Исабель Альенде - Инес души моей
— Так вы полагаете, что для людей вроде нас еще остались возможности на новом континенте? — недоверчиво спросил Вальдивия. — Прошло уже сорок три года со времен первого прибытия Колумба в те края и двадцать шесть лет с тех пор, как Кортес завоевал Мексику…
— И ровно столько же — двадцать шесть — с тех пор, как Фернан де Магеллан начал кругосветное путешествие. Как видите, земель становится все больше и наши возможности безграничны. Для нас открыт не только Новый Свет, но и Африка, Индия, Филиппинские острова и многое другое, — с убеждением отвечал молодой Альдерете.
Он повторил Вальдивии то, о чем рассказывал во всех уголках Испании: историю о завоевании Перу и о потрясающих воображение тамошних богатствах. Несколько лет назад двое никому не известных солдат, Франсиско Писарро и Диего де Альмагро, присоединились к группе людей, которые поставили себе целью добраться до Перу. Презрев достойные гомеровских поэм опасности, они совершили два путешествия — отправились на кораблях из Панамы и поплыли вдоль изрезанного побережья Тихого океана, ощупью, без карт, постоянно держась южного направления. Они руководствовались рассказами, слышанными от индейцев из разных племен о месте, где домашнюю утварь и мотыги делают из чистого золота и украшают изумрудами, где ручьи — из жидкого серебра, а листья на деревьях и жуки-скарабеи — золотые. Так как точно не было известно, где находится цель их путешествия, им приходилось часто бросать якорь и высаживаться на землю, чтобы осмотреть земли, на которые доселе не ступала нога европейца. В этом тяжелом путешествии многие испанцы погибли, а другим, чтобы выжить, пришлось питаться змеями и другими ползучими гадами. Во время третьей экспедиции, в которой Диего де Альмагро не участвовал, поскольку был занят набором новых солдат и поиском денег для снаряжения еще одного корабля, Писарро и его люди наконец достигли страны инков. В полузабытьи от усталости и жары, затерянные между морем и небом, испанцы сошли со своих порядком потрепанных кораблей и ступили на блаженную землю с плодородными долинами и величественными горами, совершенно не похожую на пропитанные ядовитыми испарениями джунгли севера. Их было шестьдесят два конника-оборванца и сто шесть измученных пехотинцев. С большой осторожностью они стали продвигаться вглубь страны: солдаты шли в тяжелых доспехах, осеняя дорогу крестом, с заряженными аркебузами и шпагами наголо. Навстречу им вышли люди с кожей древесного цвета, одетые в тонкие разноцветные ткани; они говорили на языке с певучими гласными и очень испугались пришельцев, потому что никогда в жизни не видели ничего похожего на этих бородатых существ, будто бы наполовину зверей, наполовину людей. Впрочем, и сами пришельцы удивились не меньше, потому что не ожидали найти такую развитую цивилизацию, как эта. Они были поражены тамошними произведениями архитектуры и инженерными сооружениями, тканями и драгоценностями.
Инка Атауальпа, властитель этой империи, находился тогда не в столице, а на термальных источниках с целебной водой, где его окружали тысячи придворных и роскошь, сравнимая с роскошью двора Сулеймана Великолепного. Туда, к Атауальпе, прибыл один из капитанов отряда Писарро, чтобы пригласить Великого Инку на переговоры. Правитель империи в окружении пышной свиты принял капитана в белом шатре, украшенном цветами и фруктовыми деревьями в горшках из драгоценных металлов, среди бассейнов с теплой водой, где нежились сотни принцесс и играли стайки детей. Инка был скрыт за занавесью, потому что никому не позволялось смотреть на него. Но затем любопытство Атауальпы взяло верх над нормами этикета, и он приказал убрать ткань, чтобы как следует рассмотреть бородатого чужеземца. Так капитану удалось лицезреть монарха. Инка был молод, с приятными чертами лица и восседал на золотом троне под балдахином, украшенном перьями попугаев. Несмотря на странные обстоятельства, искра взаимной симпатии вспыхнула между испанским офицером и знатным индейцем кечуа. Атауальпа пригласил чужестранцев на пир, где кушанья подавали на блюдах из чистого золота и серебра с узорами из аметистов и изумрудов. Капитан передал Инке приглашение Писарро, хотя и мучился угрызениями совести, зная, что Писарро хочет заманить правителя в ловушку и взять его в заложники, — это была обычная стратегия завоевателей в подобных случаях.
