Владимир Кунин - На основании статьи…

…А ведь и вправду не шутил тогда Леха Петраков! Когда, слегка по-пижонски, с чувством нескрываемого превосходства и легкой зависти к своему сверстнику — корреспонденту центральной газеты Кириллу Теплову, говорил про рублевую фаянсовую чашечку из простой посудной лавки и стеклянный стакан, из которого ветеран ленинградской милиции Николай Иванович, товарищ майор Зайцев, прихлебывал свой любимый кефир.

Оказалось, что и чашечка, и стакан были действительно расписаны настоящим золотом.

…Кирилл Петрович тихо и устало плыл в своем старческом болезненном сне над землей…

И вот что дивно! Плыл старик Теплов в сегодняшнем, недобром для него двадцать первом веке и видел, как чуть ли не пол столетия тому назад еще живой тогда Леха Петраков, в аккуратно подстриженных выношенных цивильных брючатах и великоватой ему куртке-«москвичке» (чтобы не было видно наплечной пистолетной кобуры), копался в сейфе.

Достал оттуда пару обычных, опечатанных бутылок с густой темно-коричневой маслянистой жидкостью и одну, помнится, протянул тогда Теплову:

— Возьми… Возьми в руку. Только осторожно. Не урони.

Сильный в то прекрасное молодое время, хорошо тренированный Теплов только усмехнулся, взял бутылку. И действительно, чуть не выронил ее от неожиданности. Такая она была тяжелая!..

— Ох, елочки точеные…

— А ты как думал! — обрадовался Леха. — Что мы здесь… этим самым… груши околачиваем? В этом растворе из сивушных масел, висмута и родия — от тридцати двух до пятидесяти семи процентов настоящего пылевого золота!

— Какого золота?.. — не понял Теплов.

— «Пылевого». Ну, в пыль перетертого…

— А потом?

— А потом — суп с котом, — хохотнул Леха.

— Не дури, — поморщился Николай Иванович, — тебе все хиханьки да хаханьки. Объясни по-человечески. А то потом напишет хрен знает что… Стыдно будет людям в глаза смотреть. Слушай сюда, Кирюха… Художник кисточкой наносит каемочку на еще не обожженное изделие и в печку его. А там обжиг — полторы тысячи градусов! Химикаты в момент выгорают, а золотишко вплавляется в структуру фарфора или стекла так, что ты его нипочем оттуда не выцарапаешь! И чем больше этой хреновины на изделии — тем оно дороже. Понял? Вот наши клиенты и придумали таскать эту краску со всех фарфоровых заводов. Но это всего лишь первый этап…

На столе у Степанова раздался звонок телефона внутренней связи.

Степанов ответил, выслушал кого-то и, плотно прикрыв ладонью микрофон телефонной трубки, жестко сказал:

— А ну, кончайте балаган. Арестованных привели. Петраков! Поставь краску на место и закрой сейф.

Теплов сообразил, что приказание Степанова относится к нему в равной степени. Он отдал бутылку Jlexe и поспешно уселся за свой стол.

— Момент… — проговорил Костя в трубку.

Внимательно проследил за тем, как Леха прячет бутылки с золотой краской в старинный сейф. При последнем повороте большого затейливого ключа и шифрового набора Костя Степанов убрал ладонь с микрофона трубки и сказал:

— Давай заводи голубчиков!

Вот тогда-то Кирилл Теплов и увидел впервые Рафика-мотоциклиста — Рифката Шаяхметовича Алимханова — коренного ленинградца, двадцати шести лет от роду…

Господи… боже мой! Ну почему это все должно было так угнездиться в голове старого, усталого и очень больного человека, да еще и являться ему в его постнаркотическом сне?..

Словно строчки, навсегда засевшие в детской головке третьеклассника Кирюши Теплова:

Как ныне сбирается вещий ОлегОтмстить неразумным хазарам,Их села и нивы за буйный набегОбрек он мечам и пожарам…

Тогда маленький Кирюша не понял почти ни одного слова — что такое «вещий», какие «хазары», что за «нивы», «обрек» — это кто?..

Однако задано было выучить, и Кирюша Теплов выучил. Как теперь говорится, на всю оставшуюся жизнь…

Но это стихи… А на кой леший всякая трусливая государственная хрень несуществующей страны, погубившая когда-то черт-те сколько собственного народа, так дословно, добуквенно застряла в его памяти?!.

Как случилось, что ЭТО засело в его мозгу, словно кривой, четырехгранный, кованный в деревенской кузнице ржавый гвоздь, вбитый в иссохшее бревно. И не распилить, и не вытащить — так глубоко и страшно засело! Только сжечь целиком.

