Дмитрий Липскеров - Сорок лет Чанчжоэ
Все-таки Бибиков – тупая свинья, подумал Джером и, кряхтя, встал. Все тело болело, а правый глаз заплывал синяком, как солнце тучей.
Говорили, что Бибиков – сын погибшего на войне полковника Бибикова, кавалера славных орденов и отважного смельчака. Но что-то в это Джерому не хотелось верить. Как может от героя родиться свинья!.. Хотя именно о таких случаях мальчик недавно прочел в какой-то брошюре, в которой помимо этого говорилось еще о недостаточном половом развитии некоторых инфантильных особей мужского пола и о коронации наследного принца Базеля, которому едва исполнилось десять лет от роду.
Джером не торопясь побрел к своей комнате, щупая вздувшуюся яйцом скулу.
Будет крайне плохо, если Бибиков расскажет Теплому об оскорблении. Пожалуй, славист станет бить его по рукам линейкой, отчего ногти посинеют, и не исключено, что некоторые из них впоследствии сойдут…
Мальчик добрался до своей комнаты и открыл дверь. Его соседа по комнате и одноклассника по фамилии Супонин еще не было, а потому Джером тут же улегся на кровать, чувствуя, как засохшая кровь неприятно стягивает кожу. Он послюнявил палец и попытался очистить лицо.
В комнате было не убрано. Повсюду валялись мятые вещи, а с люстры свисала сумка-сетка, в которой обычно носят арбузы. На подоконнике грудой лежали запыленные книги, часть из которых была с отодранными корешками. Со стен свисали покоробившиеся иллюстрации из светских журналов фривольного содержания.
Самым примечательным в комнате были изделия из куриных костей. Всякие домики, башенки и человечки, аккуратно расставленные на полочке, удивляли своей необычностью. Куриные косточки – а на тебе: такие прекрасные поделки!
Джером лежал с закрытыми глазами и думал об ужине, гадая о его содержании.
Морковные или свекольные котлеты будут некстати. От них моча красная и желудок некрепкий. Хорошо бы картофельное пюре с кусочком селедки, а лучше всего с котлетой. И какой-нибудь морс на запивку. Клюквенный – кисленький, так прекрасно утоляет жажду… Джером почувствовал, что очень хочет пить. Во рту было такое ощущение, как будто он проглотил целую лопату песка. Язык присох к ншбу и стал резиновым. Мальчик представил себя в пустыне, лежащим на верхушке бархана. Солнце светит прямо в самую макушку, и голова может треснуть, как переспелая дыня.
Я могу умереть на верхушке бархана, подумал мальчик. Я засохну на солнце и стану мумией, как на картинке в учебнике по истории. Вполне вероятно, что меня тоже найдут через несколько столетий, раскопают и перенесут в музей. Будет ходить экскурсовод и говорить: УЭто мальчик из эпохи…ы Джером задумался, из какой же он эпохи, но названия времени, в котором ему довелось жить, не знал… УЭто мальчик, умерший на верхушке бархана, – скажет экскурсовод. – Ему было тринадцать лет, и он очень хорошо сохранилсяы. И все, подумал Джером.
Больше экскурсовод ничего не скажет, потому что ничего обо мне не знает.
Смерть – это то, чего я не знаю и когда обо мне никто и ничего не знает, решил Джером и зевнул, почувствовав при этом боль в разбитых деснах… Джером заснул. Он проспал два часа, пока его не разбудил Супонин.
– Эй, ты чего весь в крови? – спросил он, смотрясь в настенное зеркало.
Супонин был на два года старше Джерома, хотя учился с ним в одном классе. Он был хорошо сложен, с красивым лицом и прекрасно это сознавал, пользуясь любым удобным моментом, чтобы посмотреться в зеркало. У Супонина уже пробивались усики, чему слегка завидовал Джером, и поговаривали, что он имеет некоторый опыт с девчонками из старших классов.
– С кем подрался? – спросил Супонин, тщательно укладывая волосы на косой пробор.
– С Бибиковым, – ответил Джером.
– Нашел, с кем драться!.. Бибиков – быдло! Чего с ним драться? Он даже боли не чувствует!.. Эка он тебя отделал. Зубы хоть целы?
– Да вроде бы. – Джером потыркал во рту языком.
– Все-таки ты странный, Ренатов. Какой-то ты неприбранный и слюнявый, поэтому тебя никто не любит… Кстати, у тебя нет бриолина, а то мой кончился?
– Нету.
– Видишь, у тебя даже бриолина нет!.. И скажи мне на милость, Ренатов, чего ты все время делаешь вид, что ты не такой, как все? Мой тебе совет: не задавайся и не выдрючивайся! Может быть, тогда к тебе будут относиться лучше… И чего ты выбрал это дурацкое имя себе? Джером!.. Это чье же имя?
– Не знаю. Может быть, английское.
– То-то и оно! Какого хрена тебе английское имя нужно, когда ты в России живешь?
Супонин повернулся к Джерому и вздернул голову, показывая прическу.
– Так нормально? – спросил он.
Джером кивнул.
