Надежда Васильева - Под созвездием Кассиопея
Случай этот напрочь отбил у брата всякую охоту общаться с женским полом. Женщины надолго исчезли из его жизни. Вот почему так хотелось увидеть Марию. Саша обещал познакомить с ней после путешествия. Вспомнив об этом, попыталась встать, чтобы испечь печенья к чаю. Но все падало из рук и душу прямо-таки разрывало на части. И никуда было не деться от этой слабости в ногах. Снова легла, закрыла глаза и… отчетливо увидела круги на воде. Помертвела от ужаса. Заметалась по постели, как в бреду. И застонала: «Са-ша-а!!» И ее вдруг стало засасывать в какое-то пространство. Она всеми силами цеплялась за твердые края предметов, что попадались под руку, но они превращались в прах прямо на глазах. Очнулась вся в тяжелом поту, совершенно обессиленная, как после свирепого гриппа, когда дрожат поджилки и по голове бегают мурашки. Ее колотило мелкой дрожью. Во рту пересохло так, что больно было проглотить даже собственную слюну. И поняла: с Сашей беда!
Когда в дом вошел Валерка, она глухо спросила:
— Что с ним?!!
Валерка что-то беззвучно шевелил губами.
— Он жив?!
Валерка покачал головой.
— Его не найти!..
Силы небесные! Если бы в сознании человека не срабатывал предохранитель, многие люди, теряя близких, сходили бы с ума. Но в момент трагедии внутри что-то щелкает и отключается от действительности. Человек ходит, говорит, выполняет чьи-то команды. Машинально, без эмоций, наблюдая за собой и происходящим как бы со стороны. А время, как известно, лечит. Душевная боль притупляется. И печальные события медленно отходят в прошлое. Нет, они не исчезают, их туча темнеет где-то на горизонте. Но вспышки молний все дальше и реже, раскаты все приглушеннее.
Матери о гибели Саши не сообщала. Тетя Зоя писала, что последнее время мать сдала настолько, что почти не выходила из дому. Как повесить на нее это горе? И без того перенесла три инфаркта. Жила мать на Урале с младшей сестрой. Та заботливо ухаживала за ней, поскольку ни детей, ни семьи у нее никогда не было. Но материнское сердце — вещун. Во время разговора по телефону мать все настойчивее расспрашивала о Саше, мол, почему не звонит, не пишет. Она уклончиво отвечала, дескать, ты ведь знаешь его, все со своей яхтой бьется. Старалась говорить убедительно. Случалось, и сама отказывалась верить в то, что произошло. Казалось, что когда-нибудь Саша непременно объявится, и все эти страшные дни исчезнут, как сон.
В яхте все было так, как когда-то при Саше. Только убраны покрывала и прочие мелкие вещи, чтобы не искушали взгляды мальчишек, время от времени сующих свои любопытные носы в иллюминаторы. И все-таки Сашиного присутствия здесь она больше не ощущала. А тогда, на сороковой день…
Заварила чай, налила в стакан, а пить не смогла, дала волю слезам, благо рядом никого не было. И тут услышала легкое позвякивание ложки по стеклу. Испуганно подняла голову и долго изумленно наблюдала за тем, как чайная ложка вертелась в стакане, словно кто невидимый заботливо остужал ей горячий напиток. Так Саша делал, когда она была совсем маленькой. Он был старше ровно на десять лет и заменял ей отца, которого у них не было. Почему-то вспомнилось, как соседские мальчишки, значительно старше по возрасту, уговорили ее покататься на плоту. Как только она села на плот, они спрыгнули на сушу и оттолкнули плот от берега. Бревна были скользкими от прилипшей тины. А берег уплывал от нее все дальше и дальше. От страха принялась громко кричать. И тут увидела несущегося к озеру брата. Никогда прежде не видела его таким возбужденным. Саша прыгнул в воду, не раздеваясь, и догнал плот очень быстро. Вытер ей слезы и направил плот к берегу. Обидчикам не удалось избежать его кулаков. А вечером, читая ей сказки, брат вдруг заплакал, да так горько, что у нее тоже брызнули слезы, хоть причину его рыданий ей тогда было не понять.
Иногда ей казалось, что Саше не сорок лет, а все восемьдесят, до того необычно мудро он умел разложить ту или иную ситуацию. На полке в его комнате было много философских книг. И Николай Рерих, и Александр Клизовский, и Елена Блаватская… Людмила приноровилась тягать книги с его полки лет с пятнадцати. Он догадался об этом только тогда, когда заметил, что она, как прежде, больше не одолевает его вопросами, на которые ответить четко и определенно было невозможно. А порой вдруг брат начинал баловаться и смеяться так азартно, как это делают мальчишки лет десяти — двенадцати. По внешности определить его возраст тоже было сложно. Нельзя сказать, что физически Саша был очень сильным. Но в его глазах почему-то никогда не было страха. В критических ситуациях в нем будто просыпались какие-то неведомые силы. И, случалось, происходили загадочные вещи.
