Юрий Хвалев - Автопортрет Буиёна

Юрий Александрович Хвалев

АВТОПОРТРЕТ БУИЁНА

Высшая похвала художнику — когда мы забываем его за его произведениями

Буиён рисовал акварелью автопортрет, используя самый прогрессивный стиль — наложения красок друг на друга — из-за чего цвета не расползались, а держали себя, как и положено, в рамках задуманного. За сорок лет жизни художник выучил свою личность наизусть, поэтому смотреться в зеркало не было нужды. Потом Буиён был уверен, что всё знаменитые портретисты рисовали себя исключительно по памяти. А память у Буиёна была безупречна, поэтому в будущем художник надеялся тоже стать знаменитым. Раздражало лишь одно: портреты знаменитых художников оказались востребованы только после смерти. Но за своё будущее наш художник также мог не волноваться; смертельная болезнь Буиёна давала хороший шанс прославиться.

Тезис: «искусство требует жертв», — ещё никто не отменял.

После каждого мазка портрет получал заслуженное сходство с оригиналом. Прямой нос получался достаточно прямым, тонкие губы удивляли такой же тонкостью, волосы так же кучерявились, правда, правый глаз чуть-чуть косил, но Буиён решил этот изъян не показывать, так как картина могла потерять в цене. За голубые глаза он думал серьёзно поднять цену, потому что красивый цвет всегда пользовался спросом.

Стрелки старинных часов плавно сошлись на двенадцать, и послышался легкий перестук. Буиён покосился на деревянный корпус, в котором много лет жила кукушка, правда, последний год она практически не высовывалась и не куковала, возможно, поэтому часы всё время отставали.

У входной двери зазвенел колокольчик, и кто-то самостоятельно вошёл.

— Можно войти? — спросили приятным женским голосом.

— Доктор, это вы? — не поворачиваясь, спросил Буиён.

— Да, это я, ваш лечащий доктор.

Вошедшая сбросила плащ и к приятному голосу добавила немного располневшую фигуру, правда, стоит подчеркнуть, широкие бёдра хорошо сочетались с пушной грудью. Что касалось причёски, лица и косметики, то к ним Буиён проявил полное равнодушие, возможно, потому что портрет доктора был нарисован загодя. Поэтому художник сконцентрировался только на фигуре.

— Что опять пришли делать укол?

Буиён перевел взгляд с бедра на голень.

— Да, укол.

Доктор пыталась понять, куда он смотрит.

— В левую ягодицу?

Буиён хотел перевести взгляд на её ягодицу. Но доктор стояла как вкопанная.

— Да, в левую ягодицу.

Буиён сморщился, словно откусил лимон.

— Будет больно?

Вспомнив, что Буиён не носит нижнего белья, доктор налилась румянцем.

— Нет. Я колю вам в одно и то же место. Вы должны были привыкнуть.

Буиён, всё время державший кисть на весу, придавил её к дну стакана. Вода заискрилась радужным цветом.

— Я привык, только не к уколу, а к мысли о скорой кончине. Вы мне говорили, что я буду быстро увядать.

Доктор подошла к Буиёну, чтобы держать руку на пульсе.

— А вы что, не увядаете?

Буиён тоже взял её за руку.

— Нет. После каждого укола во мне просыпается желание.

Доктор несколько раз сбивалась со счёта, потому что пульс всё время перескакивал.

— Желание?

Они стояли вплотную друг к другу.

— Да. Хочется секса.

У доктора по лобку пробежали мурашки.

— Странно…

Буиён почувствовал растущее желание.

— Ничего странного. Может так всегда, когда остаётся чуть-чуть, то не произвольно возникает последнее желание. А-а-а?

Количество мурашек прибавилось. Они даже пытались пуститься в хоровод, но лобок доктора имел характерный бугорок, поэтому часть мурашек, сорвавшись вниз, погибло.

— Странно…

Буиён рассердился, возможно, из-за того, что растущее желание обмякло.

— Что вы заладили: странно, да странно. У меня никого нет, а желание постоянное!

Доктор удивилась, вероятно, ей удалось, несмотря на сладострастие, сосчитать пульс.

— Подождите, а ваша девушка?

Буиен почувствовал, как что-то бьётся в большой палец. Пульс доктора зашкаливал.

— Она меня бросила. Как только узнала, что я смертельно болен. Фьють. И её след простыл.

Буиён несколько раз свистнул, переходя из тональности си в си-бемоль мажор, но оценить по достоинству художественный свист было не кому, потому что слух отсутствовал у обоих.

— Буиён, мне очень жаль. Но как же вам помочь?

