Михаил Окунь - Под медвежьей шкурой

Михаил Окунь

Под медвежьей шкурой

Бросив последний взгляд на стенные часы – без десяти двенадцать – Рита в отчаянии выскочила на улицу.

Ночь стояла тихая. Мороз был несильным и, совсем не чувствуя его, Рита в распахнутом пальто спешила по темным улицам, без разбора сворачивая из одной в другую – пока не оказалась у чугунной ограды старинного городского сада. Здесь она, наконец, замедлила шаг.

Ее отчаянье не было беспричинным. После прошлогоднего развода Рита чувствовала всё более сгущающееся одиночество. И если первое время можно было по инерции продолжать «ходить на работу» – в свой ныне дышащий на ладан, а некогда мощный оборонный НИИ, и там, чуть ли не за ежечасным чаепитием и болтовней хоть как-то отвлечься, то теперь и эта последняя возможность была отнята. Около двух месяцев назад всех сотрудников, кроме начальства и бухгалтерии, отправили в бессрочный отпуск – разумеется, «без содержания». Найти подходящую новую работу было весьма непросто, деньги таяли, а вечернее сидение дома, в четырех стенах, подчас давило ее просто физически. Телефон безмолвствовал, за окном висела плотная тьма, и ни книги, ни телевизор уже не помогали. Именно сегодня всё опять подступило разом, и Рита, накинув пальто, бесцельно выскочила на январскую улицу.

В саду горели редкие фонари, похожие на светящиеся кукурузные початки на длинных стеблях. В их свете деревья, обмётанные инеем, казались искусственно красивыми, чем-то вроде рисованного задника декораций к «Снегурочке». А тут еще пошел медленный оперный снег.

Мысли ее были сумбурны и отрывочны. «Тридцать два… Мне уже тридцать два года!.. Боже мой, ни живой души кругом».

Дойдя до угла ограды, она увидела тускло светящиеся окна ночного ларька и по инерции подошла к нему. В ларьке восседал плотный бритоголовый парень со стеклянным выражением глаз – этакий китайский божок.

Рита посмотрела на витрину и вдруг приняла отчаянное решение, выхватив взглядом из ларёчной пестроты узкую темно-синюю баночку с надписью «Petroff». «Однофамилец» – внутренне усмехнулась она и протянула деньги. Продавец, не повернув головы и не сместив корпуса ни на сантиметр, принял бумажку и выдал требуемое и сдачу. Руки его двигались будто отдельно. Числить его «живой душой» можно было с большой натяжкой.

Рита потянула за баночное кольцо, раздался легкий хлопок, в крышке образовалось отверстие размером с двухкопеечную монетку времен застоя, и она смело сделала несколько мелких глотков неожиданно ледяной жидкости, крепости которой абсолютно не почувствовала.

«Господи, кто бы мне год назад сказал, что я буду ночью одна пить водку без малейшей закуски из этой дурацкой баночки «Петров»!..»

Из глубины сада послышались нарастающие возгласы и смех. Водка, между тем, начала действовать: «А может быть, я уже умерла и нахожусь в аду? В конце концов, ад – это, вполне возможно, не обязательная жарка на сковородке или варка в котле со смолой, а такое вот бесконечное блуждание по безразмерному городищу, среди черных громадин-домов, в которых никто не обитает?..»

Тем временем из ворот сада выкатилась пестрая компания, при взгляде на которую Рита усмехнулась: «А вот и черти!» Странные персонажи подошли к ларьку и остановились. Принять их за представителей бесовского отродья было не мудрено.

Ближе всех к Рите стоял на задних ногах… козёл, с натуральными рогами и длинной жидкой бородёнкой. Рядом с ним извивалась всем телом некая грязно-зелёная кикимора. Чуть поодаль стоял щуплый нечесаный старичок в лохмотьях – этакий мерзопакостный овинник из славянского фольклора. Тут же клубилась и еще какая-то нечисть неопределенного вида. Но центральной фигурой группы был, безусловно, огромный бурый медведь, обнявший лапой за шею козла, едва с рогами достававшего ему до плеча.

