Ян-Филипп Зендкер - Сердце, живущее в согласии
Старый монах как сквозь землю провалился.
За обедом я познакомилась с другими гостями. Все они были из Нью-Йорка. Преподавательница йоги, женщина примерно моего возраста. Пожилой вдовец, надеявшийся, что медитации помогут отпустить жену, умершую год назад. Студентка, ищущая чего-то, о чем сама не ведала. Журналист, который говорил исключительно о своей будущей книге под названием «Сила тишины». Я ела овощное карри и надеялась, что книга окажется интереснее рассказов о ней. А у меня из головы не шел старый монах. В какой-то момент застольные разговоры начали мешать. Я переглянулась с Эми. Она мгновенно все поняла, и через несколько минут мы сидели в моей комнате.
Эми пришла с полотняным мешком. Мне вдруг показалось, что там спрятаны сокровища. Но внутри оказалась свеча, две рюмочки, штопор и бутылка вина.
– Здесь разрешают выпивать? – шепотом спросила я.
Вот она, юридическая закваска! Закон прежде всего.
Эми улыбнулась и приложила палец к губам. Затем зажгла свечу, погасила свет, после чего откупорила бутылку, наполнила рюмочки и села рядом со мной на кровать:
– Будда говорил: «Дурак, сознающий свое невежество, по сути – мудрец».
– Я думаю, Будда не похвалил бы нас за то, что мы пьем вино в таком месте. Или это занятие превратит нас в мудрецов?
Она заговорщически подмигнула.
– А ты сама – буддистка? – спросила я.
– Почти.
– Что это значит?
– Будда говорил: «Жить – значит страдать».
– И что?
Эми наклонилась к моему уху и прошептала:
– Великий мастер ошибался: жить – значит любить.
– Любовь и страдание не являются взаимоисключающими, – возразила я. – Скорее, одно предполагает другое. Как ты думаешь?
– Чепуха. Кто по-настоящему любит, не страдает.
На этот раз ее шепот был еще тише.
– Это не так.
– Так, подруга. Поверь мне. – Она привалилась к стене, приподняла свою рюмку. – За влюбленных.
– И за страдающих.
Мне не хотелось дальше говорить на эту тему. Воспользовавшись паузой, я спросила, не видела ли Эми в зале медитаций старого буддиста в громадных очках.
Подруга покачала головой, потом сказала:
– Монахиня говорила, что у них гость из Бирмы.
– Она что-нибудь рассказывала о нем? – спросила я, снедаемая любопытством.
– Только, что он достаточно стар. В Бирме его почитают. У него там множество последователей. Люди со всех концов страны приезжали к нему за советом. Причин я не знаю, но ему пришлось бежать из Бирмы. Здесь он около месяца. Ведет уединенную жизнь в лесной хижине. Монахиня говорила, они сами его редко видят. Обычно он не участвует в групповых медитациях. Странно, что сегодня решил показаться.
Некоторое время мы молча смотрели на пламя свечи.
– Кстати, что этот голос говорил о нашей поездке?
– Ничегошеньки.
– Видишь, как я была права, убедив тебя поехать? Тебе стоит чаще ко мне прислушиваться.
– Вряд ли ее молчание обусловлено лишь поездкой.
– А чем еще?
– Быть может… Я не знаю.
– Время покажет. Ты как, хочешь завтра вернуться в Нью-Йорк или побудем здесь подольше?
– Подольше.
Мы тихо, как две заговорщицы, чокнулись.
Ночью подморозило, трава покрылась тонким слоем инея. Здание опустело. Гости уже ушли на первую медитацию – на лужайке виднелись их следы. Каждый сделанный нами шаг оставлял след.
Я оделась и вышла. Чистый холодный воздух пах зимой. Тонкие безлистные деревья казались прутиками, воткнутыми великаном в землю.
Розово-красные цвета неба. Поднимающееся солнце.
Меня не тянуло снова мучиться на медитации, лучше прогуляться в лесу. Туда вела приметная тропка, начинавшаяся у здания.
На пути мне встретился ручей. Вот и первые льдинки, украшавшие ветви, склоненные над водой ручья.
Я шла, наслаждаясь хрустом прутиков под ногами.
Зачем мы здесь?
Радости ее вопрос у меня не вызвал. Некоторое облегчение – да. И любопытство.
– Я приехала в поисках ответов.
На какие вопросы?
