Александр Астраханцев - Мастер карате

Александр Астраханцев

Мастер карате

Да вы садитесь, ребята. Садитесь, садитесь, не робейте. С виду такие огневые… Что, ожидали сказочного богатыря увидеть, а, признайтесь?.. И поговорим поосновательнее. Согласны? А то мне с молодыми теперь нечасто приходится беседовать. Значит, просите научить? Ну, хорошо, пусть не каратэ, а всего лишь нескольким приемам. Так?

И отказывать-то неловко!.. Я, безусловно, мог бы научить, и вы бы почувствовали себя уверенней. Даже сумели бы начистить рожу какому-нибудь негодяю. Мне, знаете, льстит, что меня, одного, можно сказать, из патриархов нашего каратэ, еще кто-то помнит. И вы вот не поленились, отыскали… Но послушайте, что я отвечу, и поймите правильно — очень хочу, чтобы вы меня поняли.

Вот вы говорите «хулиганы». А я вам скажу: как только он поймет, что вы его побьете, он просто вынет нож или пистолет, и все: против них ведь вы бессильны; вы ж не настолько будете владеть искусством боя, чтобы противостоять пистолету или ножу? А если сумеете — он нападет на вас из-за угла. Или позовет на помощь, а против шайки вам не устоять: тогда придется принять вызов и умереть, потому что ведь они в раже вас просто-напросто убьют. В лучшем случае искалечат. А если струсите и убежите — вы, опять же, опозорите меня и мое искусство.

Да, искусство. И в нем, как во всяком искусстве — своя красота и свои законы. А всякому искусству надо учиться, причем долго и терпеливо. А если нужна сумма приемов — идите в милицию или в вохру: морды бить там научат. Там эту учебу так и называют: «мордобойкой». Причем бесплатно и с обязаловкой, дважды в неделю. И частных клубов, школ, секций разных по городу сейчас развелось — как клопов у моего соседа. Могу дать адреса, даже порекомендовать — знаю некоторых: когда-то ко мне хаживали. Хотя большинство — уже ученики моих учеников: этих я не знаю и знать не хочу. Тоже приемам научат. Но предупреждаю: никакое это не каратэ, а все тот же тупой солдатский мордобой, или чистой воды коммерция: не пошли впрок мои труды. Почему-то умение пинаться и ломать кирпичи они называют каратэ. Каратэ — это, в первую очередь, достоинство. И интеллект не в последнюю. И элегантность, если хотите. А красные сопли, разбитые брови, фингалы под глазом — это дикость! Если этого хотите — идите в бокс, он эффективнее: там, по крайней мере, бить и сносно держать удар научат быстрее.

Нет, мои юные друзья, каратэ — это когда на тебя прет накачанный громила, и его занесенная рука вдруг виснет, как сопля, а уж если он поднял для удара ногу — то быть ему на земле, да еще корчиться от боли. Потому что здесь не сила берет верх. Почему маленькая пуля эффективнее дубины? Да потому что энергия ее в сотни раз больше! Я видел японские учебные фильмы; особенно запомнился эпизод: сходятся в поединке могучий борец и сухонький каратист-профессионал, и голос за кадром предупреждает: смотрите внимательно, что сейчас произойдет! И вот они еще не успели сойтись — а борец уже падает. Просто вот как бревно валится. Почему, что произошло? ничего непонятно!.. Потом этот же эпизод прокручивают медленнее; теперь видно, как каратист сделал какое-то движение рукой, — но видно плохо: просто на мгновение размазанный кадр. И вот когда прокручивают третий раз, очень медленно, то, оказывается, каратист нанес борцу удар! Удар, который ни глаз, ни киносъемка не успевают воспринять.

Или еще эпизод: тренированный каратист голыми кулаками и пятками за несколько часов пробивает брешь в кирпичной стене во-от такой толщины! Это если только он сосредоточит все внимание, все усилия в одной-единственной точке — куда бьет. А то эка невидаль: стопку кирпичей раздробить! Тем более НАШИХ кирпичей. Уж два-три и вы можете переломить ударом без всякой подготовки.

Так что каратэ, дорогие мои — это не сумма приемов; это оружие. Это действительно пуля, причем не та, что летит, абы лететь — а пуля снайперская: она должна попасть в миллиметровую точку. А для этого надо анатомию знать, причем — может, лучше, чем хирург. Или, там, невропатолог. А такие секреты разом не даются — это тайна из тайн, и открываешь ты ее сам. Только сам — никто никогда вам этого не расскажет.

