Дельфин де Виган - Но и я

Дельфин де Виган

Но и я

Ионе и Артуру

— Я вам сказал, я смотрел на море, спрятался в скалах и смотрел на море.

1

— Мадемуазель Бертиньяк, я не вижу вашего имени в списке докладчиков.

Мсье Маран внимательно смотрит на меня, приподняв одну бровь и сложив руки перед собой на столе. Нет, ну словно у него внутри радар! А я так надеялась проскочить. Поздно. Взяли с поличным. На меня с любопытством уставились двадцать пять пар глаз; затаив дыхание, все ждут, что я отвечу. Ну и влипла же я! Аксель Верну и Леа Жерман прыскают в кулачки, нежно позвякивают браслеты на запястьях.

Ненавижу доклады. Если бы я только могла провалиться сию же секунду под землю, километров на сто вглубь, в литосферу, меня бы это вполне устроило. Необходимость выступать перед всем классом вселяет в меня ужас, подо мной разверзлась сейсмическая пропасть, но, увы, этого никто не замечает, вот бы грохнуться сейчас в обморок, свалиться замертво, «отбросить коньки» (скорее даже «конверсы»), скрестить руки на груди, мсье Маран напишет на доске: здесь покоится Лу Бертиньяк, лучшая в классе, но немая и совершенно дикая ученица.

— Я как раз собиралась записаться…

— Прекрасно. Какова тема вашего доклада?

— Бездомные бродяги, бомжи.

— Расплывчато. Вы не могли бы уточнить?

Лукас улыбается мне. У него огромные глаза, я могла бы утонуть в них, полностью раствориться, или — утопить в этой бездонности мсье Марана, заодно и весь класс. Я могла бы подхватить свой рюкзачок Eastpack и выйти вон, не проронив ни слова, — как Лукас, который делает это виртуозно. Могла бы просто извиниться и признать, что у меня нет ни малейшего понятия о теме доклада и я ляпнула первое, что пришло в голову, но я обязательно подумаю. А потом, в конце урока, я подошла бы к мсье Марану и объяснила ему, что это совершенно невозможно, публичные выступления перед классом, это выше моих сил, если нужно, я могу принести справку от врача — «патологическая неспособность к любого рода докладам», печать, подпись и все такое. Тогда, может быть, я бы навсегда избавилась от этого ужаса. Но Лукас смотрит на меня с надеждой, он уверен, что я выкручусь, он на моей стороне, он думает, что такая девчонка, как я, не может позволить себе стать посмешищем для всего класса, его кулак сжат, еще немного — и он вскинет его в воздух, как это делают футбольные болельщики, чтобы подбодрить игроков, но внезапно в классе становится тихо, точно в церкви.

— Я прослежу жизненный путь бездомной женщины, э-э-э… ее историю. Я хочу сказать — как она очутилась на улице.

По классу пробегает шепоток.

— Очень хорошо. Это прекрасная тема. Согласно статистике, число бездомных женщин растет год от года, к тому же на улице оказываются все более молодые. Какие документальные источники вы думаете использовать, мадемуазель Бертиньяк?

Мне уже нечего терять. Настолько нечего, что не хватит пальцев на руках пересчитать возможные потери. Бесконечное множество…

— Э-э-э… Я хотела бы использовать первоисточник, взять интервью у одной такой бездомной. Я вчера с ней познакомилась. Она согласна.

Снова тишина. Мсье Маран на листочке розового цвета записывает мою фамилию, тему доклада, я назначаю вам на 10 декабря, это позволит вам хорошенечко подготовиться, он дает несколько общих советов, доклад не должен занимать больше часа, следует произвести полный социоэкономический анализ, запастись примерами, его голос постепенно слабеет, кулак Лукаса разжимается, у меня вырастают крылья, я взмываю ввысь, над партами, закрываю глаза, представляю себя крошечной пылинкой, невидимой частицей, я легка как вздох. Раздается звонок. Мсье Маран отпускает нас, я собираю вещи, уже надеваю куртку, и тут он окликает меня:

— Мадемуазель Бертиньяк, можно вас на два слова?

