Уинстон Грум - Гамп и компания
Мне это показалось вроде как несправедливо тяжкой обузой. В конце концов, я ведь ничего такого не делал. Просто пытался приготовить себе что-то, что можно пить. Но, так или иначе, на меня напялили огроменный белый халат, как будто я доктор Килдер или еще какой-нибудь Спок, и я приступил к эксперименту. Перво-наперво я беру банку нью-коки, выливаю ее в стакан и кладу туда несколько кубиков льда. Затем я ее попробовал, совсем как я это сделал у миссис Хопвелл, и на вкус она по-прежнему была как говно или еще чего похлеще.
Тогда я иду к буфету, где на полках стоит тот же самый набор. Правда, я точно не помню, что именно из того, что я положил в эту кока-колу, могло ее улучшить. Тем не менее я бодро двигаюсь дальше и начинаю примешивать к этому говну всякую всячину. За мной без конца ходит пять-шесть чуваков с записными книжками наготове, делая заметки обо всем, что я предпринимаю.
Перво-наперво я взял чуток гвоздики и малость соуса тартар. Дальше я влил туда немного экстракта солодки, положил мясоразмягчитель, сырную приправу к попкорну а также добавил чуточку густой патоки с портвейном и отвара из-под крабов. После этого открыл банку мяса в остром соусе с красным перцем и фасолью, взял оттуда капельку оранжевого жира, который плавал сверху, и тоже плюхнул его в стакан. А потом добавил малость разрыхлителя для теста — просто для ровного счета.
Наконец я размешал всю эту гадость пальцем, как сделал это у миссис Хопвелл, и прилично отхлебнул из стакана. Все в лаборатории затаили дыхание, не спуская с меня выпученных глаз. Секунду-другую я покатал напиток во рту, а затем мне в голову пришло одно-единственное заключение, и оно было такое:
— Тьфу, говно!
— Что-то не так? — спрашивает один из чуваков.
— Вы что, не видите, что ему не нравится? — говорит другой.
— Дайте-ка я попробую, — говорит Альфред.
Он делает глоток и тут же сплевывает его на пол.
— Проклятье! Это говно еще хуже нашего!
— Мистер Хопвелл, — говорит один из чуваков, — вы сплюнули это говно на пол. А Гамп сплюнул его в раковину. Мы теряем контроль над чистотой эксперимента.
— Да-да, верно, все правильно, — говорит Альфред, вставая на карачки и вытирая всю кока-колу на полу носовым платком. — Хотя мне не представляется особенно важным, куда именно он это говно сплюнул. Главное, Гамп, в том, что мы снова должны вернуться к работе.
Так мы и поступили. Работали весь тот день и большую часть ночи. Я так запутался, что в какой-то момент случайно плюхнул в кока-колу добрую половину солонки вместо чесночного порошка, который по моей прикидке должен был немного приглушить скипидарный привкус. Когда я это дело выпил, то на какое-то время почти обезумел, примерно как это бывают с людьми в спасательных шлюпках, когда они морскую воду пьют. Наконец Альфред говорит:
— Ладно. Полагаю, на сегодня достаточно. Но завтра рано утром мы должны будем вернуться к этой конкретной точке нашего эксперимента. Верно, Гамп?
— Пожалуй, да, — говорю я, но на самом деле мне кажется, что тут вполне может быть безнадежный случай.
Прошли уже следующие дни, следующие недели и следующие месяцы, а я все пытался привести в порядок кока-коку. И все без толку. Я клал туда стручковый кайенский перец, испанский шафран и экстракт ванили. Я употреблял тмин, пищевой краситель, ямайский душистый перец и даже ЛСД. Чуваки, что возле меня кружили, уже использовали порядка пятисот записных книжек, и все до единого действовали друг другу на нервы. А по ночам я отправлялся в шикарный номер отеля, в котором мы все обустроились, и там вечно оказывалась миссис Хопвелл. Она только отдыхала и почти ни черта не делала. Пару раз миссис Хопвелл попросила меня растереть ей спину, и я ей это устроил, но когда она попросила меня растереть ей грудь, то тут я провел четкую границу.
Я уже начал считать, что весь этот эксперимент — просто чушь собачья. Меня кормили и давали мне кров, но никаких денег я еще и в глаза не видел. Пожалуй, только поэтому я все еще там оставался, учитывая, что мне надо было заботиться о малыше Форресте. Однажды ночью, лежа в постели, я стал задумываться о том, что же мне делать дальше, начал вспоминать Дженни и добрые старые времена, как вдруг передо мной появилось ее лицо, совсем как тогда на кладбище.
— Привет, здоровила, — говорит она. — Ну что, сам догадаться не можешь?
— Ты о чем? — спрашиваю.
