Норман Льюис - День лисицы. От руки брата его
— Выходит, ты пал духом? Говоря по правде, я думала, что ты крепче.
Он не мог разглядеть выражения лица матери, потому что только большая радость или большое горе пробивались изредка сквозь густую сеть морщин, покрывавших ее лицо, но в старческом голосе звучали горечь, жалость и презрение.
— А что мне остается?
— Ты все время вел себя как дурак. Не отступай перед ними, сынок. Пусть знают, что совесть твоя чиста. Бегством ты никому ничего не докажешь. Стисни зубы, держись уверенно, и в конце концов они поймут.
— А чем мы будем кормиться?
— Да ведь как-то мы всегда справлялись, — сказала она, — На худой конец, в желудях недостатка никогда нет.
И так она отвечала всегда. Держись! Не падай духом! Затяни потуже ремень! И в конце концов все обойдется.
Только обойдется ли? Понимала ли она всю глубину окружавшей его скрытой враждебности?
Он задумался, вспоминая, как все было. В памяти всплыли первые недели после возвращения в деревню, когда он еще носил военную форму, которую потом, раздобыв штатскую одежду, сжег: сначала гимнастерку, а после и брюки. События развертывались постепенно, словно искусно разработанная кем-то кампания; но только он-то знал, что все произошло само собой.
Прежде всего было зловещее нежелание о чем-либо его просить. Они не могли открыто проявлять враждебность к тому, кто оказался в рядах победителей, — полиция знала, как в таких случаях действовать, — но и обращаться к нему их никто не мог заставить.
— Когда тебе, Пако, понадобится лодка, бери мою. Бери безо всяких, ты знаешь, где она привязана.
— Спасибо, спасибо тебе. — (С улыбкой, всегда с улыбкой.)
Он должен был тогда же понять, что он осужден. Тогда же догадаться, что ему вынесен приговор — ведь даже самые бедные рыбаки ничего у него не просили, и вдовы вопреки обычаю не брали из его улова ни пригоршни рыбы, и деревенский нищий не подходил к нему с протянутой рукой.
И всегда эта убийственная вежливость. В его присутствии — как при священнике — не богохульствовали, потому что богохульствовать можно только среди своих: вместе согрешив, люди становятся ближе друг другу.
А потом, как-то сразу, на всех баркасах для ловли сардин подобрались полные команды. Для него не нашлось даже места моториста или фонарщика, хотя за это причиталась только половинная доля улова. Даже молодые парни, которые стали взрослыми уже после войны и не имели понятия, в чем тут дело, не хотели брать Косту в долю. Так или эдак, а он неудачник, и они не хотели рисковать.
— День добрый, Себастьян. Вроде западный задувает?
Ему не смотрели в глаза, не подшучивали над ним, не подталкивали локтем. С ним всегда были очень вежливы.
А потом настал роковой день отъезда Элены.
Женщины Торре-дель-Мар были согласны ждать своих суженых по десять лет, пока те медленно, с трудом, по грошу копили деньги, чтобы наконец купить непременный мебельный гарнитур и прилично обставить одну-единственную комнату.
Срок этот уже истек, потому что Коста объяснился с Эленой, когда ей было всего шестнадцать. Головка Элены напоминала эскиз головки замечательной красавицы, сделанный рукой большого мастера, который поручил выполнить несущественные детали своему талантливому ученику; но когда дошла очередь до громадных, скорбных глаз, художник снова сам взялся за кисть и явил все совершенство, всю страстность и неповторимую проникновенность своего мастерства. Элена была тоненькая, нежная, преданная, и Коста, привыкший принимать ее любовь с опасным благодушием, перенес в один из февральских дней страшное потрясение.
Обычно, встречаясь на людях, влюбленные затевали для отвода глаз шумные игры и возню. В тот раз Элена вместе с другими девушками стирала на реке белье, и, когда Коста не спеша прошелся по берегу и обрызгал ее, бросив в воду большой камень. Элена вскочила и, притворяясь рассерженной, кинулась за ним, вытирая о подол руки.
— Сегодня надо встретиться. В обычное время, где всегда.
Встречались всегда на кладбище. Здесь между влюбленными улаживались размолвки, тут же, под покровом темноты, среди могил предавались любви те, кто не видел проку в ожидании. Встречаясь в сумерках на дороге, ведущей к кладбищу, люди не узнавали друг друга — мужчины низко надвигали на глаза шляпы, женщины прикрывали лица носовыми платками. Не было секретом, что все занимались тут одним и тем же.
— Я хотела написать тебе, — сказала Элена, — да не знала как. Сердце прямо разрывается. Конечно, я понимаю, тут не твоя вина, но у меня ведь на руках старики.
