Евгений Антонов - Большая река

Евгений Антонов

Большая река

«What's he building in here?»

Андрюха даже не знал, радоваться ему или нет. Теперь он был уже уверен, что ему не показалось, не послышалось, а что кто-то действительно к нему пожаловал. Научившись слушать лес, он услышал этот посторонний звук почти от самого болота, куда он вышел, что бы проверить морошку. И теперь он уже наверняка мог сказать, что это был звук лодочного мотора. Он почти бежал обратно к реке, перескакивая через пни и валежины, плюясь, матерясь про себя и смахивая налипшую на лицо паутину.

С одной стороны, ему уже осточертело торчать здесь одному, сколько он себя не тешил мыслью о том, что одиночество ему не вредно, а даже полезно. С другой стороны, ему не хотелось бы видеть здесь кого попало, вроде бравых мужичков-браконьеров, которых ему и раньше доводилось встречать на этой реке.

Немного ошибившись второпях, он выскочил к реке полусотней метров ниже избушки и теперь пробирался по верху, стараясь не трещать сучьями и не раскачивать ветки кустарника. С виду все было как всегда, даже посторонних следов на прибрежном песке не было видно. И лишь слегка приоткрытая дверь сарая, который хоть и находился за избушкой, но, тем не менее, был сверху виден, выдавала присутствие посторонних.

Постояв немного над избушкой, чтобы отдышаться и прислушаться, но так и не услышав чьих-либо голосов, Андрюха спустился по натоптанной им же тропинке вниз, на устроенную природой террасу на склоне к реке, где стояла избушка, и подошел к дверям сарая. Приоткрыв пошире дверь и осторожно войдя внутрь, он заметил какого-то человека, копошившегося в углу, но рассмотреть его смог лишь после того, как глаза привыкли к сумраку.

Это был невысокий мужичонка, явно из местных, в довольно драной одежде и с небольшой, растущей как попало, рыжеватой бородой. На голове его, несмотря на летнее время, было нечто, смутно напоминающее шапку-ушанку, только без ушей. Судя по всему, он перебирал и рассматривал весь этот старый хлам, хранящийся в сарае: ржавые и измятые фляги из под керосина, какие-то коробки, ящики, разбитые и окислившиеся батареи питания и т. п.

«Здорово», — произнес Андрюха, стараясь придать своему голосу нейтральную интонацию.

«Здорово-здорово», — ответил мужичонка, не обращая на него внимания и продолжая заниматься своим делом.

«А ты кто?» — спросил Андрюха, внутренне немного обиженный таким к себе пренебрежением.

«А вот поди, знай, кто я такой», — ответил, хмыкнув, мужичонка. «Закурить не угостишь?» — добавил он почти без паузы.

«Угощу», — ответил Андрюха, доставая из нагрудного кармана штормовки пачку «Sovereign» и протягивая ее левой рукой, на всякий случай.

«Ишь ты! Какие куришь!» — покачал мужик головой, доставая несколько штук. «А ты сам-то кто будешь?»

«Да как тебе сказать, — замялся Андрюха, — живу я тут, вроде как. Временно».

«Угу», — живо, с пониманием в голосе отозвался мужик. «Родственник, стало быть, Валерин?» — спросил он тут же, окончательно озадачив своего собеседника.

«Что за Валера?»

«Как что за Валера?! Валера-бакенщик. Это-ж его избушка-то… Э-э, парень, да ты, видать, не из нашенских».

«Да уж», — вздохнул Андрюха.

«Ну да звать-то тебя как?» — продолжал настырный мужичонка.

«Андрей. Андрюха».

«Ну а я Павло. Это по „зоне“. А так все Михалычем кличут», — сказал мужик закуривая и смачно, всей грудью, затягиваясь.

«Живешь значит тут. Ну-ну… Я тоже, бывало, по молодости в бега подавался. Да где там … Бесполезно. Все равно вылавливают, если близко к людям держишься. А как без людей-то?»

«Это уж точно», — подумал Андрюха, подойдя к дверям, опершись плечом о косяк и устремив свой взгляд куда-то за реку. «Вообще-то, я ни от кого и не бегаю», — произнес он вслух.

«Ага, понимаю: отдохнуть приехал, порыбачить», — сказал мужик уже не навязчиво, опершись о другой косяк.

«Да, вроде того… А ты как попал-то сюда?»

«Запросто. На берегу сидел у себя, возле деревни, смотрю: мужики на лодке кверху „пилят“. Ну я и махнул им: меня, мол, захватите. Сам думаю, до Валериной избушки смотаюсь, может чего путного найду, дачникам потом продам или для себя сгодится. Валера-то, уж годов пять, как помер».

«Ну и как?»

«Да какой там хрен: все уж разворовано, растащено, хоть уж по реке и не ходит почти никто».

«Это уж точно. Я сам на последней „Зоре“ приехал. Уж месяц, как не ходят… Ну что, Михалыч, — Андрюха вышел наружу, — есть будешь?»

«А что, угощаешь?» — мужик еще более оживился.

«Угощаю, коль пожаловал», — сказал Андрюха, уже направляясь к дверям избушки.

