Амброз Бирс - Коллекция кораблекрушений

Амброз Бирс

Коллекция кораблекрушений

1. Мое кораблекрушение

Когда я выходил из дома, она сказала, что я бессердечный и противный, и призналась, что только обрадуется, если я никогда-никогда не вернусь. Вот я и нанялся старшим помощником на «Ехидну», порт приписки — Лондон, порт назначения — любой, который найдет подходящим капитан. Все знали, что капитану Эберсауту неблагоразумно докучать приказами: когда ему не удавалось поступить по-своему, он подстраивал какую-нибудь каверзу, чтобы рейс не принес судовладельцам прибыли. Умудренные опытом хозяева «Ехидны» предоставили Эберсауту полную свободу брать те грузы, которые ему по нраву, и доставлять в порты, где женщины всех краше. В описываемый мною рейс капитан вообще вышел без груза, отговорившись тем, что нечего попусту утяжелять и замедлять судно. Слыша такие слова от моряка, нельзя было не заподозрить, что коммерция — не его стихия.

Пассажиров была лишь горстка, так что большая часть стюардов и тазиков простаивала без дела; понимаете ли, прежде чем взойти на борт, почти все из купивших билеты осведомлялись, куда идет судно, а не получив ответа, возвращались в гостиницу и присылали за своим багажом каких-то головорезов. Итак, пассажиров было мало, но все же достаточно, чтобы чинить нам неудобства. Они старались расхаживать вразвалочку, в подражание пьяным матросам, и им еле удавалось разминуться на верхней палубе, когда они ходили с полубака к нактоузу ставить свои часы по корабельному компасу. Они вечно упрашивали капитана Эберсаута отдать главный якорь — просто чтобы услышать, как он плюхнется в воду, — грозясь в случае отказа написать в газеты. Их любимым развлечением было устроиться с подветренной стороны под фальшбортом и делиться воспоминаниями о совершенных ранее путешествиях, у коих были две примечательные особенности: обилие небывалых ураганов и полная неподвластность рассказчика морской болезни. Занятно было смотреть, как, сидя в ряд, они по очереди рассказывают подобные истории, меж тем как у каждого между ног стоит тазик.

Однажды мы попали в сильный шторм. Волны жадно бросались на судно, словно впервые повстречали такую штуковину и стремились хорошенько ее исследовать, ничего не упустив. Судно, в свою очередь, изо всех сил сопротивлялось стихии, что выгодно отличало его от экипажа: эти беззаботные дети природы, еще в начале плавания обнаружив, что у одного из их товарищей имеются в собственности штаны, сзади обшитые кожей, только и делали, что играли на эти штаны в карты; за месяц плавания каждый моряк раз десять побывал владельцем этого сокровища. Поскольку их то и дело подталкивали от проигравшего к выигравшему, штаны настолько истрепались о палубу, что от них осталась лишь кожаная нашлепка на седалище; эту нетленную частицу капитан в конце концов спихнул за борт — но не со зла или из враждебных чувств, а лишь по привычке, так как он имел обыкновение пинать зад всяких попадавшихся ему на глаз штанов.

Шторм ярился все пуще, пока не заставил «Ехидну» с жадностью трезвенника зачерпнуть в трюм воды; но после этого немедленно смягчился. В оправдание морских бурь надобно сказать вот что: после того как шторм переломал вам мачты, сорвал руль, унес шлюпки и сделал хорошую пробоину где-нибудь в самой недоступной части корпуса, он часто покидает вас и отправляется на поиски свежего корабля, предоставляя вам восстанавливать уют всеми мерами, которые вы найдете нужными. В нашем случае капитан нашел нужным присесть на гакаборт и углубиться в роман в трех томах.

Видя, что он добрался до середины второго тома, где влюбленные, естественно, претерпевают самые гибельные и душераздирающие бедствия, я предположил, что настроение у него самое радужное, а потому подошел и доложил, что судно тонет.

— Что ж, — отвечал он, прикрыв книгу, но держа указательный палец между страницами в качестве закладки, — оно и немудрено после такой встряски. Кстати, а что ж вы не пошлете боцмана на бак разогнать эту свору? Ишь, устроили молебен, а ведь, сдается мне, «Ехидна» не церковь.

— Но нельзя ли хоть как-то облегчить судно? — нетерпеливо прервал я его.

— Ну-с, — задумчиво протянул он, — мачт не срубишь — мы их уже потеряли, груза тоже никако… погодите, можете сбросить за борт самых тяжелых пассажиров, если вы верите, что от этого будет толк.