— Погоди, я что-то тебя не понимаю — У Косты перехватило дыхание. С раннего утра его томило предчувствие надвигающейся беды.
— Отец долго не протянет, — продолжала Элена. — Ты ведь знаешь, что сказал доктор про его грудь. Подумай сам, что тогда будет с мамой9 Да и со мной тоже.
— Мы о ней позаботимся. Пускай живет с нами.
Элена невесело рассмеялась, потом ласково взяла его за локоть.
— Послушай, Себастьян, мы с тобой никогда не говорили о деньгах, правда? Все эти годы я ни разу об этом не заикнулась. Но не сомневайся, я знаю, в каком ты положении. На прошлой неделе доктор сказал отцу, что он больше не сможет рыбачить. Как же нам быть? Я говорю о себе и о маме. Можешь ты мне ответить?
Нет, ответить ей вразумительно он не мог Коста выдавил из себя несколько бессвязных слов, сам понимая всю их никчемность. Элена тихонько плакала.
— Я должна что-то делать. Тянуть дольше нельзя.
— А что же ты можешь сделать? Не хотелось бы мне, чтобы ты пошла служить в гостиницу.
— В гостиницу? Не беспокойся, я уже туда ходила, гам устроиться нельзя. Знаешь, чем откладывать, лучше уж я скажу тебе все сейчас. Ты уж прости, но я уезжаю работать в Барселону.
— Куда? — произнес он. — В Барселону? Но это невозможно. Ты… и в Барселону? Никогда я на это не соглашусь. Подумать только! В Барселону — не нашла другого места.
— Обо всем уже договорено. Я нанялась в хорошую семью. Насчет этого все в порядке, только с тобой мы не сможем часто видеться. Не сердись, — продолжала она, — мне тяжело, когда ты сердишься. Я так долго ломала себе голову. Ведь надо что-то делать.
— Тебе, наверное, не нравится, что тут у нас слишком тихо, — сказал он с горечью. — В Барселоне, говорят, жить куда приятнее. Будешь там в кино бегать.
Сейчас ему больше всего хотелось причинить ей боль, хотя изо всех людей — за исключением матери — она одна не отвернулась от него, потому что ее как женщину, кроме любви, по-настоящему ничто не волновало и она — как способны лишь женщины — умела видеть сквозь маску, которую судьба вынуждает носить человека. Но Элена понимала, что другого он и не мог сказать.
— Если б только ты хотел понять, — заговорила она, — это же выход для нас обоих. Единственный выход. Мы можем уехать вместе. В Барселоне никому до нас не будет дела. Я бы нашла себе работу в гостинице, а ты бы поступил на фабрику И зачем нам собственная мебель9 Мы могли бы пожениться и снять комнату, как делают все в Барселоне. Почему бы и матери твоей не поехать с нами?
Но мать Косты в ответ на предложение сына лишь покачала головой.
— Не хочу стоять у тебя на дороге, сынок. Только обо мне ты не беспокойся. Бывает в жизни, что чего-то не можешь сделать, и все тут. В мои годы, во всяком случае.
Он и не ждал иного ответа.
На следующий день Коста снес железный сундучок с пожитками Элены на маленькую площадь, откуда в полдень отправлялся автобус в Барселону. Он подарил ей японский веер и флакон лавандовой воды. Думая, что автобус вот-вот тронется, они дважды сказали друг другу «до свидания» и пожали руки, а потом в растерянности стояли, не зная, что сказать еще, и лишь изредка встречались глазами и натянуто улыбались, как бывает, когда расставаться мучительно больно.
Пришел и кое-кто из соседей.
— Ну, прощай, Элена. Не плохо прокатиться, а? Смотри уж, держись там, девушка! Это ведь тебе не что-нибудь, а Барселона! Ха-ха!
— Ну мог ли он ожидать, что она… — услышал Коста чьи-то слова.
Глава V
Когда предстояло что-нибудь обсудить, члены братства рыбаков Торре-дель-Мар собирались в задней комнате кафе «Двадцатый век». Хотя предполагалось, что братство это занимается главным образом такими делами, как организация ежегодного паломничества к мощам святого Бенедикта, собрания его проходили при закрытых дверях, и даже высохший хмурый официант, прежде чем войти, должен был постучаться и терпеливо ждать разрешения переступить порог. Скромные, иссушенные тяжелым трудом люди, носившие имена всех двенадцати апостолов, с неловким видом сидевшие сейчас вокруг стола в строгих праздничных костюмах, составляли негласный кабинет, вершивший делами деревни; они были честью ее и совестью. Высказывались медленно и немногословно, они принимали решения по жизненно важным для общины вопросам, предоставляя мэру и его подчиненным взимать налоги и заниматься починкой дорог.
