Уильям Голдинг - В непосредственной близости
Неразбериха продолжалась: через прорыв открылся путь и для общественных сношений, и для воровства. Я никак не мог угомониться. Несмотря на гудящую голову и телесную усталость, мысль о койке была невыносима. Какой тут сон, когда дыра в горячем тумане тропиков освещена словно ярмарка и так же шумит? Я помню, как пребывая в оцепенении, все собирался что-то сделать, но не мог сообразить, что именно.
Мне захотелось выпить, и я нырнул в коридор, но меня едва не сбил с ног какой-то юнец, выскочивший навстречу. За ним шли Филлипс, Виллер и еще один человек; увидав меня, они отступили. Мне показалось, что персона Филлипса издает слабый аромат, но не рома, а бренди. Он обратился ко мне, стараясь не дышать:
— Этот негодник с «Алкионы», сэр. Вам бы лучше запереть все хорошенько.
Я кивнул и немедленно вошел в пассажирский салон. Здесь передо мною предстал не кто иной, как маленький Пайк. Слезы он осушил, грудь выставил — ни дать ни взять зобастый голубь! Пайк выразил надежду, что я оправился от ушиба, хотя вид у меня, по его мнению, скверный. Однако ответить мне он не дал. Обычно в присутствии других он ведет себя подчеркнуто скромно, но сегодня разошелся.
— Подумать только, мистер Тальбот, я обслуживал пушки! А потом стоял у талей, когда вынимали заряд.
— Мои поздравления.
— В этом, конечно, нет ничего особенного. Перед тем как нас отпустить, мистер Аскью сказал, что несколько дней обучения — и он сделал бы из нас первоклассных канониров!
— Вот как?
— Да, он сказал, мы побили бы всех лягушатников, не говоря о чертовых янки!
— Как мило с его стороны. Да, Бейтс, бренди. И попросите, пожалуйста, Виллера принести мне в каюту бутылку бренди и стакан.
— Слушаюсь, сэр.
— А сейчас — стакан бренди мистеру Пайку.
— О нет, сэр, не могу. Я не привык к бренди, мистер Тальбот, от него у меня во рту горит. Если можно, эля, пожалуйста.
— Слышите, Бейтс? Это все.
— Есть, сэр.
— Мне было так жалко вас, когда вы упали, мистер Тальбот. Когда вы стукнулись головой о потолок — то есть о подволок, так он называется, — мы не удержались от смеха, потому что это показалось так смешно, но, конечно, вам, наверное, было очень больно.
— Очень.
— Но мы все были, как бы сказать, натянуты, словно струна, и потому нас смешила сушая ерунда, как частенько бывает в напряженной обстановке — мы сильно переволновались и просто не могли не смеяться над мистером Уилкинсом, и потом, когда мистер Аскью сказал, что вы…
— Я помню, мистер Пайк.
— Зовите меня Дик, сэр, если угодно. На службе меня называли Дикки или даже Дикобразом.
— Мистер Пайк!
— Да?
— Мне хотелось бы забыть о том прискорбном эпизоде. И я буду весьма обязан, если…
— О, разумеется, сэр, если вам угодно. Что ж, мистеру Аскью мы все кажемся смешными. Однажды я стоял рядом с пушкой, рот у меня, видимо, открылся, а сам я и не заметил, и мистер Аскью спросил: «Мистер Пайк, вы что — пробку от дула проглотили?» Как все смеялись! Это, мистер Тальбот, такая затычка, для…
— Да, знаю. Бейтс, эля, пожалуйста, для мистера Пайка.
— Ну, значит, за победу над… О, теперь так не скажешь. Тогда — за здоровье короля Людовика. Боже мой, я сейчас наберусь!
— Вы просто переволновались.
— Да, переволновался, и сейчас волнуюсь. Все было так волнительно… и сейчас тоже. Вы позволите угостить вас бренди?
— Не теперь. Быть может, чуть погодя.
— Подумать только, я стоял у пушки! Я был в орудийной обслуге бакборта… да, левого борта, ведь был же!
— Мистер Пайк!
Вошла мисс Грэнхем. Мы поднялись.
— Миссис Пайк просит сообщить вам, что она весьма нуждается в вашей помощи — девочки сильно взволнованы.
— Конечно, мадам!
Пайк ринулся прочь, туда, где его волнение вряд ли могли оценить должным образом. Насколько я видел, эль остался нетронутым.
— Присядьте, мадам. Позвольте мне. Вот подушка.
— Я ищу своего… мистера Преттимена. Филлипс собирался его постричь.
Меня несколько позабавило, как она смешалась на слове «жених». Это было, я бы сказал, человечно и неожиданно.
— Я найду его, мадам.
— Нет, прошу вас, не нужно. Садитесь, мистер Тальбот, я настаиваю. Боже милосердный, да у вас голова разбита! Какой ужасный вид!
Я засмеялся и подмигнул:
— В моем черепе присутствует большой кусок палубы.
— У вас ушибленно-рваная рана.
— Прошу вас, мадам…
— Полагаю, на судне сэра Генри должен быть врач!
— Да мне в детских потасовках и то больше доставалось! Не обращайте внимания, умоляю вас!
— Ситуация была слегка комической, но теперь, видя результат, я корю себя за то, что тогда развеселилась.