– Ничего не надо поправить?
– Не-а.
– А галстук?
– Если только узел подтянуть.
Супонин пощупал под горлом.
– Так сойдет… Так вот, – продолжил он, брызгая на себя духами, – если уж нам дали возможность поменять себе имена, то нужно выбрать то, которое тебе больше всего нравится!
– Мне нравится Джером.
– Господи, Боже мой! С тобой, Ренатов, очень трудно разговаривать!.. Мне жаль тебя!
– Почему?
– Потому что ни одна девчонка не пойдет с тобой.
– Куда?
– Вот наступит время, тогда узнаешь – куда!.. Ты худой, Ренатов, вечно грязный и нечесаный, ходишь, как ребенок, в шортах! Ты мне тоже не очень нравишься своим поведением, хотя, конечно, я с тобой драться никогда не буду!
– Почему? – спросил Джером, чувствуя в заявлении Супонина несправедливость.
– Потому что ты, Ренатов, слабый и младше меня. А я считаю, что драться со слабыми недостойно. И вообще, я драться не люблю. Если человек способен думать мозгами, то ему незачем применять физическую силу. Ясно?
– Ясно, – ответил Джером.
– Ну, я пошел.
– Куда?
Супонин аккуратно повесил в шкаф школьные брюки, убрал в ящик стола флакон с духами и запер его на ключик. Еще раз взглянул на себя в зеркало и подмигнул своему отражению.
– Имей терпение, Ренатов. Никогда не любопытствуй чрезмерно. Дожидайся, пока тебе сами скажут о том, о чем ты хочешь спросить!
– А ты воздух по ночам портишь, – почему-то сказал Джером. – Как с тобой девчонки дружат?
– Важно знать, с кем можно воздух портить, а с кем нельзя, – изрек Супонин. – Я знаю. – И вышел из комнаты.
Джером опять остался один.
Чего он пристал к моему имени? – задумался мальчик. Ведь директор интерната ясно сказал, что каждый может выбрать себе имя, которое ему по душе. И все выбрали… Интересно, почему всем детям не нравятся их имена, даденные родителями? Они их просто раздражают и бесят. А директор это почувствовал и разрешил взять себе другие. Хотя, конечно, никто не взял иностранных имен. Все выбрали привычные. Щеглова вместо Даши взяла себе – Екатерина, Бибиков сменил Гераню на Михаила. Какой он Михаил? Геранька и есть Геранька. Свинья!.. А Супонин был Игорьком, а стал Сергеем.
Супонин чем-то нравился Джерому. Мальчик любил смотреть, как тот прихорашивается возле зеркала, выдавливая прыщики на лбу.
– Половое созревание, – объяснил Супонин. – Так и прет со лба.
Как может созреть пол? – размышлял Джером, разглядывая паркет. И какая связь между грязным полом и прыщами на лбу?
Супонин был единственным человеком из класса, который ни разу не дрался с Джеромом. Остальные, даже самые слабые, хоть раз, да попробовали свои кулачки на черепе Джерома.
Единственное, что раздражало мальчика в Супонине, было то, что он обожал читать нотации и нравоучения и делал это почему-то в самое неурочное время – чаще ночью, возвратясь с очередного свидания, когда Джерому особенно хотелось спать. При этом он ежеминутно портил воздух, объясняя это тем, что газы вредно держать внутри – можно испортить желудок. Джером подозревал, что желудок его одноклассника давно испорчен, и все хотел ему предложить обратиться к доктору Струве, который наверняка подберет пилюли, способные унять вонючий гейзер.
Иногда Супонин, когда у него было особенно хорошее настроение, устраивал в комнате фейерверки, поднося зажженную спичку к отверстию и пуская из него испорченный воздух. УСероводороды вспыхивал на мгновение и вызывал у мальчиков неудержимый приступ хохота. Джером выскакивал из кровати и начинал ходить из угла в угол.
– Супонин, – смеясь, говорил он. – Все-таки у тебя выдающиеся способности!
Твоя задница не просто задница, а задница-огнемет! Тебя надо посылать на войну, чтобы ты жег вражеские селения и города!.. Или в космос! Тебе не требуется механического двигателя, у тебя есть свой, физиологический. Как дашь – так сразу в другую галактику!
– Не-а. Не-а! – хохотал Супонин. – Я лучше буду в тюрьме работать!
– Кем?
– Палачом! В газовой камере! Ха-ха-ха!
– Нет, не так! Тебе надо чуть потренироваться, и ты сможешь работать в цирке!
Твой номер будет называться УГоворящая ж…ы.
На эту не совсем светскую тему мальчики могли фантазировать до утра, пока за окнами не занимался рассвет. Тогда, утомленный хохотом, Супонин мог вдруг рассказать о тех тайных вещичках, которые особенно волновали Джерома. А волновало подростка то, что более всего занимает умы его сверстников, какое-то ощущение, напоминающее приближение дня рождения, когда ты знаешь, что подарят тебе то, что более всего хотел. И ты готов плакать, смеяться и спать в ожидании утреннего чуда.
