Николя Барро - Улыбка женщины
К сожалению, меня нет в офисе. В случае крайней необходимости вы можете связаться со мной по номеру…
Далее следовал номер мобильного телефона, по которому Голдберг был «временно недоступен». Круг замыкался.
Что делать? Я пытался работать: просматривал рукописи, писал тексты для суперобложек, пил свой неслабый стопятидесятый эспрессо и все косился на телефон. Сегодня было уже много звонков, но ни одного от моего друга и партнера по бизнесу Адама Голдберга.
Сначала объявилась Элен Бонвен, очень милая писательница, всегда говорившая подолгу. Временами у нее случались творческие запои, и тогда она спешила поделиться со мной каждой своей удачей. Дай ей волю — она бы прочитала мне по телефону всю рукопись. Однако временами она впадала в творческий кризис, и тогда мне приходилось изо всех сил убеждать Элен в уникальности ее литературного таланта.
На этот раз был именно второй случай.
— Я опустошена, у меня ничего не получается, — плакала она в трубку.
— Ах, Элен, как часто я от вас это слышу? И каждый раз в результате получается великолепный роман, — успокаивал ее я.
— Только не сейчас. История не клеится, от начала и до конца, — мрачно продолжала Элен. — Знаете, Андре, вчера я весь день сидела за этой глупой машиной, а вечером удалила все, что написала. Почему? Потому что это получилось ужасно: плоско, пусто, заезженно. Никто не станет читать такое.
— Но это неправда, Элен. Вы пишете замечательно. Достаточно посмотреть восторженные читательские отзывы на сайте «Amazon». Кроме того, некоторые перебои в работе — это совершенно нормально. Может, стоит устроить себе маленькую передышку? И тогда идеи снова хлынут потоком, вот увидите.
— Нет, у меня странное чувство, что больше ничего не будет. Давайте забудем об этом романе, и я…
— Что за глупости! — перебил ее я. — Вы хотите сдаться в последний момент? Ведь книга почти закончена!
— Возможно, но она мне не нравится, — упрямилась Элен. — Эту вещь надо переписывать полностью. В принципе, я могу удалить все.
Я вздохнул. С Элен Бонвен все было как обычно. В то время как большинству авторов, с которыми я имел дело, необыкновенно тяжело давались первые страницы и они с трудом входили в работу, начиная новую книгу, эта дама устраивала панику, когда рукопись была на три четверти готова. Именно тогда ей вдруг все переставало нравиться и она кричала, что написала худшую свою вещь, полное дерьмо!
— Послушайте меня, Элен, — убеждал я ее, — ничего не удаляйте! Лучше пришлите мне то, что уже написали, и я немедленно посмотрю. А потом поговорим, хорошо? Готов спорить на что угодно, это блистательно, как всегда.
Я говорил еще минут десять, после чего, обессиленный, положил трубку. А потом направился в кабинет секретаря, где мадам Пети сплетничала с мадемуазель Мирабо.
— Адам Голдберг не звонил? — спросил я ее.
И мадам Пети, на этот раз втиснувшая свои барочные формы в яркое платье с крупными цветами, улыбаясь, отрицательно покачала мне головой из-за кофейной чашки.
— Нет, месье Шабане, — приветливо ответила она. — Я бы сразу позвала вас. Только этот переводчик, месье Фабр. Хотел о чем-то спросить вас, перезвонит позже. И… Да! Звонила ваша мама, срочно просила связаться с ней.
— Бога ради! — всплеснул я руками.
Разговоры с матерью отнимали у меня, как правило, не меньше часа и при этом никогда не оказывались «срочными».
В отличие от меня моя милая родительница располагала массой свободного времени. Она любила звонить мне в издательство, потому что знала: там обязательно снимут трубку. Когда меня не было на месте, она болтала с мадам Пети, которую находила «просто очаровательной». Однажды я дал маме свой рабочий телефон — на крайний случай. Жаль, что наши представления о том, что это такое, сильно не совпадали. Демонстрируя безошибочную интуицию, мама звонила мне всякий раз, либо когда я, пытаясь уложиться в график, попадал в ужасный цейтнот, либо когда мне надо было срочно редактировать рукопись, которую во второй половине дня желательно сдать в набор.
— Представь только, наш старик Орбан собирал вишни и свалился с лестницы. Теперь лежит в больнице — перелом бедра. Что ты на это скажешь? Я имею в виду, каково в его возрасте лазить по деревьям, а?
— Мама, я тебя умоляю, у меня сейчас совсем нет времени.
— Боже мой, Андре, что ты так нервничаешь? — недовольно спрашивала мама. — Я думала, тебе будет интересно это узнать, ты так часто бывал у него в детстве.
