Михаил Веллер - Живы будем – не помрем
— Похоже, успели, — спокойно сказал Боря и сел на подножку грузовика. И будто по команде чумазые, тяжело дышащие люди оживленно загалдели: риск спал, дело было выиграно и окончено — сейчас они являлись как бы единой командой победителей, спаянной тем самым огнем, который они покорили.
Неотчетливо Саша помнил, как ехали в грузовике, где под ногами брякали и катались пустые огнетушители, как пожимали протянутые руки, как поскрипывал колодезный ворот, кричали петухи, оказалось, что уже утро, и родная тарахтящая «Аннушка» вынырнула из рассветной мути, прокатилась по деревенскому лугу и встала, и они полезли в ее нутро, отработавшие свою работу воздушные пожарные.
— Ну как — нравится? — проорал ему Шурик сквозь вой мотора.
Он чувствовал себя королем. Ради этого дня стоило жить!
— А ты ничего, — скупо обронил Боря в душевой. — Не сдрейфил.
Не сдрейфил он и в следующий раз, когда они десантировались на небольшой, с четверть гектара, очаг загорания — явно последствия костра, оставленного в лесу какими-то разгильдяями.
— Сами управимся, — определил Боря, глядя сверху на выглядящий невинным огонек, ввинтивший в зеленое небо штопор прозрачного дыма.
И они управились: топоры, лопаты, бензопила и пеногоны. Они окружили, отсекли пламя и не пустили его дальше. Над полыхающими кронами рокотал пузатый «Ми-6», рубя лопастями зыбкое марево и извергая из чрева потоки воды, взрывающейся облаками шипящего пара. Страшно не было. Было здорово — драться и побеждать.
«Вот что такое настоящая жизнь, парень», — вслух произнес Саша, когда «восьмерка» — вертолет «Ми-8», — отгибая кусты тугой струей от гремящего винта, садился на лесную прогалину, где собрались они семеро — усталые, в саже и поту, собрав парашюты и инвентарь, отхлебывая из фляжек и закусывая НЗ. Они были главные здесь, с весомой основательностью в повадке, они были хозяева, они были — пожарной охраны бойцы .
Небрежной развалочкой проходил теперь Саша по тротуарам города, глядя слегка поверх голов. Лелеемый знак касты проявился в нем: его уделом было единоборство с огнем и смертью, и победа была ему по плечу. Ему было за что уважать себя. Он недаром жил. Взгляд его приобрел медлительную тяжесть. Он вдруг обнаружил у себя какую-то новую улыбку (которую тайно, для себя, назвал «бойцовой»): верхняя губа вздергивалась двумя уголками, в полупрезрительной гримасе обнажая передние зубы.
Блаженный угар первых недель минул. Чередование дежурств и отдыха втягивалось в колею. Прыжки на пожар случались отнюдь не каждый день.
Беспощадно Боря учил его, «как мужчина должен уметь постоять за себя» (так он выражался). Синяки от этой учебы не сходили с ноющего тела. По утрам умывальник оглашался воплями и кхеканьем, крепкими звуками ударов и прыжков.
— Окреп, окреп, — приговаривал он, ощупывая Сашу здоровенными твердыми руками. И за его интонациями взмывал, грохотал для Саши непримиримый звягинский голос: «Сжав челюсти! Храбро! Гордо! Вот что такое дух! Все может настоящий человек!!»
Он не мог знать, что в эти дни голос Звягина звучал не так…
Звягин сидел в квартире Ивченко и с видимым удовольствием ел шоколадный торт — потолстеть ему не грозило. Сашины родители обменивались взглядами, что-то подсчитывая в уме.
— Говорите, с детства мечтал о машине, о путешествии? Надо покупать.
— Если это может помочь — какие разговоры…
— Понятно. Никаких «но». Деньги надо найти. Не хватает — лезьте в долги. Продавайте все.
«Да: сын дороже всего, но расставаться со всем нажитым тоже нелегко… Не собирались они раньше никогда покупать машину…»
Считали долго. Сберкнижка. У кого одолжить. Что продать.
На машину набиралось — но машина машине рознь. Звягину требовалась эффектная машина. Такая, чтоб пахло сбывшейся сказкой.
— Меняйте квартиру, — подытожил он. — С приплатой. Поживете не в центре. Да хоть и в одной комнате! Но туда к вам будет приходить ваш сын с вашими внуками. А если нет — много ли радости здесь, — он обвел рукой стены, — где все будет напоминать…
— Вот какая трудность, — нерешительно сказал отец. — Саша всегда был гордым мальчиком, он никогда не примет такого подарка от родителей: он понимает, чего это нам стоит, и это его может только огорчить, подействовать хуже…
— А подарки и не годятся, — согласился Звягин. — Нужен вариант посильнее. Ослепительный случай. Улыбка фортуны — в тридцать два зуба. Кое-что я продумал…
Надо было торопиться, торопиться — формальности съедали массу времени, а время сейчас было бесценно, время решало все.
