Виктория Хислоп - Восход
Через пять минут, пока Афродити стояла под звездным куполом, весь ее гнев улетучился. После мучительного общения с матерью она зачастую чувствовала прилив сил. Артемис Маркидес была как пустая ракушка, полностью лишенная каких-либо эмоций. Из-за этого Афродити еще больше ценила любовь отца, которая осталась неизменной. С тех пор как родители переехали в Англию, ей очень не хватало его.
Когда Афродити обернулась, ее родителей уже не было. Даже их бокалы унесли. Она знала, что отец повез жену в их квартиру. Та терпеть не могла засиживаться допоздна. На следующее утро они улетали обратно в Лондон.
Маркос стоял в тени. Несмотря на внешнее спокойствие, в этот тихий вечер под звездным небом он испытывал тревогу. Он знал, что Христос уехал в Никосию на встречу со своими друзьями-революционерами.
Вдруг что-то привлекло его внимание. На фоне иссиня-черного неба выделялся светлый полупрозрачный женский силуэт. Это была Афродити, неподвижная и одинокая. В душе Маркоса боролись два чувства: беспокойство за Христоса и восхищение Афродити, похожей на выросшую из песка чудесную мраморную статую. И то и другое рождало в его душе необъяснимое предчувствие беды.
Глава 5
Последние гости разошлись в полночь. До прибытия первых постояльцев с чемоданами оставалось менее двенадцати часов.
Когда Саввас приехал в «Восход» на следующее утро, десятки людей уже убирали мусор, подметали полы, вытирали пыль, чтобы все выглядело так же безупречно, как раньше. Мебель нужно было расставить по местам, с мраморного пола удалить следы от пролитого вина. По количеству мусора можно было судить об успехе приема.
– Доброе утро, кириос Папакоста.
– Доброе утро, кириос Папакоста…
Пока Саввас шел от парковки до стойки администратора, он слышал эти слова не меньше десяти раз.
Работники отлично понимали, какого уровня исполнения обязанностей от них ожидали в новом отеле. Если поверхность была блестящей, она должна быть отполирована так, чтобы в нее можно было смотреться как в зеркало. Салфетки должны быть белоснежными, а окна такими чистыми, чтобы не было видно стекол. Начальник хозяйственной службы был беспощаден: горничным сообщили, что, если постели не будут заправлены как следует, их уволят.
– Кто наши первые гости, Костас? – спросил Саввас управляющего отелем.
– Две пары из Женевы, кириос Папакоста. Они приезжают вместе. Двадцать шесть американцев. Группа из Германии. Тридцать человек из Швеции. Шесть пар из Англии. Несколько французов и итальянцев, остальные, насколько знаю, из Афин.
– Хорошее начало. И по количеству как раз то, что надо в данный момент.
– Да, и фрау Брухмайер, конечно, – добавил Костас Франгос. – Мы пошлем за ней машину в «Парадиз-бич» чуть позже.
Фрау Брухмайер приехала на Кипр на каникулы в прошлом году и уже больше не уезжала. В ноябре ее навестила племянница из Берлина, которая привезла теплые вещи (пару кашемировых кардиганов, брюки и шерстяной жакет), драгоценности (кое-что было на ней прошлым вечером) и книги. Остальное – мебель, семейные портреты, меха – осталось в Берлине.
– Мне они не нужны, – сообщила ей тетка. – Здесь мне нужно всего ничего – немного карманных денег и только.
На повседневные расходы ей почти не требовались наличные деньги – разве что на чаевые, которыми она постоянно и щедро одаривала прислугу. Ежемесячные расходы оплачивались через банк.
Каждое утро фрау Брухмайер отправлялась к морю по золотому песку под окнами своего номера. Ранние пташки, в основном работники других отелей, видели, как она делала зарядку и совершенствовала свое и без того гибкое тело. Затем она делала сорокапятиминутный заплыв. Ее белая резиновая шапочка несколько раз двигалась в сторону горизонта и обратно к берегу. Накупавшись, фрау Брухмайер сидела на песке и смотрела на море.
– Я плавала во всех морях на земле, но красивее этого не видела, – говорила она. – Где еще мне хотелось бы провести остаток дней?
Ее жизнь здесь по сравнению с Германией была идеальной. Не надо было стирать белье, комнату содержали в идеальной чистоте. Не надо было ходить в магазин и готовить – в отеле кормили по-королевски. В собеседниках не было недостатка, и они постоянно менялись, поэтому не надоедали, и она оставалась одна, только если сама этого хотела.
