Орхан Памук - Новая жизнь
Позади, там, где я оставил несчастный автобус, на полной скорости врезавшийся в груженный цементом грузовик, висело цементное облако, напоминавшее волшебный купол, раскинувшийся над мертвыми и умиравшими. Из автобуса струился резкий синий свет. Злополучные пассажиры, оставшиеся в живых, и неудачники, которым вскоре предстояло умереть, осторожно, словно ступая на поверхность новой планеты, выходили через заднюю дверь автобуса. Мама, мама, вы остались — а я вышел; мама, кровь, точно мелкие монеты, оттягивает мои карманы… Я хотел поговорить с ними… С мужчиной в шапке — он полз по земле с пакетом в руках… С аккуратным солдатом, что, внимательно наклонившись, рассматривал дырку на штанах… Со старушкой, болтавшей взахлеб, так как ей представился удобный случай поговорить с самим Аллахом… Мне захотелось рассказать им о неповторимой и совершенной тайне времени. Ловкому страховому агенту, считавшему звезды, девушке, зачарованно смотревшей, как мать, рыдая, причитает над мертвым водителем, двум незнакомым усатым мужчинам, которые держались за руки, как влюбленные, и тихонько покачивались, танцуя от радости, что живы… Мне хотелось сказать им, что этот божественный момент свершения судьбы — милость, которую редко доводится получить при жизни таким рабам Создателя, как мы; а еще рассказать им, что ты, Ангел, показываешься лишь раз в жизни, в эти волшебные минуты под чудесным куполом из цементной пыли; и мне захотелось спросить у них — почему мы сейчас так счастливы? Вы, мать с сыном, крепко обнявшие друг друга, как беззаботные влюбленные, впервые в своей жизни плачете, не сдерживаясь, навзрыд; ты, милая женщина, только сейчас узнавшая, что кровь краснее помады, а смерть нежнее жизни; и ты, счастливая малышка с куклой, застывшая рядом с мертвым отцом, глядя на звезды… Скажите, кто дарует нам эту полноту, эту цельность, эту безупречность, это счастье? Внутренний голос произнес единственное: выход, выход… Но я уже понял, что теперь не умру. Пожилая женщина, которая умрет через несколько минут, повернулась ко мне и спросила, где помощник водителя, — ей хотелось прямо сейчас взять свои чемоданы, чтобы успеть утром на поезд, — лицо у нее было в крови. Ее окровавленный билет на поезд остался у меня…
Я вошел в автобус через заднюю дверь, стараясь не смотреть в глаза мертвых пассажиров с передних мест, прильнувших лицами к лобовому стеклу. Я услышал звук работавшего мотора, — он напомнил мне жуткий рев двигателей тех автобусов, на которых я ездил. То, что я слышал, не было безмолвием смерти — ведь меня окружали живые голоса, перекрикивавшие говорящих с призраками, воспоминаниями и желаниями. Стюард все еще держал бутылку с водой, спокойная мать с застывшими слезами на глазах держала сладко спавшего малыша. За окном стоял мороз. Я тоже сел, потому что почувствовал боль в ногах. Мой сосед по креслу, страдавший головной болью, вместе с суетливой толпой с передних мест переселился из этого мира в мир иной, но продолжал терпеливо сидеть в кресле. Когда он спал, глаза у него были закрыты, а когда умер — открыты. Два человека каких-то — не знаю, откуда они взялись, — подняли на плечи и вынесли на холодный воздух чье-то окровавленное тело.
Именно тогда я обратил внимание на сказочную случайность или, если хотите, абсолютнейшую удачу: телевизор над водительским креслом остался цел и невредим, и влюбленные в фильме наконец-то обнимались. Я стер платком кровь со лба, лица и шеи, открыл пепельницу, которую только что захлопнул лбом, с чувством огромного счастья закурил сигарету и стал смотреть фильм.
Они целовались, снова и снова, они пили жизнь вместе с помадой из губ друг друга. Почему в детстве, когда шел фильм, во время сцен с поцелуями я сидел затаив дыхание? Почему я качал ногами и смотрел не на целующихся, а куда-то чуть выше них, на занавес? Ах, поцелуй-поцелуй! Как сладко было вспоминать вкус того «нечто», что коснулось моих губ в белом свете, струившемся из ледяного окна… Всего один поцелуй за всю жизнь. Я плакал, повторяя имя Джанан.
Когда фильм закончился, я увидел сначала огни, а потом и сам грузовик, который с почтением созерцал картину всеобъемлющего счастья на фоне замерзающих на морозе трупов. В кармане пиджака моего соседа по креслу, все еще бессмысленно смотревшего на экран, я обнаружил огромный кошелек. Звали соседа Махмутом, фамилия — Махлер. Его документы. Армейская фотография его сына, похожего на меня. А еще очень старая газетная вырезка из «Почты Денизли»[12] за 1966 год о петушиных боях. Денег мне хватит на несколько недель, свидетельство о браке тоже может пригодиться. Благодарю.