Доктор глубоко вдохнула и чувственно выдохнула.

— Только не надо меня жалеть. Лучше скажите?

Буиён потупил взгляд.

— Что, что вам сказать?

Доктор пыталась заглянуть художнику в глаза, но Буиён сильно потупил взгляд.

— М-м-м, может быть, вы. Э-э-э, это. Ну, переспите со мной. Всё-таки последнее желание умирающего художника.

Буиён поднял глаза. Их взгляды, в которых пылала страсть, встретились.

— Да, да художника. М-м-м, чёрт возьми, вы классно рисуете.

Буиён боялся, что на свою просьбу получит от ворот поворот.

— Так как же?

Закрыв глаза, доктор представила сцену полового акта: она наездница, он гужевой транспорт.

— Что с вами делать, так и быть, но я согласно только на дружеский секс.

Буиён немного расстроился.

— Но мы ведь не друзья. Я вас совсем не знаю.

Доктор кокетливо вздёрнула плечи.

— Это не проблема, я могу о себе рассказать.

Буиён неодобрительно покачал головой.

— Рассказ это долго. Скажите, а у вас случайно нет резюме?

После небольшой паузы доктор в спешке принялась потрошить дамскую сумочку, из которой, в конце концов, был вынут аккуратно сложенный лист.

— Вот, только характеристика с последней работы.

Буиён обрадовался.

— Ну что ж, ведь это исключительный случай, поэтому подойдёт и характеристика.

Художник тут же принялся читать, периодически поднимая на доктора взгляд, словно сверялся с оригиналом. А доктор достала ампулу и шприц.

— Буиён, пожалуйста, снимите штаны.

— С удовольствием…

Агент из ритуального бюро, тяжело дыша, поднимался по лестнице. Каждый шаг ему давался с трудом, словно приходилось переставлять гири. На кабинке лифта висел медный замок и табличка «обед». Если бы лифт просто не работал, например, сломался, агенту было бы легче осознавать своё затруднительное положение. Но к лифту был приставлен лифтёр, который с помощью лебёдки поднимал кабинку с пассажиром, к своему сожалению, поднимал безвозмездно по указанию сверху, возможно, из-за этого его обеденное время находилось в свободном плаванье. Чтобы не мучиться при подъёме агент надеялся лифтёру даже заплатить, но встретиться сегодня с живым подъёмного краном, агенту было не суждено.

Кое-как поднявшись на нужный этаж и оказавшись в полумраке, агент улыбнулся. Он продолжал улыбаться даже тогда, когда увидел, что кабинка лифта поползла вниз. Пособие по инвалидности, полученное по липовой справке, вот главная причина по которой агент еле ходил, принимая во внимания, что за ним могут следить.

Одиночество в темноте, когда ощущался в здоровом теле здоровый дух, погружало его в состоянии восторга.

Агент дёрнул колокольчик так, что тот чуть не сорвался.

— Можно?

Агент вошёл бесцеремонной походкой, но вовремя вспомнив про больные ноги, затруднил движения, вернувшись к обычному волочённому шагу.

— Нельзя!

После любви с доктором Буиён лежал под одеялом (вплотную к доктору) и пребывал в состоянии неги, надеясь на второй дружеский секс, поэтому присутствие чужого не приветствовалось.

— Буиён, я не могу уйти! Во-первых, у меня больные ноги, во-вторых, лифт не работает, в-третьих…

Услышав про больные ноги, доктор рефлекторно, возможно, чтобы оказать посильную помощь, приподнялась на локте; одеяло скользнуло вниз, обозначив край бесстыдного декольте.

— Доктор, вы? Вы здесь! Почему?!

Ритуальный агент вспыхнул: то ли от увиденного оголённого тела, то ли от возмущения, не исключено, что от ревности.

— Вы же знаете, Буиён мой пациент. Три раза в неделю я его колю. Кстати, Гулиён, почему вы сегодня не пришли в клинику? Для вас у меня есть новые мази.

— Три раза в неделю… М-м-м… Я больше к вам не приду. Вот. Вижу, какие вы уколы делаете Буиёну.

Гулиён неуклюже развернулся и, будто уставший лыжник, пошаркал к выходу. Неторопливо. Еле-еле.

Буиён машинально накинул халат, а доктору представился промежуток времени, чтобы укрыться за ширмой.

— Гулиён, подождите. Вы не можете просто так уйти. Мне же нужна определённость по поводу кладбища.

Высокая зарплата принуждала ритуального агента хорошо работать, тем более Буиён с лихвой оплатил услуги похоронного бюро, поэтому Гулиёну пришлось неповоротливо развернуться.

— Буиён, она ушла?