С балкона своего номера фрау Брухмайер наблюдала за строительством «Восхода» по другую сторону бухты и решила поселиться в пентхаусе. До сих пор «Парадиз-бич» ее полностью устраивал – она занимала там лучший номер, – но фрау Брухмайер понимала, что новый отель относился к совсем другой категории. Она прикинула, что, если продать пару колец с бриллиантами, денег в банке хватит еще на пятнадцать лет безоблачной жизни. И решила, что этого более чем достаточно, хотя ее силам и энергии мог бы позавидовать человек вдвое моложе.
Через несколько часов фрау Брухмайер прибыла в свой новый дом. Работникам «Парадиз-бич» было жаль с ней расставаться – она была их счастливым талисманом. Несколько служащих перенесли ее багаж в ожидающее такси. В машину погрузили четыре дорогих чемодана – два в багажник, два на переднее сиденье. Такой же по цвету и фактуре несессер она несла сама. Пообещав, что непременно заглянет их всех навестить, фрау Брухмайер незаметно сунула в руку каждому, кто вышел ее проводить, «маленький сувенир на память».
К обеду она устроилась в новом роскошном гнездышке, состоящем из гостиной, спальни и смежной с ней ванной. В ее глазах это был шикарный дворец с огромными зеркалами на стенах, большим французским пейзажем, написанным маслом, и двумя хрустальными люстрами. Мягкая мебель украшена кантом и бахромой, комод с зеркалом и широченная кровать. Все вещи прекрасно разместились в просторном двустворчатом платяном шкафу.
Распаковав вещи, фрау Брухмайер заказала легкий обед в номер и пару часов отдыхала в шезлонге, потом приняла душ и начала не спеша готовиться к вечеру. Сегодня в первый раз откроет двери ночной клуб, но до этого ее пригласили на ужин с хозяевами отеля.
Она застегнула браслет с брелоками – последний подарок мужа – и спустилась на лифте в холл.
Примерно в то же время Афродити тщательно выбирала драгоценности для сегодняшнего вечера. Она открыла ключом верхний левый ящичек туалетного столика. Почти не глядя, взяла пару серег и вдела в уши. Серьги были круглые, как пуговицы, с огромными аквамаринами в центре. Потом надела широкий золотой браслет (великоватый для ее тонкого запястья, но она не успела отдать его в переделку) с восемью такими же аквамаринами и повесила на шею толстую цепь с кулоном. Камень в нем размером затмевал все остальные. И наконец кольцо. Весь гарнитур отличался простотой, все дело было в огранке камней. Они были прекрасны сами по себе, поэтому не было нужды их украшать. Прозрачный голубой и светло-желтый были красками острова, вероятно, поэтому ювелир назвал свою коллекцию «Хромата тис Кипру» – «Цвета Кипра». Это были цвета, в которых каждый островитянин купался каждый день, но только Афродити была их обладательницей в таком виде.
Утром она проводила родителей в аэропорт, а потом ничего не делала. Прощание было накаленным от сдерживаемых эмоций и полного отсутствия проявления чувств. Глядя на них, посторонние могли бы заключить, что шестидесятилетние супруги приезжали на родину на похороны члена семьи. По какой еще причине женщина оделась бы в черное в такой солнечный день?
В это время года аэропорт Никосии кипел жизнью. Самолеты приземлялись и вылетали каждый час. Зал прилета был заполнен толпой предвкушающих волшебный отдых туристов. В зале вылета ожидали своих рейсов загорелые курортники, сожалеющие, что их пребывание в раю подошло к концу.
– Я так рада, что вы пришли вчера, – обратилась Афродити к обоим родителям. – Для меня это много значит.
– Отель великолепен, кардия му[14], – отозвался отец. – Уверен, вас ждет успех.
– Папа, без твоей помощи ничего бы не получилось.
– Деньги – всего лишь деньги, – улыбнулся он. – Твой муж приложил столько усилий… И ты, конечно, тоже.
– Надеюсь, вы снова выберетесь в скором времени, и на подольше… – Афродити сказала это автоматически и без всякой надежды, зная, как и они, что это вряд ли случится.
Она стиснула руку матери, и Артемис опустила голову, уклоняясь от поцелуя дочери.
У Афродити пересохло в горле.
Через мгновение она оказалась в объятиях отца.
– До свидания, дорогая. Рад был тебя видеть, – сказал он. – Береги себя.
– И вы себя тоже, – твердо ответила она.
Афродити смотрела, как родители проходили паспортный контроль и потом скрылись из виду. Только отец обернулся и помахал ей рукой.
После того как вечер состоялся и отель был открыт официально, дел у Афродити убавилось. Возвращаясь из аэропорта, женщина чувствовала себя усталой и опустошенной. Она не знала, чем будет заполнять время. Несколько месяцев Афродити готовилась к торжественному открытию, придумывала цветочные композиции, пробовала канапе, составляла списки гостей. Ее работа по меблировке тоже была завершена.
