Робер Мерль - Уик-энд на берегу океана
Дьери по– прежнему терзался за его спиной страхом, и Майа почему-то чувствовал себя смущенным и виноватым. «Что за черт, -подумал он, – ведь не моя же в том вина, что он боится!»
– Утром установили. Лейтенантик выстреливает свои последние снаряды. Ох, и мнит о себе этот лейтенант!
– Просто болван, – решил Александр. – А пока что фрицы в нас стреляют.
– У фрицев это просто пристрелка, – сказал Пьерсон, – и в качестве пристрелки совсем неплохо
– Значит, по-твоему, неплохо? Ведь поле-то в полукилометре отсюда.
Пьерсон лежал вплотную к Майа, и никогда еще Майа не видел так близко лицо Пьерсона. Как раз в эту минуту Пьерсон улыбнулся. Улыбнулся обычной своей улыбкой, потупив глаза. Который раз Майа отметил про себя, что, улыбаясь, кюре становится похож на девушку. И не только из-за длинных ресниц и румяных щек. Девичье выражение придавали ему опущенные веки. Казалось, будто он замыкает наглухо какие-то свои заветные сокровища.
– Для артиллерии, – все еще улыбаясь, сказал Пьерсон, – пятьсот метров в сторону от цели вовсе не так уж плохо.
– Уж вы ему верьте, – сказал Александр. – В вопросах вооружения аббат у нас собаку съел.
Он приподнялся на локте и отодвинулся, стараясь, чтобы рубашка не испачкалась в земле. Его по-прежнему волновала мысль, молился ли Пьерсон, когда он его окликнул.
– Кончили?
– Да кто его знает!
– С меня хватит! – яростно сказал Дьери. – Я лично не намерен валяться здесь целый день. У меня другие дела есть. Я тороплюсь.
Он поднялся на ноги с тяжеловесной грацией толстяков.
– Куда ты?
– За водой.
– Ты что, рехнулся? – крикнул Александр.
Он тоже поднялся, но Дьери уже снял котелок с гвоздя и пошел прочь крупным шагом.
– Дьери, – крикнул Александр, – не валяй дурака! Дьери!
Но тот даже не оглянулся.
– А главное, – сказал Александр, – он дырявый котелок схватил!
Александр снова распластался на земле. На сей раз свист до них донесся еле-еле. Короткий свист, словно уже на излете, почти слившийся с гулом разрыва. Их снова окутало облаком дыма.
– Недалеко упало, – сказал Пьерсон.
Они дружно закашлялись.
– Упало рядом с колодцем.
– Почему ты так думаешь?
– Посмотри на дым.
– Верно, – сказал Пьерсон, – он там гуще.
Александр поднялся на ноги.
– Черт! – процедил он сквозь зубы. – Только бы Дьери…
Как раз в эту минуту перед ним возник сам Дьери, правда с пустыми руками, зато в самом веселом расположении духа. Он хохотал, хохотал так раскатисто, что щеки и шея его беспрерывно тряслись, как галантир на блюде, которое кто-то встряхивал забавы ради.
– Эй, голуби! – сказал он. – Ох, что со мной случилось!
Он помолчал, откашлялся.
– Семидесятисемимиллиметровка, голуби!
Тут уж запрыгало и его обширное брюхо.
– Так близко упало, что меня на землю швырнуло…
Его душил смех, и он опять замолчал. Вдруг его шея раздулась, как чудовищное жабо, полиловела, потом опала, и послышались какие-то хриплые булькающие звуки.
– Подымаюсь… Цел! Совсем! Хоть бы волосок!…
Теперь он как-то даже кудахтал. Смех вырывался из его глотки с каким-то почти непристойным шипением, как у ярмарочного «уйди-уйди», из которого выпускают воздух.
– Но, уважаемые… Котелок исчез! Ну прямо нигде его нету!… Я повсюду ищу! Заглядываю под машины… Даже на деревья смотрю!
Все это он проговорил с хохотом. Брюхо его тряслось, плечи судорожно подпрыгивали, шея и щеки дрожали, а за очками поблескивали глаза, холодные и пристальные, будто веселье, владевшее всем его крупным телом, не имело к ним никакого отношения.
– Что за черт, думаю! Нет котелка! Нет, да и только…
Майа отвернулся. От этого смеха ему всегда становилось не по себе.
– Я тут же подумал: то-то Александр будет злиться…
Три товарища стояли кружком, глядя на него. Вдруг Александр выступил вперед.
– А что у тебя с рукой, Дьери?
– С какой рукой? – все еще смеясь, сказал Дьери.
Все трое уставились на него, и Дьери машинально проследил направление их взглядов. И сразу же перестал смеяться, кровь отхлынула от его щек. Он зашатался. Александр едва успел подхватить его за плечи,
– Виски! – крикнул Александр. – Живо, виски!