Вы, конечно, слыхали про Брюса Ли? Для нынешних-то он просто легенда, а когда я был вот как вы, его звезда еще во-всю сияла. Да, американец китайского происхождения, пришел в кино из профессионального спорта. Погиб в расцвете лет. А знаете, как? К нему пришел совершенно незнакомый старик-китаец и предложил сразиться: будто бы хочет показать свою школу. Ли согласился. Провели бой, Ли поблагодарил за поединок, проводил старичка, причем был в отменном настроении. Потом принял душ. И вдруг почувствовал себя плохо. Прилег, уснул и во сне умер. Так эту историю рассказывают. Причем свидетели поединка утверждают, что старик ни разу не ударил — все было в высшей степени корректно: всего лишь дважды коснулся Ли пальцами!

Это все — кстати об анатомии… Так имею ли я право дать вам это оружие только потому, что вы просите? Где гарантия, что кто-то из вас, хоть единожды ослепленный — пусть даже благородным желанием кого-то защитить не применит его во зло и не присвоит себе право распорядиться чужой жизнью? У меня такой уверенности нет и уже, наверное, не будет: жизнь научила. Не знаю, сколько зла я сотворил в мире, но знаю точно: однажды я воспитал убийцу, его руками убил человека, при этом искалечил еще жизнь самому убийце, и это будет лежать на моей совести до судного дня — ничем уже не отмыть себя и не оправдаться, понимаете?.. А такой хороший, такой честный с виду казался мальчик!

Это было давно — вас еще, как говорится, и в проекте не существовало. Тогда все эти восточные единоборства у нас были под запретом, а меня любопытство брало — вот будто бес какой шилом в ребра ширял! Всей восточной культурой интересовался: Китай, Индия, Япония. Начал с Йоги, с Санкхьи, Упанишад; потом — буддизм и все его ветви: ламаизм, чань, цзэн. А путь один — книги. Стал собирать. На русском до революции много издать успели. Но литература тоже вся под запретом. За иную в мизинчик, знаете, толщиной приходилось месячную зарплату отдавать. Ну и, конечно, по библиотекам: сколько я просидел там, сколько шоколадок девочкам-библиотекаршам, спасибо им всем от души, передарил, чтоб не ленились книги из секретных фондов поднимать, сколько страниц переписал, переконспектировал! Годы ушли. И фотокопии сносные делать научился, и с немецкого переводить — немцы основательно в этих направлениях поработали, добросовестный народ.

В общем, докопался до единоборств, начал приемы изучать — тоже ведь хотелось никого не бояться. Ходили ко мне трое ребят-подростков, дети знакомых — вот с ними и занимался, отрабатывал приемы.

А система осведомителей, знаете, тогда работала четко — видно, были они и среди книжных жучков, и в библиотеках, и среди друзей даже — вычислили, и, чувствую, атмосфера вокруг начала сгущаться: какие-то личности проникают в дом с друзьями, странные вопросы, споры навязывают. Потом — бабах! фельетон обо мне в газете: живет, будто бы, в нашем городе человек чуждой идеологии, чернокнижник, отвратительный двуликий Янус: среди честных людей прикидывается честным, а дома — сомнительные книжечки почитывает и, мало того, ими еще и спекулирует… Хотя, видит Бог, если я и продавал какую то затем, чтоб купить еще одну: вечно денег не было. И продавал-то всегда дешевле, чем покупал: другого такого дурака найти было уже трудно… Как я понимаю, на судебный процесс материал не потянул — решили фельетоном угомонить. Ну, у меня, соответственно, сразу неприятности: начальником отдела был, и не на плохом счету — пришлось снова в рядовые идти… Все это, между прочим, тоже к вопросу о том, как даются знания: что-то ведь и теряешь.

И венец всего — встреча в переулке. Темновато, помню, уже; тут забор, тут кусты, и трое пьяных навстречу. Просят закурить. У меня, естественно, закурить нет. Один тогда заступает дорогу и начинает куражиться: «А-а, это про тебя писали? Сейчас тоже пропишем!» — прямо вот будто случайную троицу блатарей заботят мои домашние занятия и будто у каждого в кармане мой словесный портрет лежит — так это все грубо, так посконно!.. Слово за слово, пугают и пытаются к забору прижать… Я старался достоинства не терять, а уж как раззадорились, понял, что они такие же пьяные, как я какой-нибудь монарх государства Лесото… Ох и досталось мне тогда — ребята крепкие, одним ударом не свалить, и хлеб отрабатывали честно. Как молотками били — недели две потом все болело. Но выстоял. И, знаете, собою остался доволен: эти годы, оказалось, зря не терял. Только вот до сих пор не пойму: чего им было от меня надо? Испугать? Посмотреть, что умею? Или на стойкость проверяли?..

А потом уж, когда в семидесятых разрешили каратэ в спортивном варианте и в Москве затеяли показательные соревнования — вызывают меня и еще двоих таких же в областной спорткомитет и говорят: знаем, что энтузиасты, самостоятельно овладели, просим: поезжайте отстоять честь области, в вас верим!