Андрей Вознесенский - Прорабы духа
Деревянный зал
Я люблю в Консерваториине Большой, а Малый зал.Словно скрипку первосортную,его мастер создавал.
И когда смычок касаетсяего певчих древесин,Паганини и Касальсыне соперничают с ним.
Он касается Истории,так что слезы по лицу.Липы спиленные стонутпо Садовому кольцу.
Сколько стона заготовили…Не перестраивайте выМалый зал Консерватории —скрипку скрытую Москвы.
Деревянные сопрановенских стульев без гвоздей.Этот зал имеет правохлопать посреди частей.
Белой байковой прокладкойскутан пол и потолок —исторической прохладойчтобы голос не продрог.
Когда сердце сиротою,не для суетных смотринв малый сруб Консерваторииприходить люблю один.
Он еще дороже вроде бы,что ему грозит пожар —деревянной малой родине.Обожаю Малый зал.
Его зрители — студентыс гениальностью в очахи презрительным брезентомна непризнанных плечах.
Пресвятая профессураисчезающей Москвынос от сбившейся цезурыморщит, как от мошкары.
В этом схожесть с братством ложия до дрожи узнавал.Боже,как люблю я Малый зал!
Даже не консерваторская,а молитвенная тишь…В шелковой косовороточкетайной свечкой ты стоишь.
Облак над Консерваториейзолотым пронзен лучом —как видение Егорияне с копьем, но со смычком.
Вестница
Я к вечеру шестого маяв глухом кукушкином лесушел, просекою подымаясь,к электротягам на весу.
Как вдруг, спланировав на провод,вольна причиной неземной,она, серебряная в профиль,закуковала надо мной.
На расстоянье метров сорок,капризница моих тревог,вздымала ювелирно зоркосвой беззаботнейший зобок.
Судьбы прищепка бельевая,она причиною годовнечаянно повелевала.От них качался проводок.
И я стоял, дурак счастливый,под драгоценным эхом их.Я был отсчитывать не в силах.Неважно сколько — но каких!
Я думал, как они жемчужнониспосланы наверняка —необъяснимая пичужка,нежданные твои века!
Сестра
Сестра, ты в «Лесном магазине»выстояла изюбрину,тиха, как в монастыре.Любовницы становятся сестрами,но сестры не бывают возлюбленными.Жизнь мою опережаетлунная любовь к сестре.
Дело не во Фрейде или Данте.Ради родителей, мужа, брата, etc,забыла сероглазые свои талантыпреступная моя сестра.
Твой упрямый лобик написал бы Кранах,только облачко укоризнынеуловимо для мастерства,да и руки красныеот водопроводных кранов —святая моя сестра!
Что за дальний свет состраданья,обретая на срок земнойчеловеческие очертанья,стал сестрой?..
Жила-была девочка.Ее рост — на шкафу зарубками.Кто сказал,что не труженица лобастая стрекоза?Маешься на две ставки,стираешь, шьешь,не воруешь,бесстрашная моя сестра.
Для других ты — доктор. И когда увереннонадеваешь с короткими рукавами халат —будто напяливаешьбезголово-безрукую Венеру.Я с ужасом замечаю,что торс тебе тесноват…
Ссорясь с подругой и веком или сойдя с катушек,когда я на острие —скажу: «Поставь раскладушку» —вздохнувшей моей сестре.
Сестра моя, как ты намучилась,таща авоськи с морковью!..Метромост над тобой грохочеткак чугунный топот Петра.А рядом — за стенкой, за Истрою, за Москвою —страна живет, как сестра.
Сестра твоя по страданию,по божеству родства,по терпеливой тайне —бескрайняя твоя сестра…
Сестра моя, не заболела?Сестра моя, поспала бы…В зимние вечеранад шитьем сутулятсядве русых настольных лампы.Одна из них — моя сестра.
Два дворца в Ликани
Здесь князь пьянел от фортепьяно.Поныне вспоминает сади замок в накладных румянахего романа аромат.