— Похоже, я покрыл себя кровью, но не славой.
— Дамы с этим не согласятся. Если вначале нам все казалось забавным, то позже вы восхитили нас буквально до слез. Вы, как выяснилось, пришли с орудийной палубы, по лицу у вас текла кровь, а вы немедля захотели принять участие в самом рискованном предприятии, какое только можно представить.
Тут, конечно, дело было в моей сабле и ногах, что прочно вросли в палубу, там, где меня застал раздавшийся из тумана сигнальный выстрел. На какой-то миг я задумался о том, каким образом принять эту неожиданную дань моей храбрости. Возможно, совершенно непривычное и почти человеческое выражение всегда сурового лица мисс Грэнхем придало мне решимости сказать правду.
— Поверьте, мадам, это лишь отчасти так, — заявил я и снова засмеялся. — Вспоминая об этом, я вижу потешного малого, что, пошатываясь, выбрался с орудийной палубы, будучи настолько далек от происходящего, что его завербовали в добровольцы, прежде чем он успел понять, что делает.
Мисс Грэнхем добродушно смотрела на меня. Эта дама, что обычно казалась сотворенной из уксуса, пороха, перца и соли, сейчас смотрела на меня с сочувствием!
— Я понимаю вас, мистер Тальбот, и восхищение мое никоим образом не уменьшилось. Как женщина, я должна поблагодарить вас за защиту.
— Помилуйте, мадам, прошу вас… Любой джентльмен, любой англичанин обязательно… Боже мой! Но, думаю, на нижней палубе вам было не по себе.
— Да, — просто ответила она. — Но не из-за опасности, а потому что там отвратительно.
Распахнулась дверь и впорхнула маленькая миссис Брокльбанк.
— Летиция… мистер Тальбот… наша пьеса! Праздник!
— Я совсем забыла.
— Пьеса, мадам? Праздник?
— А мы совсем не готовы! — сказала мисс Грэнхем, частично обретая свою обыкновенную строгость. — Да и погода вряд ли продержится.
— Пустяки! Мы сделаем все прямо сейчас, как итальянцы, сегодня же!
— «Сегодня» уже кончается.
— Тогда — завтра.
— Милая миссис Брокльбанк…
— Там, внизу, в том гадком месте вы обещались называть меня «Селия» и держали за руку… Мистер Тальбот, я самая ужасная трусиха, какую только можно представить, да еще эти запахи, темнота, грохот и… Я была на грани беспамятства.
— Я стану по-прежнему звать вас Селией, если вам угодно, — сдержанно сказала мисс Грэнхем, — но какое…
— Хорошо, значит, решено. Но самая замечательная вещь: наши капитаны договорились, что если погода, — не стану повторять, как именно сэр Генри ее назвал, — словом, если еще сутки не будет ветра, — как вы думаете, сэр, что тогда?
— Не могу представить, мадам, разве что, быть может, они прикажут всем нам свистеть с целью насвистать ветер.
— Ах, полно, мистер Тальбот, вечно вы смеетесь! Вы в точности как мистер Брокльбанк.
Должно быть, на лице моем промелькнуло выражение, показавшее дамам, что именно я почувствовал при таком сравнении. Это вызвало у мисс Грэнхем улыбку, а миссис Брокльбанк на миг даже запнулась.
— Я имею в виду, сэр, привычку смешить. Не проходит и дня, чтобы мистер Брокльбанк не отпустил какой-нибудь шутки, над которой я смеюсь до слез. Иногда я даже опасаюсь, что беспокою других пассажиров.
Голова моя гудела, трещала и раскалывалась. Дамы были где-то далеко.
— Вы сказали, мадам, есть какие-то новости?
— Ах да! Значит, так: если мы задержимся еще на сутки, решили они, то можно устроить бал! Вы только подумайте! Офицеры в парадной форме, музыка — маленький оркестр с «Алкионы»… Событие будет выдающееся!
Путаница в моей голове принимала невероятные размеры.
— Капитан Андерсон согласился устроить бал? Не может быть!
— Не сразу, сэр, не сразу… Говорят, он упрямился, но леди Сомерсет уговорила сэра Генри, который пошел к капитану Андерсону… нет, разве это не замечательно?.. Восхитительно! Более того…
— Более, мадам? Что же еще более восхитительно, чем возможность…
— Такая неожиданность! Говорят, сэр Генри, заручившись согласием капитана Андерсона, пошел далее и высказал предположение, что, войдя в тропики, мы подняли наши сундуки, и был совершенно растерян, узнав, что это не так. Оказывается, на всех судах, перевозящих пассажиров, назначается особый день для проветривания вещей, уборки и все такое — мистер Тальбот, может, и не понимает, но вы, Летиция, поймете. Говорят, капитан Андерсон отменил эту церемонию, будучи в крайнем раздражении, ибо его поставили перед необходимостью — вы только представьте, как он выражается!.. Я узнала это от мисс Чамли, а она — от леди Сомерсет, которой под строжайшей тайной сэр Генри сообщил, будто капитан Андерсон сказал, что он очень разозлился, когда узнал, что ему предстоит везти переселенцев — для него, мол, это все равно что груз живых свиней! Но в результате их разговора мы поднимем на рассвете наши сундуки и кофры, а на закате, в пять часов, начнется бал!