— Тебе никогда не добиться того, чтобы у этого напитка был правильный вкус. То, что ты сделал в первый раз, было просто счастливой случайностью или чем-то вроде того.
— Что же мне тогда делать? — говорю я.
— Увольняйся! Уезжай! Иди и найди настоящую работу, пока ты еще не провел весь остаток жизни, пытаясь добиться невозможного!
— Но как? — спрашиваю. — Ведь эти люди на меня рассчитывают. Они говорят, я их единственная надежда. Только я способен спасти компанию «Кока-кола» от гибели и разложения.
— Наплюй на них, Форрест. Им до тебя нет никакого дела. Они просто пытаются сохранить свои рабочие места и как последним дураком тобой пользуются.
— Ну ладно, спасибо, — говорю. — Пожалуй, ты права. Обычно ты бывала права.
А затем она исчезла, и я снова остался один.
На следующее утро я встал на самом рассвете, когда Альфред за мной пришел. Как только мы добрались до экспериментальной кухни, я снова стал делать вид, будто пытаюсь улучшить кока-колу. Примерно в середине дня я смешал очередной образчик славного говнеца, но на этот раз, когда я его попробовал, вместо того чтобы сказать «Тьфу!» и сплюнуть, я ухмыльнулся, сказал «Ух ты!» и выпил еще.
— Что такое? — кричит один из чуваков. — Ему это нравится?
— По-моему, у меня получилось, — говорю я.
— Хвала Господу! — орет Альфред и хлопает себя по лбу.
— Дайте мне, — говорит другой чувак. Он немного отхлебывает и вроде как катает жидкость у себя во рту.
— Я бы сказал, что это уже и вполовину не такое говно, — наконец заключает он.
— Дайте-ка мне попробовать, — говорит Альфред. Он делает глоток, и лицо у него становится действительно странное, как будто он переживает какой-то необычный опыт.
— Ух ты! — говорит Альфред. — Это же просто замечательно!
— Дайте мне тоже попробовать, — просит еще один чувак.
— Нет-нет, черт побери! — говорит Альфред. — Мы должны сохранить это говно для химического анализа. Ведь оно миллиарды стоит! Слышите меня, миллиарды! — Он выбегает из лаборатории, зовет двух вооруженных охранников и говорит им, чтобы они взяли этот стакан с кока-колой, отнесли его в погреб и охраняли его ценой своей жизни.
— Итак, Гамп, вам все-таки удалось это сделать! — орет Альфред и начинает молотить себя кулаком по колену, а физиономия у него при этом становится красной как свекла. Остальные чуваки жмут друг другу руки, скачут как обезьяны и тоже орут. Очень скоро дверь в экспериментальную кухню резко распахивается, и там стоит высокий седовласый мужчина в темно-синем костюме, на вид очень представительный.
— Что все это значит? — интересуется он.
— Гамп сделал так, что у нью-коки теперь хороший вкус! — говорит Альфред.
— Да? — обращается ко мне седовласый. — И как же вы это сделали?
— Не знаю, — говорю. — Наверное, мне просто повезло.
В общем, через несколько дней компания «Кока-кола» организовала массовое дегустационное празднество в своей штаб-квартире в Атланте и пригласила туда пять тысяч человек, в число которых вошли представители прессы, политики, видные члены общества, держатели акций и другая элитная публика — плюс пятьсот учеников начальной школы со всего города. Снаружи большие прожекторы исчерчивают небо, и те, кто не приглашен, стоят за бархатными канатами, отчаянно маша тем, кто приглашен. Почти весь народ одет в смокинги и бальные платья и слоняется по округе, болтая о том о сем, когда совершенно внезапно занавес на сцене раздвигается по сторонам, и там стоим мы с президентом «Кока-колы», а также Альфред с миссис Хопвелл.
— Дамы и господа, — говорит президент, — я должен сделать важнейшее заявление.
Все почти затихают и смотрят прямо на нас.
— Компания «Кока-кола» с гордостью заявляет о получении нового продукта, который должен оживить наш бизнес. Как вам, разумеется, известно, компания «Кока-кола» существует более семидесяти лет, и мы ни разу не меняли нашей первоначальной формулы, поскольку считали, что всем и так нравится кока-кола. Но для восьмидесятых годов двадцатого столетия такой подход уже не годится. Всем рано или поздно приходится меняться. «Дженерал Моторс» меняется каждые три-четыре года. То же самое и политики. Люди меняют свой гардероб один-два раза в год…
При этой последней ремарке из публики слышится глухой ропот.
— Я имею в виду то, — говорит президент, — что модельеры меняют свой продукт с колоссальной регулярностью — и вы только посмотрите на деньги, которые они зарабатывают!