– Захотелось узнать, почему слышу твой голос и откуда ты взялась.
Молчание.
– Почему ты молчала вчера?
Никакой реакции.
– Что тебя настораживает?
Хочу выбраться отсюда.
– Почему?
Я боюсь, – шепотом ответила она.
– Чего?
Я задыхаюсь от страха. Помоги мне.
Куда только девался властный, приказной тон, которым она донимала меня в Нью-Йорке! Здесь она стала слабой. Наверное, ей действительно плохо.
– Чего ты боишься? – снова спросила я.
Сама не знаю…
Она долго молчала.
Сапог. Я боюсь черных сапог. Начищенных. Таких блестящих, что в них отражается мой страх.
– Чьи это сапоги?
Смерти.
– Кто их носит?
Посланцы.
– Чьи?
Посланцы Страха.
– И кто их посылает?
Молчание.
– Ты что-нибудь помнишь?
Белые пагоды. Красные пятна. Везде. На земле. На деревьях. Красная жидкость, вытекающая из ртов. Она окрашивает все. Мои мысли. Мои сны. Мою жизнь.
– Кровь? Ты помнишь кровь?
Она капает на лицо. Заливает глаза. Жжет. Ой как она жжет.
Она вскрикнула. Я вздрогнула от ее крика.
– Что с тобой?
Жжет. Очень сильно.
– Что жжет?
Память.
– Откуда ты родом?
Из страны, которую ты хорошо знаешь.
– Из какой части?
С острова.
– С какого?
Тхай бсон тху мья, а хти кьян тху мья я тхет шин най тху мья сан сар яр кьюн го тхва май.
– Что ты сказала?
Она повторила непонятное.
– На каком языке ты говоришь?
Не могу продолжать. Прошу, помоги мне.
– Каким образом?
Покинь это место. Я не хочу возвращаться.
– Куда?
На остров.
– Мы не собираемся ни на какой остров.
Еще как собираемся. Сейчас прямо туда идем.
– Я не понимаю, о чем ты. Объясни.
Она снова умолкла.
– Не исчезай. Останься. Постарайся вспомнить.
Ответа не было.
И как мне свести воедино осколки ее воспоминаний? Что за страна, которую я знаю? Что за «сапоги Смерти» и «посланцы Страха»? Что вообще означают ее слова? Бред какой-то.
За деревьями я увидела небольшую хижину, построенную в форме треугольника. Бревна были темно-коричневого цвета. Скаты крыши почти достигали земли. Над крыльцом натянута веревка, где сушилась монашеская ряса. Из трубы поднимался белоснежный дым. Без малейших опасений я подошла к хижине.
Казалось, меня здесь ждали.
За широким окном я увидела вчерашнего монаха. Он сидел посередине комнаты на татами и читал книгу. Позади него, в дровяной плите, пылал огонь.
Я постучалась и, не дожидаясь ответа, открыла дверь.
Монах поднял голову и отложил книгу.
– Как я рад тебя видеть, – сказал он с британским акцентом. – Входи.
Я сняла сапоги и вошла, закрыв за собой дверь. Остановившись у двери, растерялась, словно забыла, зачем пришла.
– Подходи ближе. – Он махнул рукой на пол, приглашая сесть рядом.
Я окончательно засмущалась.
Мы оба молчали. Буддист виртуозно владел искусством ожидания.
Наконец я решилась сесть.
– Вы знаете, кто я? – спросила я осторожно.
– Я ведь монах, а не провидец, – усмехнулся он.
Мы опять замолчали. В плите приятно трещали поленья. Монах смотрел на меня. Его взгляд ничего не требовал, и постепенно я успокоилась.
– Вы из Бирмы? – спросила я.
Старик кивнул.
– Мой отец был родом оттуда.
Он снова кивнул.
– Я слышала, в Бирме люди приезжают к вам отовсюду, желая услышать совет.
– Иногда да.
– Как вы им помогаете?
– Выслушиваю рассказы, а потом напоминаю им.
– О чем?
– О нескольких истинах, которые все мы знаем, но часто забываем.
– О каких?
– Ты всегда так торопишься?
– Разве это плохо?
– Если дергать за стебельки травы, она не вырастет быстрее. Ты когда-нибудь медитировала?
– Да, вчера, рядом с вами, – сказала я, вновь ощущая неловкость.
– Вчера ты просто сидела, ничего не делая. Сидеть и медитировать не одно и то же.
