Рэй Дуглас Брэдбери - Маски (сборник)
Однажды вечером он пошел в театр; в вестибюле толпилась стайка школьников и школьниц из Ассоциации молодых христиан, источавших аромат гардений. Слышались взрывы отрепетированного хохота, непрерывные остроты; лица сияли. Он потихоньку приблизился к ним, чтобы удобнее было наблюдать за их поведением.
– Я говорю тебе – то и это, и кое-что в придачу, – сказал один из мальчиков.
– Ха, – ответила одна девочка и мгновение спустя перестала улыбаться.
– А потом еще и еще, – сказал другой мальчик.
– Интересно, – сказала девочка, теряя интерес.
– И много-много другого, – сказал мальчик.
Все захохотали. Через минуту их изменчивые сверкающие глазенки забегали под мигающими веками, рыская в поисках новых стимулов и реакций в ответ на свои же вездесущие стимулы. Все занимались разбрасыванием камушков. Все, как лужицы, получали эти камушки, вызывавшие рябь на поверхности воды, и погружались в самодовольное самолюбование.
– Посмотри на себя, – сказал тот, что постарше.
Молодой человек напрягся, но сохранял спокойствие. Согнутые пальцы разогнулись и незаметно обрели изящество. Когда молодой человек повернулся и сказал, что эта маска непостижимо прекрасна, старик разразился хохотом.
– Если бы ты мог себя видеть! Десять секунд, и ты – новый человек. Твоя поза, боже мой, твои руки! Какая женственность! Твои глаза в глазных щелях – преданные, верные, благоговейные, как устрицы в сумерках.
– Великолепная маска.
– А твой голос! Напыщенно праведный. В твоих глазах я сейчас разнесчастный, заблудший, жалкий боббит. Ты попытаешься меня утешить, поддержать, наставить на путь истинный, указать на мои прегрешения. Еще час в этой маске – и у тебя завелась бы часовня, паства, братство, и пошло-поехало! Чувствуешь ли ты в себе золотые всплески великого умиротворения? Увлажняются ли твои очи от сострадания, когда ты видишь мое вопиющее невежество и пропащую душу, струящуюся из уголков моего тела?
Молодой человек снова подошел к зеркалу и посмотрелся в него.
Человек увидел свое же лицо с противоположного конца комнаты и, присмотревшись, возопил:
– Это я? Я? Неужели в кресле сидел я?
Кристофер кивнул.
– Благодарю вас, благодарю!
Он чуть было не облобызал Кристоферу руки.
– Вы оказали мне великую услугу!
– Что еще я могу для вас сделать? – поинтересовался Кристофер.
Но всякий раз, когда этот человек встречался с Кристофером на вечеринках, он отворачивался от него. Однажды Кристофер прикоснулся к его плечу и спросил:
– Вы снова сбились с пути? Оказались во тьме? Заблудились? Ваша возлюбленная сковала вас по рукам и ногам? Позабыли о своих дерзновенных намерениях? Вы – все еще марионетка, передвигаетесь как на ходулях. Не можете сменить походку? Или превратились в зацикленного субъекта с эгоистичными замашками?
– Если вы не отстанете, я двину вас в челюсть, – сказал молодой человек и удалился, разминая турецкую сигарету на серебряном портсигаре.
– Присаживайся, Дэвид, – сказал он, и Дэвид присел.
– Что тебя гложет, сынок?
– Я очень несчастен. Я такой несуразный!
– Сынок, такое бывает в жизни сплошь и рядом. В один прекрасный день обнаруживается, что другие выглядят привлекательнее, чем мы. Это вызывает кучу неприятных ощущений. Уж я-то знаю.
– Вот что я тебе скажу, Дэвид. Я дам тебе поносить одну из моих масок.
– Неужели?
– Надевай!
Дрожащими руками Дэвид надел маску.
– Как ты теперь себя чувствуешь?
– О боже, замечательно, великолепно!
II группа фрагментов – дочери
Вторая стопка черновых отрывков посвящена отношениям дочерей и родителей. Дочери неизменно встречаются с незнакомцем в маске в потенциально романтических ситуациях, которые определяют содержание каждой сценки. В двух из четырех недоработанных сценах незнакомца в маске зовут мистер Крис или мистер Кристофер, но на других страницах у него нет имени.