Посланнику Писарро хватило нескольких часов, чтобы проникнуться уважением к туземцам: они вовсе не были дикарями, а, наоборот, обладали более высокой культурой, чем многие европейские народы. Он с удивлением обнаружил, что инки имеют обширные сведения в области астрономии и создали солнечный календарь; кроме того, они вели точный учет жителей своей обширной империи, располагавшей безупречной системой общественных учреждений и прекрасной армией. Письменности, однако, у них не было, оружие они использовали примитивное, не знали колеса и не имели ни вьючных, ни верховых животных, а разводили только лам — изящных овечек с длинными ногами и томными глазами. Этот народ поклонялся Солнцу, богу, который требовал человеческих жертвоприношений только в исключительно сложных ситуациях вроде болезни правителя или неудач на войне — тогда нужно было смягчать гнев божества, принося в жертву молодых девушек или детей.
Поверив лживым обещаниям дружбы, Великий Инка и его многочисленные придворные прибыли без оружия в Кахамарку — город, где Писарро приготовил им ловушку. Правитель империи путешествовал в золотом паланкине, который носили его министры, а за ним следовал целый сераль прекрасных девушек. Испанцы перебили тысячи придворных Инки, пытавшихся защитить его своими телами, и взяли Атауальпу в плен.
— Все только и говорят, что о перуанских сокровищах. Разговоры об этом, словно лихорадка, будоражат пол-Испании. Скажите, правда ли то, что рассказывают о Перу? — спросил Вальдивия.
— Чистая правда, хоть это и может показаться невероятным. В обмен на свое освобождение Инка предложил Писарро столько золота, сколько войдет в комнату в двадцать два фута в длину, семнадцать футов в ширину и девять в высоту.
— Но это же просто сказочное богатство!
— Это самый большой выкуп в истории. Писарро получил его в виде украшений, статуэток и ваз, но потом все это переплавили в слитки и поставили на них клеймо испанской короны. Но все это богатство, которое подданные Атауальпы проворно, как муравьи, снесли из разных, самых дальних уголков империи, ничуть не помогло Инке. Писарро, продержав его в заточении девять месяцев, приговорил к сожжению на костре. В последнюю минуту сожжение было заменено на более мягкую казнь — удушение гарротой. Писарро пошел на это смягчение, когда Инка согласился принять крещение, — поведал Альдерете и добавил, что Писарро полагал, что имеет все основания так поступать, так как пленник якобы, даже находясь в темнице, подстрекал народ к восстанию. По сведениям доносчиков, в Кито было двести тысяч индейцев кечуа и еще триста тысяч на Карибских островах; они пожирали человеческое мясо и собирались выступить войной против конкистадоров, находившихся в Кахамарке, и только смерть Великого Инки заставила их отказаться от этого намерения. Только позже выяснилось, что этого огромного войска вовсе не существовало.
— В любом случае непонятно, как такой небольшой кучке испанцев удалось покорить настолько развитую цивилизацию, как вы описываете. Ведь речь идет о территории, превосходящей по площади Европу, — заговорил Педро де Вальдивия.
— Это была очень обширная империя, но вместе с тем хрупкая и молодая. Когда туда прибыл Писарро, ей было не более века. К тому же инки привыкли к роскоши и изнежились. Они ничего не смогли противопоставить нашей отваге, более совершенному оружию и конным солдатам.
— Полагаю, что Писарро заключил союз с врагами Инки, подобно тому как поступил Эрнан Кортес в Мексике.
— Совершенно верно. Атауальпа и его брат Уаскар враждовали друг с другом, чем и воспользовался Писарро, а потом и Альмагро, который прибыл в Перу чуть позже и подоспел как раз, чтобы разбить их обоих.
Альдерете объяснил, что в Перу ни один листок не мог качнуться без соизволения властей: все жители были рабами. Часть налогов, которые платили подданные, Инка пускал на пропитание и поддержку сирот, вдов, немощных и стариков, а остальное откладывал на черный день. Но, несмотря на такие разумные меры, до которых Испании далеко, народ ненавидел своего правителя и его двор, потому что жил в подчинении у касты воинов и жрецов-орехонов. По его словам, народу было все равно, под чьей властью жить — под властью инков или под властью испанцев, поэтому они не оказывали особого сопротивления захватчикам. В любом случае смерть Атауальпы означала полную победу Писарро: лишившись головы, империя развалилась.