Так ведь бревно-то сгорит, а гвоздь все равно останется!.. Вот в чем беда. Мать их в душу…

Он даже сегодня, сейчас, в этом с недавних пор постоянном обессиливающем омерзительном состоянии страха смерти и отчетливом отсутствии даже малейшего признака мужественности, которое в Зойке присутствовало всегда, при любых, казалось бы, самых безвыходных обстоятельствах, мог наизусть процитировать ту выдержку…

Вот, пожалуйста!..

Статья 87. Изготовление или сбыт поддельных денег или ценных бумаг.

Изготовление казначейских билетов, билетов Государственного банка СССР, металлической монеты, государственных ценных бумаг или иностранной валюты — с целью сбыта…

…наказывается лишением свободы на срок от трех до пятнадцати лет с конфискацией имущества…

Те же действия, совершенные в виде промысла, — наказываются лишением свободы на срок от десяти до пятнадцати лет с конфискацией имущества…

…или СМЕРТНОЙ КАЗНЬЮ… с конфискацией имущества (в редакции Закона Верховного Совета РСФСР от 25 июля 1962 г.).

— Он — гений! — еще позавчера про Рафика-мотоциклиста — про подследственного Рифката Шаяхметовича Алимханова — сказал майор Николай Иванович Зайцев — лучший милицейский специалист Ленинграда и Ленинградской области по фальшивомонетчикам всех мастей.

Недавно знакомый кадровик шепнул ему, что с окончанием этого дела Николая Ивановича выпихнут на «гражданку», вроде бы по возрасту. А на его место возьмут выпускника Горного института, племянника самого главного милицейского начальника города Ленинграда.

Но Зайцев еще одну зацепку знал, по которой его будут увольнять…

И очень ясно представлял себе свое ближайшее светлое будущее: какое-то время он будет получать унизительно крохотную пенсию, а через пару лет или сопьется, или тихо умрет в поисках хоть какой-нибудь работы и дополнительного заработка.

Так было с очень многими милицейскими отставниками. Кроме всего прочего, Николай Иванович точно знал, что никто за него здесь не вступится. И никому не нужен его тридцатилетний милицейский опыт. И он сам никому не нужен. А всякая праздничная газетно-журнальная болтовня про их «профессиональное милиционерское братство», разные там пословицы, типа: «Сам погибай, а товарища выручай!» — это все херня собачья. И поэтому Николай Иванович теперь ни черта не боялся.

— Он гений — этот Рифкат, мать его в дышло! — упрямо, с явным вызовом повторил Зайцев на следующий день после следственного эксперимента. — Я всю жизнь с «фалыпаком» вожусь, а такого не видел… Вообще-то им гордиться нужно, а мы его — к ногтю!

— «Гений» с незаконченным средним образованием, — усмехнулся руководитель группы, следователь по особо важным делам, советник юстиции (…какого-то там ранга или класса, Кирилл Петрович никогда так и не мог запомнить…) Костя Степанов.

Но усмехнулся Костя не потому, что Николай Иванович назвал Рафика-мотоциклиста гением, — с этим умный Костя был почти согласен. Он усмехнулся, чтобы как-то свести на нет свое искреннее недоумение.

Действительно, ситуация диковатая: Костя и сам чувствовал к этому Рифкату какую-то, непозволительную для своего служебного положения, уважительную и жалостливую симпатию. Ибо он, прокурорский «важняк», лучше всех знал, чем поправка к статье 87 УК РСФСР грозит этому удивительному Рафику-мотоциклисту. Ибо подследственный Алимханов Р. Ш. по «инкриминируемым ему деяниям в виде ПРОМЫСЛА…» подпадает под самую последнюю, СМЕРТЕЛЬНУЮ часть этой статьи…

Впрочем, об этом догадывались и все остальные.

Кроме Теплова.

— А для гениев у нас всегда «вышак» припасен. Хочешь по кодексу, хочешь по «вертушке» сверху. С очень высокого верху. «Партия сказала — надо, комсомол ответил — есть!» — рассмеялся старший оперуполномоченный уголовного розыска капитан Леха Петраков.

— Но высшая-то мера за что?!. — взбеленился тогда Теплов. — Он же не современные деньги подделывал! Он же царские монеты изготавливал! Николаевские, черт бы вас всех побрал! Одна тысяча восемьсот девяносто третьего года! А сегодня — тысяча девятьсот шестьдесят третий!