Вступительная встреча, разворачивающаяся на двух страницах, представляет собой разговор матери и дочери о постояльце в маске. Когда дочь признается, что постоялец предложил ей открыть свое истинное лицо, мать закатывает дочери грубый и почти истеричный допрос. Это самый пространный отрывок из четырех, представленных здесь, и в последних абзацах мать пересказывает некий фильм, испугавший ее в детстве. Она сосредотачивается на одном эпизоде, в котором монстр в маске открывает свою личину молодой девушке – героине фильма. Судя по подробному описанию, мы можем легко догадаться, что речь идет о шедевре немого кино – «Призраке оперы», в котором играл Лон Чени. Теперь ясно, почему она с таким пристрастием допрашивает дочь. Мать ужасается от одной мысли о том, что дочери предстоит пережить ту же кошмарную сцену с постояльцем в маске.
Третий отрывок посвящен мечтаниям простодушной дочери об облике идеального возлюбленного. Однако четвертый заключительный отрывок – самый тревожный, ибо, благодаря эффекту замещения маски, молодая женщина позволяет себе совершить психологическое деяние, запрещенное в любом культурном контексте. Она влюблена в своего отца, и маска, сработанная по его образу и подобию, позволяет ей вступить в связь с незнакомцем, который носит эту маску: «Теперь вы можете взять меня за руку». Сцена почти совпадает с событием, происходящим в начальном повествовании «Масок», но здесь она подана в виде рассказа словами владельца масок, скорее всего, безымянного Латтинга, живописующего свои разнообразные приключения своему приятелю Смиту. Это короткая сценка и остаток «подвальной» части страницы зарисован рукой Брэдбери карнавальными персонажами. Эти карикатуры – еще один способ выражения подавленных страхов и запретных страстей, но они также высвечивают игривое облачение в маски и снятие масок, которые возникают в более поздней прозе Брэдбери (всестороннее обсуждение рисунков см. в Eller, Touponce, Ray Bradbury: The Life of Fiction, с. 32–34).
– Интересно, что же приключилось с мистером Крисом? Дуэль? Говорят, он немец, и у него на лице шрамы, которыми они изукрашивают друг друга в Германии.
– Попадаются любопытные шрамы.
– Ни разу не видела любопытных шрамов, – сказала мать.
– Но некоторые и вправду интересные.
– А может, у него родимое пятно?
– Как знать. Жуткое, наверное.
– Однажды он мне пригрозил.
– Правда? Да как он посмел!
Она бросила свое шитье и возмущенно уставилась на дочь.
– Что он сказал?
– Он пригрозил, что снимет маску в моем присутствии.
– Что он сделал?
– Так и сказал: если я это сделаю, тебе не поздоровится. Вот что он сказал.
– Он угрожал?
– Тебе будет плохо, потому что от этого нет спасенья. Так он сказал.
– Это у меня-то в доме! Наверху! В МОЕМ жилище! Да я его с полицией отсюда вышвырну! Вызову полицию! Чтоб с глаз долой!
– Мама, сядь на место.
– Но он тебе сказал… – мать задыхалась.
– Но он этого не сделал.
Хватая ртом воздух, она потянулась за телефоном.
– Я вызову полицию.
– Мама, послушай, он не снимал маску. Все в порядке. Я просто раньше не говорила тебе. К тому же он завтра съезжает. Навсегда.
– Лучше уж навсегда…
Она сняла трубку и уже собиралась прокричать что-то оператору, как бросила трубку.
– Он сказал завтра?
– Да, мама.
– Навсегда?
МАСКИ
– Ну, – мать плюхнулась в кресло и выдохнула, – ну…
– Мама, не волнуйся.
– Он бы лучше, он бы лучше… А если бы он снял маску. Что, если бы он при тебе снял маску?
– Не знаю, – ответила дочь, не зная, что сказать.
– Ты могла бы сойти с ума, вот что! – воскликнула мать, раздувая ноздри и губы.
– Но завтра он съезжает, и навсегда.
– Пусть катится, или я сама его выставлю.
– Мама, ничего страшного.
– У него под маской может оказаться нечто ужасное, как в том кино.
