Сесилия Ахерн - Там, где ты

— Иногда мне удается отыскать какую-то вещь, мистер Бартон. Я нахожу то, что просто положили не на то место.

— Разве не все потерянное лежит не на своем месте?

— Положить что-то не туда, куда надо, — значит временно потерять это, потому что ты забыл, где оно лежит. А я всегда помню, что и куда кладу. Но я-то пытаюсь отыскать не те вещи, которые лежат не на своем месте, а те, у которых выросли ноги, и они взяли да и ушли себе. Именно из-за них я расстраиваюсь.

— Ты не считаешь, что кто-то другой, не ты, мог переложить их?

— Кто, например?

— Вопрос задал я.

— Хорошо. В случае со скотчем ответ однозначный: нет. В случае с носками ответ тот же: нет. Разве что кто-то забирается в стиральную машину и вынимает их из нее. Мистер Бартон, родители хотят помочь мне. Не думаю, чтобы они стали перекладывать вещи, а потом забывали об этом. Если они что-то переложат, то еще лучше запоминают, куда именно.

— Тогда какие у тебя версии? Куда, по-твоему, все эти вещи деваются?

— Мистер Бартон, если бы у меня было хоть одно предположение на этот счет, я бы не пришла сюда.

— То есть никаких идей? Тебе ничего не приходит в голову даже в самых безумных мечтах, даже в минуты самых больших огорчений, даже когда ты отчаянно размышляешь ранним-ранним утром в поисках ответа и никак не можешь его найти? Ну, хоть какая-нибудь идея по поводу того, куда деваются пропавшие вещи?

Н-да, он наверняка узнал обо мне от родителей гораздо больше, чем я предполагала. Если я отвечу на этот вопрос честно, боюсь, он уже никогда не влюбится в меня. И тем не менее я глубоко вздохнула и выложила всю правду:

— В такие минуты я полагаю, что они очутились в том месте, куда попадает все, что пропало.

Он и глазом не моргнул:

— Ты считаешь, и Дженни-Мэй там? Тебе так легче — представлять, будто она там?

— Господи! — Я тяжко вздохнула. — Если кто-то ее убил, значит, так тому и быть, мистер Бартон. Я не пытаюсь создавать вымышленный мир, чтобы мне стало легче.

Он отчаянно старался, чтобы ни один мускул лица не дрогнул.

— Но скажите мне, почему полицейские не могут найти ее ни живой, ни мертвой?

— А тебе не полегчает, если ты признаешь, что временами случается нечто необъяснимое?

— Ну, вы же так не думаете. Почему я должна в это верить?

— А почему ты решила, будто я так не думаю?

— Вы — психотерапевт. Вы считаете, что каждое действие вызывает определенную реакцию, и все такое. Я кое-что почитала, перед тем как прийти сюда. Все, что со мной сейчас происходит, — результат того, что произошло некое событие, или кто-то что-то сказал, или сделал. Вы считаете, что на все можно найти ответ и так или иначе решить любую задачу.

— Это не совсем так, Сэнди. Я не могу все заново сложить и склеить.

— А меня вы можете склеить?

— Ты же не сломана, Сэнди.

— Таков ваш медицинской диагноз?

— Я не врач.

— Но вы же «лекарь разума», разве не так? — Я изобразила пальцами в воздухе кавычки и сделала большие глаза.

Тишина.

— Что ты ощущаешь, когда ищешь и ищешь, но никак не можешь найти то, что тебе нужно?

Полагаю, это была самая странная беседа, которую он когда-либо вел.

— У вас есть девушка, мистер Бартон?

Он наморщил лоб:

— По-моему, Сэнди, в данном случае это не имеет значения.

Поскольку я промолчала, он вздохнул и ответил:

— Нет, у меня нет девушки.

— А вы хотите, чтобы была?

Он задумался:

— Ты имеешь в виду, что ощущения, которые испытываешь во время поисков пропавшего носка, похожи на те, что испытываешь, когда ищешь любовь? — Он попытался сформулировать вопрос так, чтобы сказанное мною звучало не так глупо, однако ему это не удалось.

Я снова выкатила глаза. Что-то слишком часто он вынуждал меня делать это.

— Нет, это такое чувство, когда ты знаешь, что чего-то в твоей жизни не хватает, но никак не можешь это отыскать, сколько ни стараешься.

Он смущенно прочистил горло, схватил карандаш и бумагу и сделал вид, будто что-то записывает.

Явно пришло время рисовать чертиков.

— Я вам действую на нервы, да?

Он улыбнулся, и его улыбка разрядила напряжение.