Это был крохотный рубленный домик, напоминавший дом Бабы-Яги из детских сказок, с малюсенькими сенями и железной печкой по середине. Хотя, следует заметить, что изнутри он казался значительно больше, чем снаружи, то ли благодаря несоразмерно большому окошку, то ли по причине отсутствия какой бы то ни было мебели, за исключением топчана и маленького колченогого столика, толи из-за чего-то еще, чего Андрюха никак не мог уловить. По крайней мере, ему тут нравилось и он даже пробовал что-то писать сидя за этим столиком на краешке топчана и глядя в окошко на реку.

Они перекусили холодной вареной картошкой и остатками хлеба. По ходу беседы Андрюха выяснил, что Михалыч жил в одной из деревень, что располагались цепочкой, одна за другой, в десятке километров ниже по течению, хоть сам он был не местным, а откуда-то из Сибири. Детство он провел в детдоме и всю жизнь мотался то там, то здесь, причем чаще всего — по «зонам».

«Да-а, парень, мясом-то ты не богат».

«Не богат», — вздохнул Андрюха.

«А что так? Дичи-то тут хватает, пока охотнички городские не добрались, да не повыбили».

«Да ведь как без ружья-то? Я уж тут и сетями старыми косачей ловить пробовал, да ведь не умею. А выводков тут полно. Это верно».

«Хе, — усмехнулся Михалыч, — сетями-то ты зря. Надо по другому. Ну да так и быть, научу».

Вышли наружу. Сели на порожек. Закурили.

«Первая сегодня», — сказал Андрюха не без внутренней гордости, указывая на свою сигарету.

«А что так?»

«Бросаю. Сразу не получится. Постепенно надо».

«А-а. Ну-ну. Дело хорошее», — проговорил Михалыч прикрыв глаза, словно засыпая, разомлев от пищи и хорошего курева.

Андрюхе тоже стало на душе хорошо и легко как давно уже не было. Хмурившееся до этого небо слегка повеселело. Выглянуло солнце. Мимо мирно текла река, текла куда ей было надо.

«Вот ведь, — думал Андрюха, — человек. Ну много ли ему для счастья нужно? Быть на свободе, поесть, покурить, крышу иметь над головой. Все. А я что же? От людей бегу. Все ищу чего-то. Да еще это…»

«А хлеб-то ты где берешь?» — перебил его мысли Михалыч.

«Хлеб-то? Покупаю. На „железке“».

«Ну да?!» — Михалыч даже глаза приоткрыл от удивления. «Туда же сейчас не добраться».

«Еще как добраться. Я тропу нащупал в болоте», — и Андрюху передернуло от воспоминаний того, чего ему это стоило.

«Оно конечно, — согласился Михалыч, — голод — не тетка. Жрать захочешь и в болото полезешь». Немного помолчав, спросил: «Ты бы, это, показал бы мне эту тропу. А, Андрюха?»

«Покажу. От чего ж не показать, если дичь ловить научишь».

И они условились, что не будут откладывать это дело в долгий ящик, а прямо сейчас двинутся к железной дороге, через болото, расставив кое-где по пути ловушки на рябчиков и тем самым убьют, что называется, двух зайцев.

Андрюха поразился тому, как просто были устроены эти ловушки: небольшие воротца из веточек, воткнутых в землю, в которые вешалась приманка, перед ними — веревочная петелька, другой конец которой был привязан к шесту, установленному на манер колодца-журавля. Михалыч объяснил, что рябчик, кормясь, часто бегает по земле. Увидев приманку, он побежит к ней вытянув вперед шею, как это он по обыкновению своему птичьему делает и непременно угодит головой в петлю, сдернув при этом толстый конец шеста с опоры. Длинный рычаг шеста вздернет его кверху, затянув петлю. И все.

«Просто, как и все гениальное», — промелькнуло у Андрюхи в голове. Ему вдруг подумалось, что и люди так же легко попадаются на, разного рода, простейшие, уловки и ловушки, расставленные по жизни кем-то неведомым, и часто сами затягивают петлю на собственной шее, и что казавшийся еще вчера счастливейший из счастливых, может завтра так безнадежно попасть, что это будет стоить ему всего, чем он обладал.

Не выдержав, Андрюха поделился этой мыслью с Михалычем.

«Э-э, да ты парень-то ученый. Вон аж об чем думаешь», — удивленно протянул тот. Затем, немного подумав, добавил: «Только ученый-то вот ты, видно, по книжкам. Жизнь, поди, только начинает тебя учить». Он бросил устанавливать очередную ловушку и уселся на поваленное дерево.

«А вот ты скажи мне, к примеру, если у человека нет ничего за душой, то что с него можно взять? А? Черта ли ему эти ловушки? Ну прихлопнут тебя, или задушат. Так ведь это обычное дело. Все мы когда-нибудь там будем. Так чего ж ему бояться-то?.. Вот я и говорю: проще надо быть. Главное — что бы вот тут чего-нибудь было», — он постучал себе пальцем по лбу. «Вот этого у тебя уже никто для себя не отнимет. Если сам не свихнешься. А остальное — дело наживное».