Кончались эти разговоры, как правило, неприятно. Иногда я пытался беседовать с мамой, не отрываясь от работы. В этом случае я невпопад поддакивал ей или вставлял к месту и не к месту другие междометия, что в конце концов начинало ее раздражать.
— Андре, ты вообще слушаешь меня? — сердилась мама.
Иногда мне самому приходилось прерывать ее на полуслове.
— Я больше не могу! — кричал я в трубку.
А потом выслушивал упреки в том, какой я стал нервный и, по-видимому, совсем не слежу за своим питанием.
Тогда я спешно обещал ей перезвонить вечером из дома и поговорить «в спокойной обстановке», чтобы мама не обиделась на ближайшие лет сто.
Так что для всех заинтересованных сторон было бы лучше избегать этих телефонных переговоров в офисе.
— Если позвонит моя мать, скажите ей, что я на конференции и свяжусь с ней вечером, — не раз говорил я мадам Пети.
Но секретарша была не на моей стороне.
— Это же ваша мама, Андре! — восклицала она, в очередной раз проигнорировав мое распоряжение, и, если хотела меня позлить, добавляла: — Мне тоже кажется, что порой вы бываете чересчур раздражительны.
— Вы слышали, что я сказал, мадам Пети? — Я старался смотреть на нее как можно строже. — У меня совершенно нет времени, и вы ни под каким предлогом не должны соединять меня ни с моей матерью, ни с кем-либо другим, за исключением Адама Голдберга или кого-нибудь из его агентства. Надеюсь, вы меня поняли.
Симпатичная мадемуазель Мирабо посмотрела на меня широко раскрытыми глазами. Когда она только пришла на работу, я взял ее под свое крылышко и стал терпеливо объяснять все нюансы издательской рутины. Мадемуазель Мирабо слушала меня с восхищенной улыбкой, а потом сказала, что я напоминаю ей главного героя фильма «Русский дом» по триллеру Джона Ле Карре, — в молодости, разумеется, — с такими же карими глазами и бородой.
Тогда я чувствовал себя польщенным. Конечно, какой мужчина не хотел быть похожим на Шона Коннери в роли английского джентльмена-издателя, который хоть и не блещет начитанностью, зато достаточно умен, чтобы обмануть спецслужбы.
Я ловил растерянный взгляд мадемуазель Мирабо, с угрюмым видом поглаживая свою бородку. Вероятно, теперь она держала меня за изверга.
— Как скажете, месье Шабане, — сухо ответила мадам Пети.
Уже на выходе из ее кабинета я слышал, как она сказала мадемуазель Мирабо:
— Должно быть, он сегодня не в духе. А между тем его мама — очаровательная пожилая дама.
Я хлопнул дверью своего кабинета и плюхнулся в кресло. Потом недовольно уставился в экран компьютера, матовая темно-синяя поверхность которого отражала мое лицо. Нет, сегодня я не имел ничего общего со стариком Шоном. За исключением того, что ждал звонка одного агента, который хоть и не располагал секретными документами, зато делил со мной одну тайну.
Адам Голдберг был литературным агентом Роберта Миллера. Контора этого умного и красноречивого англичанина успешно работала в Лондоне много лет. Голдберг внушил мне симпатию уже при первой нашей встрече. Потом мы провели вместе немало времени на книжных ярмарках и не меньше веселых вечеров в лондонских клубах и во франкфуртских барах, так что успели стать добрыми друзьями. Именно он предложил мне рукопись романа Роберта Миллера, а потом продал ее за весьма скромную гарантийную сумму.
Так, по крайней мере, звучала официальная версия.
— Хорошая работа, Андре, — похвалил меня месье Монсиньяк, когда я сообщил ему, что контракт подписан.
А мне сразу стало немного не по себе.
— Не бойся! — усмехаясь, говорил мне Адам. — Вы хотели нового Стефана Кларка — и получили его. Гарантийную сумму вы легко возместите. Кроме того, сэкономите на переводчике. Лучше и быть не может.
Но аппетиты стали расти. Кто же знал, что небольшой парижский роман Роберта Миллера будет так хорошо продаваться?
И сейчас, развалившись в своем кресле, я вспоминал, как когда-то на франкфуртской ярмарке сидел с Адамом в баре «Джимми» и объяснял ему, какой именно роман нужен нашему издательству. Вдохновляемый прохладительными алкогольными напитками, я набросал примерный сюжет и попросил Адама подыскать подходящего автора.
— Прошу прощения, но на сегодняшний день ничего подобного на примете у меня нет, — ответил Адам и тут же как бы вскользь добавил: — Но мне нравится идея. Мои поздравления! Собственно говоря, почему ты сам ничего не пишешь? Я легко продал бы твою рукопись тому же «Опаль».