Как-то однажды в середине лета он взял ее с собой на рыбалку. Клевало отменно. Не успевали закидывать удочки. Окуни попадались такие здоровые, что они прозевали закат. На воде сумерки гаснут быстро, как свечка. Вроде бы только что дрожали над зеркальной гладью озера рваные блики света, и вот уже темное небо обнялось с водой, и вокруг не видно ни зги. Каким наитием направил брат яхту на остров — одному Богу известно. Припомнил, что внутри островка есть небольшая бухта с глубоким фарватером при входе. Самый безопасный ночлег. Да вот только как в эту бухту попасть? В кромешной темноте легко было сесть на мель. И тогда было бы уже не сомкнуть глаз до утра. Чувствовали, что остров все ближе и ближе. Слышно было, как ухал филин, отпугивая нежданных гостей. У нее мелькнула мысль: «Господи! Хоть бы кто подал знак какой, что ли!». Не успела подумать, как у самого входа в бухту с двух сторон загорелись костры! Саша быстро сбросил паруса, и «Кассиопея» плавно подошла к скалистому берегу. Привязав яхту к толстой березе, брат пошел на свет огня поблагодарить добрых людей за заботу. С одной стороны водных ворот горела верхушка маленькой сосенки, с другой — старый смолистый пень. Сухой мох вокруг горящих маячков был предусмотрительно облит водой, чтобы не случилось лесного пожара. Отблески огня, подобно лунным дорожкам, с обеих сторон стелились по воде, обозначая безопасный путь заблудшей незнакомке. Однако сколько ни подавал Саша голос, отклика не дождался. Таинственный благодетель не жаждал награды за добрую услугу. Саша объяснил это тогда очень просто: «У добра цепная реакция: помогли тебе, поможешь и ты другому в случае беды».
Ее всегда удивляло то, как ловко брат управлялся с парусами. Впечатление было такое, будто «Кассиопея» читала его мысли, и сама безошибочно брала нужный курс. Иногда Саше хотелось понаблюдать за ходом яхты со стороны. Тогда он садился в «тузик» и отплывал метров на тридцать в сторону, любуясь ею издалека. В «Кассиопее» было столько грации и изящества, что все, понимающие в этом деле толк, щелкали языками, завидев ее на фарватере. Брат сделал подсветку ее парусам, и яхта издали стала напоминать белого лебедя в ореоле какого-то божественного света. Странно, но даже когда на борту не было ни души, она казалась живой. У нее был свой характер, свой норов. Саша относился к своему творению так трепетно, что у многих это вызывало усмешку. Как все-таки мало порой мы придаем значения своим мыслям, словам, поступкам. Все реже в разговорах звучало «яхта», все чаще на устах вертелось «Кассиопея». И каждый раз в это мифическое название вкладывался живой смысл женского имени. Людмила нигде не видела рисунков древнегреческой богини, но почему-то была уверена, что образ, с таким трудом вышитый ею на парусе, и является той самой красавицей Кассиопеей. Удивительно, но так думала не только она одна. В этом признавались многие яхтсмены. Произнося название яхты, каждому почему-то сразу представлялось не деревянное судно, а живые женские глаза на гроте.
После гибели брат часто приходил к ней во сне. И однажды, утешая, сказал, что скоро родится вновь. Она хотела спросить, когда? Но он как-то быстро перевел разговор на яхту: «Парень, которому нужно продать «Кассиопею», явится сам». Приснилось это под выходной, и она долго лежала в постели, раздумывая над его довольно странными словами.
Однажды под вечер в двери квартиры позвонили двое незнакомых мужчин. Один был лет сорока пяти. Он представился яхтсменом из Москвы. Вид у него был очень самоуверенный. Из тех «новых русских», которым по карману все. Приступил к разговору о продаже яхты без прелюдий. Дескать, выхода у вас нет. Продавать яхту придется, а не то она либо сгорит, либо сгниет. Она растерялась. С ней редко кто разговаривал так бесцеремонно. И чем дольше она молчала, тем напор неожиданного покупателя становился все сильнее. Его приятель голоса не подавал. По всему чувствовалось, что он местный и манера, с которой ведет разговор москвич, его несколько смущает. Стоило ей встретиться с ним взглядом, он тотчас стыдливо опускал глаза в пол. Возможно, он даже знал Сашу. Яхтенное братство не столь велико. Все они, если не лично, то понаслышке знали друг о друге. Переговоры явно зашли в тупик. Покупатель злился. Видя, что все его доводы не дают нужного результата, стал дерзить.