Теперь Дьери был бледен как полотно. Верхняя губа подергивалась. Он глядел на свою руку. Рукав был весь красный, и капли крови, стекая, уже образовали у его ног маленькую коричневую лужицу.
– Рука! Моя рука!
– Да это ничего! – сказал Александр.
Он поднес Дьери виски.
– Моя рука! – сказал Дьери.
Александр деликатно придержал его за запястье и вылил на рану остаток виски. Кровотечение не унималось, и Дьери смотрел на свою руку, на коричневую лужицу у своих ног, расплывающуюся на пыльной земле.
– Моя рука!
– Да стой ты прямо, – сказал Александр, – а то меня раздавишь.
– Моя рука!
– Уже говорил…
– А двигать ею можешь? – спросил Пьерсон.
Дьери вместо ответа покачал головой. Его верхняя губа совсем наползла на нижнюю, и казалось, он вот-вот заплачет, как мальчишка. Жирные ноги дрожали не переставая.
– Да ничего страшного нет, – сказал Пьерсон, – двигать ею можешь?
– Черт тебя подери! – сказал Александр. – Да не наваливайся ты на меня так. Ведь раздавишь.
Вдруг Дьери начал стонать.
– Моя рука! Рука! Рука!
– Ну что твоя рука? – сказал Майа. – Можешь ею двигать. – да или нет?
– Могу.
– Да стой же ты, черт! Раздавишь меня, ведь этакая махина.
– По-моему, ничего страшного нет, – сказал Пьерсон. – Уже меньше кровоточит.
– Сядь, – сказал Александр, – не могу я больше тебя держать. Раздавишь.
Пьерсон взял Дьери за запястье.
– Сейчас я тебя перевяжу.
– Нет, – сказал Дьери с неизвестно откуда взявшейся энергией, – отведите меня в санаторий.
– Из-за этого? – сказал Майа. – Ты что, спятил?
– Необходимо обработать рану, – сказал Дьери. -Отведите меня в санаторий.
– Ей-богу, спятил. У них в санатории и так дела хватает.
– Тогда я пойду один, – сказал Дьери.
Теперь он уже мог стоять без поддержки Александра. И стоял на ногах прочно.
– Не надо преувеличивать, – сказал Пьерсон. – Из-за какой-то царапины!
– Иногда и царапины бывают смертельными.
Теперь он был полон энергии.
– Им в санатории и без тебя дела хватает.
– Ну и пусть, – сказал Дьери, – раз вы меня бросили, пойду один.
Александр поднялся и подтянул пояс.
– Ладно уж, – сказал он, – твоя взяла. Идем.
Он нерешительно оглянулся на фургон. Майа тоже поднялся.
– И я пойду. Вдвоем уж как-нибудь дотащим тело.
– Не смей так говорить, – сказал Дьери.
Александр снова тревожно оглянулся на фургон.
– Я останусь, – улыбнулся Пьерсон. – Не беспокойся, я никуда не уйду.
– Из-за царапины! – бросил Майа через плечо.
Пьерсон глядел, как они удаляются втроем, Майа посередине. Александр – такой здоровенный, а Дьери – такой жирный, что Майа рядом с ними казался до странности тонким. Они вступили на территорию санатория и пошли по аллее. Потом завернули за купу деревьев и пропали из виду.
Внезапно Пьерсон почувствовал себя ужасно одиноким. Он вытащил из кармана трубочку, нерешительно посмотрел на нее, снова сунул в карман. Потом сел на свое обычное место, прислонился к ограде санатория. Он просидел так несколько минут и только сейчас заметил, что все время думает о грядущих неделях и месяцах. Затем он уперся локтями в колени, прикрыл ладонями лицо и начал молиться.
* * *А те трое шли по главной аллее санатория. «Гравий, – думал Майа, – до чего же приятно ходить по гравию». Под ногами твердо, и даже чуть поскрипывает… Не то что песок. Здесь песок повсюду. При каждом шаге вязнешь в песке.
Дьери обернулся к Александру.
– Вызовешь помощника хирурга Сирилли.
– А кто это?
– Знакомый врач.
– А откуда ты его знаешь?
– Вчера познакомился. Я оказал ему небольшую услугу.
– Опять тайны.
– Короче, вызовешь. Иначе придется ждать очереди часа два. А за это время я изойду кровью.
– Ну, к чему эти преувеличения? – сказал Майа. – Кровь почти не идет.
Он искоса поглядел вправо. Двое солдат без гимнастерок, зажав в зубах сигареты, наводили порядок среди трупов. Рядом лежала груда одеял и стояли сложенные носилки. Крови не было видно, но повсюду были разбросаны лохмотья защитного цвета, прикрывавшие какие-то бесформенные куски. Двое солдат растягивали одеяло и складывали на него первые попавшиеся обрубки, а потом, когда, по их мнению, набиралось достаточно, взваливали тюк на носилки. Работали они не спеша, методически.