Надо было найти машину. Обменять квартиру и собрать деньги.
«Привлечь в сообщники» Джахадзе и оформить покупку на него.
Перегнать машину в Галич и отрепетировать там спектакль.
Звягин чувствовал себя превосходно — в постоянном действии он цвел. Он пребывал в своем любимом состоянии — выступать в роли творца жизни, создавать события и лепить судьбы.
— Иногда мне кажется, что тебе опять двадцать лет, Ленька, — сказала жена.
— Папа самоутверждается через свои поступки, — важно известила дочка, читающая «Социологию личности» Игоря Кона.
— Я его научу любить жизнь! — сказал Звягин. — Я ему покажу, как поджимать хвост!
Нередко в погожие дни Боря сажал Сашу на свою «Яву», и они летели полчаса на тихое безлюдное озерцо. Валялись на горячем песке, отрабатывали приемы самбо, пекли картошку в золе. Боря утверждал, что живя с восемнадцати лет в казарме и общежитии, нуждается раз в неделю в тишине и одиночестве. Вот женится, получит квартиру — тогда все, только семья и коллективный отдых.
Саша давал ему читать Ритины письма и выслушивал мнение:
«Ты блюди себя! В кулаке ее держать!» Вообще ему по рассказам Рита не очень нравилась.
— Приперлись на наше место, — с досадой сказал он, когда однажды они обнаружили на своей излюбленной полоске песка белую «Волгу» в тени ивы. — Автомобилисты, чтоб им…
Не то пират, не то грузинский князь раскинулся в шезлонге, выставив к солнцу мохнатую грудь, и листал красочный журнал. Невысокий паренек, видимо, его сын, стоял по колено в воде со спиннингом. Играл приемник в машине.
— Одни головастики здесь. Горе-рыболов! — сплюнул Боря.
Похоже, ветерок донес его слова до соседей, потому что они посмотрели на мотоцикл, обменялись тихим замечанием и дружно отвернулись.
— Сделаю пробежечку, — сказал Боря по своему обыкновению, вылезая из бодрящей водички после первого купания.
— Десяток километров по хвойному лесу — это ж заменяет месяц в Сочи, как говорил на марш-броске наш старшина.
Растерся полотенцем, завязал кроссовки и легким размашистым шагом исчез между сосен.
Саша перевернулся на спину, закрыл глаза и задремал. Здесь его не гоняли — организм должен отдохнуть в недельку раз.
Открыл он глаза от крика:
— Помоги-те! Тону-у!..
Метрах в полустах от берега выныривала и скрывалась под водой голова. Грузинский князь торопливо вылезал из-под машины. Он сорванно вторил крику:
— Помогите! — и побежал в воду, как был, в туфлях и синих комбинезонных брюках с лямками. Влетев по пояс в озеро, вдруг остановился, суматошно стал стаскивать комбинезон, туфли, швырнул их на берег.
Саша вскочил, оцепенело глядя на тонущего. Черная голова скрылась под серой гладью, показалась снова. Руки беспомощно хватались за воздух.
— …ону… — с хрипом донеслось оттуда.
Грузин достиг глубины по горло и беспорядочно заметался.
Саша с разбега прыгнул в воду и поплыл саженками, пытаясь переходить на кроль. Он плавал не слишком, но тут выкладывался.
— Помоги! Скорее! — кричал, захлебываясь, грузин: он отчаянно взбивал пену в двадцати метрах от берега, где дно уходило из-под ног: видимо, плавать не умел.
— Спаси! Дорогой! Скорее! — орал он. Опрометью бросился на берег, схватил надувной резиновый круг и кинул его зачем-то вслед Саше. Плюхнулся сам за кругом, рывками спеша вперед.
Голова по-прежнему иногда выныривала, высовывались руки и колотили суматошно, пеня воду.
Саша проплыл уже половину расстояния.
— Держись! — завопил он.
Грузин, наконец, додумался: продел круг под мышки и, неловко загребая раскоряченными руками, дерганными зигзагами двигался теперь к месту происшествия, издавая бешеные гортанные клики.
«Судорога? Холодный источник со дна? Как бы он меня самого не утопил», — опасливо мелькало в голове. Саша припоминал плакаты на спасательных станциях. Схватить за волосы. Или сзади за подбородок. Не дать обхватить себя и утащить на дно. Именно это ему и грозило. Тонущий, с выпученными в ужасе глазами и разъятым ртом, хрипел и бился — вцепился в него обеими руками, подмял под себя, сомкнулась волна над ними. Саша поджал ноги, уперся коленями в живот парня, резким толчком разорвал объятие, стукнул его кулаком, целя в висок, пытаясь оглушить…