Он пренебрег державным саномво имя женщины простой.Он рядом ей построил замокнад все смывающей Курой.
В халатах красных и ковровыхони прощались на заре.И призрак сломанной короныгорел над ними на горе.
За это царь его чихвостил.И останавливался бал.И очарованный Чайковскийна подоконнике играл.
И попадаем мы невольно,идя из дома во дворец,в волшебно-силовое полемеж красных каменных сердец.
Пред этой силою влюбленной,что выше власти и молвы,за неимением короныснимаю кепку с головы.
Пропорции
Все на свете русские бревна,что на избы венцовые шли,были по три сажени —ровно миллионная доля Земли.
Непонятно, чего это радимужик в Вологде и Тверичуял сердцем мильонную радиусанеобъятно всеобщей Земли?
И кремлевский собор Благовещеньяи жемчужина на Нерлисохраняли — мужчина и женщина —две мильонные доли Земли.
И как брат их березовых родин,гениален на тот же размер,Парфенона дорический ордерв высоту шесть саженей имел.
Научились бы, умиленно —пасторальные кустари,соразмерности с миллионнойчеловечески общей Земли!
Ломоносовскому проспектуне для моды ведь зодчий Москвыте шестьсот тридцать семь сантиметровдал как модуль красы и любви.
Дай, судьба, мне нелегкую долю —испытанья любые пошли —болью быть и мильонною долейи моей и всеобщей Земли.
Щенок по имени Авось
После показа оперы «Юнона» и «Авось» в театре Эспас Карден парижане подарили нашим актерам щенка с кличкой Авось.
Как ты живешь, Авоська,без сосен без савойских?Московская француженка,мадемуазель Авось.Потешно вдоль Манежабежит щенок надежды.Как кожаная кнопкаблестит потертый нос.
Нажмете вы на кнопку —и вы у Сены знобкой,а может, дальше — в небе,где Гончий Пес?..Когда ж вы не без фальши —останетесь без пальца.Авось, не потеряйся!«Авось, — зову, — Авось!»
Авось, тебя лечилиот злостной пневмонии.Горел в снегах простуженныйсухой горячий нос.«Авось!» — зовут актеры,«Авось!» — визжат вахтеры,и тормозят шоферыавтобусных колес.
В собачьих магазинахесть вкусные резины —пропитанная мясомискусственная кость.И всюду тумбы те же —у Лувра и Манежа —и можно писать вкось.
Люблю пожар Парижа!И в зелени, как рыжики,ампиры обрусевшиеособняков в Москве!И модница Парижамигнет, примерив пыжик.Авось не зря построилМанеж Бове.
Авось все образуется.Исчезнут все абсурдности.Хоть палец Апокалипсиснад кнопкою занес…Но все небезутешно,покуда вдоль Манежакак кнопочка надеждыбежит потертый нос.
Редкие кражи
Обнаглели духовные громилы!На фургон с Цветаевой совершен налет.Дали кляп шоферу —чтоб не декламировал.Драгоценным рифмам настает черед.
Значит, наступают времена Петрарки,когда в масках грабящие мужикареты перетряхивали за стихов тетрадки.Масскультурники вынули ножи.
Значит, настало время воспеть Лауруи ждать,что придет в пурпурномподводном шлеме Дант.Бандитами проводятся дни культуры.Угнал вагон Высоцкого какой-то дебютант.
Запирайте тиражи,скоро будут грабежи!..
«Граждане,давайте воровать и спекулировать,и из нас появится Франсуа Вийон!Он издаст трагичную «Избранную лирику».Мы ее своруем и боданем».
Одному поэту проломили череп,вытащили песни лесных полян,и его застенчивый щегловый щебетгонит беззастенчивый спекулянт.
А другой сам продал голос свой таранный.Он теперь без голоса лишь хлюп из гланд.Спекулянт бывает порой талантлив.Но талант не может быть спекулянт.
Но если быть серьезным — Время ждет таланта.Пригубляйте чашу с молодым вином.Тьма аквалангистов, но нету Данта.Кое-кто ворует —но где Вийон?
Другу