Внезапно компания заметила Риту, и, похихикав, стала держать между собой совет. Затем они медленно приблизились, и, что-то заунывно затянув, повели вокруг нее шутовской хоровод. Темп его убыстрялся, образины мелькали и сливались, но из этого хаоса всё время выделялся дикий оскал медвежьей морды. Рите стало худо, и она покачнулась…

Сквозь прорези маски (точнее, головы бутафорской медвежьей шкуры) Сергей рассмотрел милое тонкое лицо молодой женщины. Поначалу, углядев в ее руках водочную банку, они с товарищами решили, что перед ними перепутавшая день с ночью, похмеляющаяся алкоголичка, и надумали немного подшутить над нею. Но сейчас он понял, что она явно не в себе, на пьянчужку вовсе не похожа, а шутка зашла, пожалуй, далековато. Сергей решительно остановил хоровод, как надоевший капюшон откинул назад медвежью голову и подхватил женщину под локоть. Вместо звериной морды на Риту смотрело симпатичное, смущенно улыбающееся молодое лицо. «Козёл» же схватил себя за рога, потянул за них вверх, и на месте нелепой козлиной башки образовалась круглая лысая голова с хитроватым выражением пожизненного гуляки на лице.

– Голубушка, не позволите ли приложиться к бодрящему нектарчику? – поклонился экс-«козел» и протянул руку к баночке.

Всё еще ошарашенная Рита машинально отдала ее.

– Премного благодарен! – сказал толстяк и тут же, поднеся банку ко рту, бодро запрокинулся.

– Ну и нахал же ты, Козлов! – попрекнул его «овинник» и, приосанившись, протянул Рите руку: – Овинников, заслуженный артист.

– Вы, похоже, немного испугались, – мягко вступил Сергей. – Мы актеры драмтеатра. Выполняли сегодня, так сказать, «спецзаказ» на одной ресторанной тусовке поблизости, изображали ряженых. А потом так в костюмах и пошли.

– Каких еще ряженых? – не поняла Рита.

– Так Рождество же сегодня, лапочка, Рождество! – пропел Козлов. – С Рождеством Христовым!

Сергей жил неподалеку, и в качестве «компенсации», как он выразился, за неудачную шутку пригласил Риту к себе на кофе. «Козел», почуяв возникающую возможность добавить, увязался было за ними, но по дороге почел за благо направиться домой.

Сергей жил в коммуналке, в огромной комнате со старинной мебелью и множеством антикварных безделушек из фарфора и бронзы, стоявших там и сям. Всё это досталось ему от родителей, умерших несколько лет тому назад, а им – от дедов и бабок.

– Собираюсь весь этот ширпотреб позапрошлого века продать или подарить кому-нибудь, да жалко – память, всё-таки… – смущенно сказал он.

– Что вы! – возразила Рита. – Они же прелестны. Посмотрите хотя бы на эту собачку с красными глазёнками. Примерно такая же стояла на письменном столе Блока.

– А вы его любите? Его теперь только ленивый не ругает: то-сё, пошловат, мол…

– Как сказала когда-то Зинаида Гиппиус, кто не понимает стихов Блока, тому дверь в поэзию закрыта навсегда.

– Во как! Крепко…

Так за чашкой кофе завязывался их диалог, протягивались первые невидимые нити…

Сергей много говорил о театре, о том, что всё же надеется дождаться когда-нибудь настоящей роли. Рита как-то помимо своей воли выплескивала всю горечь последних одиноких месяцев.

Они оказались ровесниками, даже родились под одним знаком Зодиака.

– Как же мы не встретились раньше? – удивлялся Сергей. – Столько лет ходили по одним улицам!

…Она замерла в кресле, когда почувствовала на своих губах первое прикосновение его горячих губ. Она словно погрузилась в теплую волну, в почти забытое ощущение… Они порывисто разделись и упали на медвежью шкуру, брошенную на пол…

Как водится, эта рождественская история не осталась без последствий для ее участников. Сергей и Рита через несколько месяцев поженились. Среди почетных гостей на их свадьбе были и артисты, ставшие свидетелями их знакомства в рождественскую ночь. Тамадой был, конечно, «козел», провозглашавший частые тосты и отпускавший фривольные шуточки.

Вскоре Рита окончательно рассталась со своим институтом и теперь, работая в скромной, но нескучной должности администратора драмтеатра, может со стороны наблюдать беспощадную битву дряхлеющих промышленных гигантов за правительственные кредиты.

© 2009, Институт соитологии