В кузове грузовика, увозившего нас, предусмотрительных, живых, в ближайший населенный пункт, мы лежали рядом с терпеливыми мертвыми и, пытаясь сохранить тепло, смотрели на звезды. Звезды, казалось, говорили нам: «Успокойтесь!» — будто мы не были спокойны — «Смотрите, как мы умеем ждать!». Пока я трясся в кузове, а мимо проносились торопливые облака, встревоженные деревья и бархатная ночь, я думал, что охватившее меня чувство безудержной радости — в полумраке, в обнимку с мертвецами — достойно сюжета отличного фильма, в котором с небес внезапно спускается любимый Ангел, счастливый и веселый, и посвящает меня в тайны моего сердца и тайны моей жизни. Однако ничего из того, что я видел в комиксах дяди Рыфкы, не произошло. Так что я остался один на один с Полярной звездой, Большой Медведицей и числом Пи, считая ветви деревьев и столбы линии электропередач, мелькавшие над нами. А потом я вдруг ощутил — и подумал: чего-то не хватает, этот миг не безупречен. В теле моем — новая душа, передо мной — новая жизнь, в кармане — куча денег, на небе — новые звезды, и я обязательно отыщу то, чего мне не хватает, милая моя.
Чего не хватает в жизни?
Сейчас тебе могло не хватать ноги, сказала зеленоглазая медсестра, накладывавшая мне шов на колено. Мне велели сидеть спокойно. Ладно. Вы выйдете за меня замуж? Ноги целы, трещин нет. Нет? Ладно. А вы займетесь со мной любовью? И на лоб мне — несколько швов. От боли из глаз льются слезы. Я знаю, чего не хватает, я должен был понять это по кольцу на правой руке медсестры. Наверное, она обручена с кем-то, кто работает в Германии. Я стал новым, но не до конца. И я покинул больницу и сонную медсестру.
Я пришел в отель «Новый свет» во время утреннего азана[13] и попросил у ночного портье самую лучшую комнату. В пыльном шкафу я нашел старый номер «Хюррийет»[14] и, глядя на фотографии обнаженных девочек, немного поразвлекался. На страницах цветного воскресного приложения хозяйка ресторана в Нишанташы выставила напоказ свою мебель, сделанную на заказ в Милане, двух кастрированных котов и некоторые части своего пышного тела. Я заснул.
Городок Ширин-йер[15], где я пробыл около шестидесяти часов и где проспал в отеле «Новый свет» тридцать три часа, был таким же приятным местом, как и его название: 1. Парикмахер. У него на столике лежало мыло для бритья, «ОПА», в упаковке из фольги. Пока я был в этом городе, его легкий ментоловый запах сохранялся у меня на щеках. 2. Читальный зал «Молодость». Задумчивые старики, раскладывая карточных пиковых и бубновых королей, поглядывали: на статую Ататюрка на площади, на тракторы, на немного прихрамывавшего меня; в постоянно включенный телевизор — на женщин, футболистов, преступников, мыло и на целующиеся парочки. 3. Мальборо. В табачном магазинчике с фирменной вывеской помимо сигарет продавались старые кассеты с фильмами про карате и эротику, билеты Национальной лотереи и спортлото, любовные и детективные романы, крысиный яд и настенный календарь с фотографией красивой девушки, похожей на мою Джанан. 4. Закусочная. Фасоль, котлеты. Хм, неплохо. 5. Почта. Позвонил домой. Н-да. Мамы обычно ничего не понимают. Плачут. 6. Кофейня «Ширин-йер». Я сидел за столиком и еще раз с удовольствием перечитывал в газете «Хюррийет», которую два дня носил с собой, заученную наизусть маленькую заметку о нашей благословенной автокатастрофе — погибло двенадцать человек! — как вдруг у меня из-за спины, как тень, возник человек, лет тридцати пяти-сорока, похожий то ли на наемного убийцу, то ли на агента тайной полиции. Он вытащил из кармана часы, назвал мне их марку — «Зенит» — и вдруг прочитал стихи:
Почему же в песнях безумцаВино пьют всегда не от смерти,А только из-за любви?Говорят в газете,Что выКатастрофы вином той пьяны?
И, не дожидаясь моего ответа, вышел из кофейни, оставляя за собой шлейф запаха мыла для бритья «ОПА».
Во время прогулки, закончившейся на автовокзале, я подумал: почему в каждом симпатичном городке всегда есть свой счастливый сумасшедший? Этого любителя вина и поэзии не было видно ни в одной из двух пивных милого города, где я почувствовал пьянящую жажду, такую же сильную, как мысли о любви к тебе, Джанан. Сонные водители, усталые автобусы, небритые стюарды! Отвезите меня в ту неизвестную страну, куда я так хочу попасть! Отвезите меня к порогу смерти, где я, лишенный сознания, с окровавленной головой, смогу стать другим! Вот о чем я думал, когда покидал городок Ширин-йер на заднем кресле автобуса марки «Магирус» — с двумя швами на лбу и толстым бумажником погибшего человека в кармане.