Я попыталась объяснить еще раз:

— Может, будет понятнее, если я скажу, что, когда ты не можешь найти пропажу, это примерно то же самое, когда ты вдруг не в состоянии вспомнить слова любимой песни, которую давно знаешь наизусть. Или когда неожиданно забываешь имя человека, которого очень хорошо знаешь и с которым встречаешься каждый день, или название знаменитой группы, которая поет какой-нибудь хит. Это так напрягает, что крутишь и крутишь такие мысли в голове, потому что знаешь: ответ наверняка существует, но никто и никогда тебе его не подскажет. И эта мысль долбит и долбит тебя и не дает успокоиться, пока не найдешь ответ.

— Я понимаю, — проговорил он мягко.

— Хорошо, тогда умножьте это чувство на тысячу.

Он задумался:

— Ты очень зрелый человек для своего возраста, Сэнди.

— Забавно. Потому что я-то надеялась, что вы знаете гораздо больше в вашем возрасте.

Он хохотал, пока время сеанса не истекло.

Этим вечером за ужином папа спросил меня, как все прошло.

— Он не смог ответить на мои вопросы, — сказала я, хлебая суп.

Похоже было, что папу вот-вот хватит удар.

— Значит, ты к нему больше не пойдешь?!

— Пойду! — быстро возразила я, и мама попыталась скрыть улыбку, сделав глоток воды.

Папа переводил взгляд с меня на нее и обратно, на его лице застыл вопрос.

— У него красивые глаза, — предложила я объяснение, снова зачерпывая суп.

Папины брови поползли вверх, и он вопросительно покосился на маму, на лице которой расцвела широкая улыбка.

— Это правда, Гарольд. У него очень красивые глаза.

— А, ну тогда все в порядке. — Он поднял обе руки вверх. — Если у мужчины очень красивые глаза, то кто я такой, чтобы спорить, черт подери!

Поздно вечером я лежала в постели и размышляла о своем разговоре с мистером Бартоном. Возможно, у него не нашлось для меня ответов, но от поисков одной вещи он меня точно излечил.

Глава одиннадцатая

Я приходила к мистеру Бартону еженедельно, пока училась в средней школе Святой Марии. Мы встречались даже в каникулы, когда школа открывала свои двери для летних мероприятий горожан. В последний раз я пришла к нему в тот день, когда мне исполнилось восемнадцать. Год назад я сдала экзамены на аттестат зрелости, а в то утро узнала, что меня приняли в гарда шихана. Через несколько месяцев мне предстоял переезд в Корк для учебы в Темплмо.

— Здравствуйте, мистер Бартон, — поздоровалась я, когда он вошел в маленький кабинет, который совершенно не изменился со дня нашей первой встречи.

Мой консультант оставался таким же молодым и красивым, и я любила в нем каждый дюйм.

— Сэнди, повторяю в сотый раз: перестань называть меня мистером Бартоном. Я кажусь себе стариком.

— А вы и есть старик, — поддразнила его я.

— Тогда ты — старуха, — небрежно бросил он, и между нами вклинилась тишина. — Ну ладно, — деловым тоном изрек он, — о чем ты размышляла на этой неделе?

— Сегодня меня приняли в полицию.

Он остолбенел. От счастья? От огорчения?

— Здорово, Сэнди! Мои поздравления. Тебе это удалось. — Он подошел и крепко обнял меня.

Мы не двигались на секунду дольше, чем должны бы.

— Как мама с папой отнеслись к этому?

— Они еще не знают.

— Наверное, расстроятся из-за твоего отъезда.

— Так будет лучше. — Я смотрела в сторону.

— Знаешь, тебе не удастся оставить все свои проблемы в Литриме, — мягко произнес он.

— Не удастся. Но я оставлю здесь людей, которые о них знают.

— Собираешься время от времени приезжать погостить?

Я посмотрела ему прямо в глаза. Мы все еще говорим о родителях?

— Как только смогу.

— А часто сможешь?

Я пожала плечами.

— Они всегда тебя поддерживали, Сэнди.

— Я не могу стать такой, как им хочется, мистер Бартон. Им со мной некомфортно.

Он бросил на меня выразительный взгляд, а потом понял, что я использовала это обращение сознательно, пытаясь возвести между нами стену.

— Они всего лишь хотят, чтобы ты была самой собой, и ты это знаешь. Тебе нечего себя стыдиться. Они тебя любят такой, какая ты есть.

Он смотрел на меня так, что я снова засомневалась, о родителях ли мы сейчас говорим.

Я оглядела комнату. Он знал обо мне все, совершенно все, а я безошибочно чувствовала абсолютно все, что касалось его. Он по-прежнему оставался холостяком, жил один, невзирая на то, что за ним охотились все девушки Литрима. Неделя за неделей он пытался уговорить меня принимать вещи такими, какие они есть, и послушно следовать движению жизни, но если существовал мужчина, наглухо заперший на замок собственную жизнь в ожидании неизвестно чего или кого, то это был именно он.