То была прекрасная мысль — гениальное озарение! Я спешно прошел на полубак, запруженный пассажирами ввиду того, что он вздымался над водой наиболее высоко, и, схватив за шиворот одного тучного пожилого джентльмена, подтолкнул его к борту и выкинул в море. Джентльмен даже не промок, ибо упал прямо на конус из акул, которые выпрыгнули из моря ему навстречу вершину конуса образовывали их сдвинутые вместе носы, а хвосты взбивали водную гладь. Бьюсь об заклад, джентльмен едва ли успел осознать, какая судьба его постигла. Засим я отправил за борт какую-то даму и подбросил в воздух пухлого младенца. Дама, как ранее джентльмен, подверглась немедленной акулизации младенца же разъяли чайки.

Я описываю все так, как было на самом деле. Мне не стоило бы труда присочинить что-нибудь красивое. Допустим, я признался бы, что при аварийной разгрузке корабля я был глубоко тронут самопожертвованием одной юной особы. Чтобы спасти своего возлюбленного, она подтолкнула ко мне старушку-мать, умоляя меня выбросить почтенную леди, но ради всего святого пощадить «моего дорогого Генри». Далее я мог бы сообщить, что не только внял просьбе, выбросив старушку, но и немедля схватил дорогого Генри и, насколько хватало сил, швырнул по ветру, предварительно переломив ему хребет о борт и выдрав с головы две пригоршни кудрей. Затем я мог бы сообщить, что с чувством выполненного долга завладел вельботом и, прихватив с собой прекрасную деву, покинул злополучный корабль что мы добрались до церкви Пресветлого Избиения на Фиджи и там сочетались узами брака, каковые я позднее разорвал собственными зубами, сожрав супругу. Но в действительности ничего подобного не случилось, а мне вовсе не хочется запятнать свое доброе имя, сделавшись первым в истории писателем, который приврет только ради завлечения публики. В действительности произошло следующее: я стоял на полубаке и одного за другим перекидывал пассажиров за борт, а капитан Эберсаут, дочитав роман, прошел на нос и тихонько перекинул за борт меня.

Ощущения тонущего описывались столь часто, что вдаваться в подробности я не стану, упомяну лишь, что память, не скупясь, разом вывалила передо мной свои сокровища, и перед мысленным взором столпились — правда, без ругани и драки — все сцены моей бурной жизни. Мой земной путь распростерся передо мной, удивительно похожий на карту Центральной Африки. Вот колыбель, в которой я леживал младенцем, одурманенный патентованным успокоительным сиропом коляска, сидя в коей и подталкиваемый сзади, я спровоцировал падение моего учителя — изгибы коляски и доселе запечатлены в искривлении моего позвоночника нянька, чьи губы покрывали поцелуями попеременно меня и садовника старый дом моего детства, заложенный еще Вильгельмом Завоевателем и многократно перезаложенный предками старший мой брат, законный наследник всех фамильных долгов сестрица, сбежавшая с графом фон Кренделлем, кучером одного из наилучших семейств Нью-Йорка матушка, застывшая в позе святой мученицы, что есть сил прижимая молитвенник к первосортному накладному бюсту от мадам Фахертини мой почтенный отец в его любимом углу у камина, сидящий с опущенной долу седой головой, терпеливо сложив на коленях иссохшие руки, и с христианским смирением, напившись до положения риз, ожидающий кончины, — все это и многое другое пронеслось передо мной зрелище презанимательное, да к тому же дармовое! Засим в ушах у меня зазвенело, перед глазами все поплыло — мне же поплыть было не дано, и я все глубже и глубже погружался в пучину. Где-то высоко над головой маячил, рассеиваемый водной толщей янтарный свет, но и он потускнел, пока не погас вовсе. Тьма уже окутала меня, но ступни вдруг наткнулись на что-то твердое. Это было дно. Хвала небесам, спасен!

2. Капитан «Верблюда»

Судно называлось «Верблюд» и было замечательно во многих отношениях. Его водоизмещение составляло шестьсот тонн, но после того как вы брали на борт достаточно балласта, чтобы «Верблюд» не изображал на волнах подстреленную утку, а заодно запасались пищей и водой в расчете на трехмесячное плавание, вам уже приходилось крайне щепетильно выбирать груз и пассажиров. К примеру, когда «Верблюд» уже готовился выйти в море, к нему подошла шлюпка с двумя пассажирами — супружеской парой. Днем раньше они договорились, что им приготовят каюту, а сами переночевали на берегу, чтобы еще разок хорошо покушать перед тем, как перейти на «дешевку с душком» (так муж назвал стряпню кока). Дама поднялась на борт, а супруг уже собирался последовать за ней, но тут его увидел капитан, как раз выглянувший за борт.