся Жаке и включил маленький вентилятор, направив струю на Феликса.— Но что поделаешь?.. Приехало большо-о-ое начальство из области посмотреть как живем. «В чем нуждаетесь?.. Что требуется для нормальной работы?..» Я говорю: «Трубы для водяного отопления. У нас тут зимой — как на Южном полюсе, только пингвинам экскурсии устраивать». Посмеялись немножко. Похвалили. «Такой знаменитый музей,— говорят.— В газетах про вас пишут, из-за рубежа гости приезжают... Трубы? Будут вам трубы!» Сильно хвалили, у нас даже,— он приложил ко рту ладонь козырьком и снизил голос,— у нас даже кое-кому не понравилось, что так хвалили. Ругают — плохо, хвалят — опять плохо, ведь вот как бывает, Феликс («Ф» выговаривал он мягко, получалось «Пеликс»). Не знаешь, что лучше, что хуже...
Маленькие черные глазки Жаика смеялись.
— И что же?
— А вот — прислали, сам видишь!— Жаик широким жестом обвел комнатушку, едва не свалив при этом чучело клювастогo беркута на подоконнике.— Теперь мне большой кабинет нужен, приемная нужна, секретарша...
— Ну а трубы?
— Вот и я думаю: а где же трубы?..
Они переглянулись, засмеялись. Жаик — добродушно, Короткими, клекочущими в горле смешками, сложив руки на колышущемся животе, Феликс — отрывисто, зло. Всякий раз при встрече ему становилось обидно и горько за старика.
Жаик, видно, почувствовал эту горчинку, однако не откликнулся на нее, как бывало, не захотел ее принять. Он только скользнул по лицу Феликса быстрым, настороженным взглядом, улавливая связь между этой горчинкой и чем-то еще, затаенным, о чем пока не было сказано ни слова и о чем, если пожелaeт, Феликс расскажет сам,— скользнул и сделал движение, пытаясь подняться с кресла и выбраться из-за стеснявшего его стола, да так и остался сидеть, кинув безнадежный взгляд на площадку между столом и сейфом, по которой не сделать и шага.
— Нет-нет,— произнес он серьезно и даже как бы утешая Феликса,— ты не думай, трубы будут! Теперь — будут! Теперь вcё тут будет, да!..— Он снова рванулся было выскочить из-за стола, но остался сидеть, только барабанил по сосновой крышке короткими толстыми пальцами.— Теперь тут все будет, Феликс! Нефть... До последнего времени об этом не шумели, боялись: вдруг снова ошибка?.. Но к нам геологи приезжают, рассказывают: есть нефть. Низкопарафинированная жидкая, хорошая нефть... О,— улыбнулся он при слове «низкопарафинированная», отвечая на улыбку Феликса,— я тут и сам таким специалистом заделался — куда там!..
«Ах ты, черт!— думал Феликс, слушая Жаика и вдруг начиная завидовать ему.— Ах ты, черт!..» Он вспомнил, как, случалось, расхаживая по этой комнатке, старик с таким же азартом говорил о Таците или Монтене. Феликс искоса пробежал взглядом по полкам старого фанерного шкафа, но книги в нем стояли по-новому, он не увидел знакомых переплетов.
— Сначала думали для нефтяников поселки строить, продолжал Жаик,— потом решили — город, только не там, где промысловые участки, а у нас! Дешевле проложить дороги, чем закладывать город на необжитом месте. А тут строй, сколько хочешь. Были бы средства. Но ведь нефтяники народ богатый...— Он потер руки и зажмурился — блаженно, как скряга, перед которым засверкали сказочные сокровища.
— И будет у нас город, Феликс, большой, красивый. Люди получат работу, молодежь перестанет уезжать в чужие края. Построят дома — с газом, центральным отоплением, все как положено. Протянут шоссе, железную дорогу, сделают большую пристань, морской порт... А то перед приезжими, особенно из-за рубежа, стыдно: в домах — телевизоры, а на главной площади коровы с козами бродят...
Феликсу представились сидящие на корточках аксакалы.. Бурая корова у продмага, жующая газетный лист... И тут же — вместо шубата — бар с коктейлем через соломинку... Он выдавил на губах улыбку.
Вот они, подумал он, перспективы... Те самые... Но подумал вяло, почти нехотя.
Он вдруг сам перестал себя понимать.
Усмешка его, наверное, чем-то зацепила Жаика.
— Не веришь?— сказал он, впрочем, не слишком запальчиво.— Я и сам не поверил бы, может быть... Если бы мальчишкой не гонял отару как раз в тех местах, где теперь город, и театр, и дома на двенадцать этажей...— Приглушая собственное торжество, он добавил:— Между прочим, архитекторам уже проект заказан, генеральный план... Сегодня в Доме культуры они докладывать будут, а сейчас их Айгуль по музею водит. Хочешь — познакомлю...
В дверь постучали, вошел голый по пояс парень в брезентовом фартуке и белых от цемента брюках. Жаик выкарабкался кое-как из-за стола, сказал: «Труб нет, а котельную все равно строим»,— и они вышли.
Так вот почему она не показывается, подумал Феликс. Архитекторы...— Упругая струя воздуха из-под лопастей вентилятора била ему в лицо. Он приподнялся, немного отвернул вентилятор вбок.
Город... Дома на двенадцать этажей... Он почему-то вспомнил себя начинающим журналистом, газетчиком, приходившим на стройку «брать материал». На стройку ли, на завод, тем более — на шахту. Все, казалось ему, заняты серьезным, необходимым делом, и он один тычется со своими неуклюжими вопросами, путается под ногами, чтобы потом впопыхах смастерить свои двести строк. У него навсегда сохранился этот взгляд — снизу вверх — на людей, чей труд имеет результатом бесспорные, абсолютные ценности — будь то простой сапог или многоквартирный дом. Бесспорные — по сравнению с эфемерным и в общем-то довольно сомнительным делом, которое было его профессией...