Ну вот, прощай, перемена. Я на собственном опыте знаю, что его «два слова» на самом деле занимают прорву времени. Остальные нарочно не спешат — им любопытно, что он мне скажет. Смотрю себе под ноги: шнурок опять развязался. Вот интересно, как получается, что, несмотря на свой IQ в 160 баллов, я никак не научусь толком завязывать эти чертовы шнурки?

— Пожалуйста, будьте предельно осторожны с вашими бездомными. Они могут быть опасны. Было бы лучше, если бы вы нашли себе сопровождающего. Ваши родители не могут помочь?

— Не беспокойтесь, мсье. Все схвачено. Матушка не отходит от меня ни на шаг, а отец сидит в засаде в ванной комнате.

Вот что я хотела бы ему сказать. Тогда бы он раз и навсегда вычеркнул меня из своего списка.

2

Я часто прихожу на Аустерлицкий вокзал, по вторникам или пятницам, когда уроки заканчиваются раньше, — мне нравится смотреть на поезда и на людей. На вокзале столько эмоций, а я обожаю людские эмоции, по этой же причине я никогда не пропускаю футбол по телику, ведь так классно, когда после красивого гола игроки вскидывают руки, обнимают друг друга, целуются… Или вот еще, «Кто хочет выиграть миллион?» — эт-т-то надо видеть, особенно девиц, когда им удается правильно ответить, как они зажимают ладонями рот, запрокидывают голову, радостно вскрикивают и все такое. Вокзалы — это другое, чувства угадываются во взглядах, жестах, движениях, тут и расставания влюбленных, и проводы бабушек, и мужчины в строгих пальто с поднятыми воротниками, которых покидают элегантные дамы в меховых манто, или, наоборот, я смотрю на тех, кто уезжает, я не знаю, куда и зачем, они машут рукой из вагона, посылают воздушные поцелуи или громко кричат, в шуме и толчее все равно ничего не слышно. Если повезет, можно наблюдать начало настоящей разлуки, то есть, я хочу сказать, такой, которая будет долгой или будет казаться долгой (что, в сущности, одно и то же), в этих случаях чувства почти осязаемы, как будто воздух вдруг стал плотным, и расстающиеся одни, и нет никого вокруг них.

То же самое — с прибывающими поездами, я устраиваюсь в самом начале перрона, смотрю на встречающих, у них напряженные лица, общее выражение нетерпения, ищущий взгляд — и потом, вдруг, эта улыбка на губах, взметнувшиеся в приветствии руки, они спешат вперед, раскрывают объятия, — я больше всего люблю такие откровения.

Короче говоря, вот почему я прихожу на вокзал. Я как раз ждала прибытия поезда 16.44 из Клермон-Ферран, это мой любимый, потому что на нем ездит масса людей, молодые, старые, элегантные, толстые, худые, оборванные, — в общем, разные. Я не сразу заметила, что кто-то хлопает меня по плечу, потому что была слишком поглощена созерцанием, а в такие минуты слон может пройти у меня под носом, я и не увижу. Я обернулась.

— У тебя нет сигаретки?

На ней были брюки цвета хаки, старая куртка с дырами на локтях, шарф «Бенеттон» — точно такой же хранится в шкафу у моей матери как воспоминание о юности.

— К сожалению, я не курю. Но у меня есть мятная жвачка, хотите?

Она скорчила гримасу, потом протянула руку, я отдала ей коробочку, которую она быстро бросила в свою сумку.

— Привет. Меня зовут Но. А тебя?

— Но?

— Да.

— А я — Лу… Лу Бертиньяк.

Обычно это производит впечатление, люди думают, что я — родственница знаменитого певца,[1] может быть, даже его родная дочь, однажды, еще в колледже, я сделала вид, что это так и есть, но потом было ужасно сложно выпутаться, всем захотелось подробностей, автографов и все такое, в общем, пришлось признаваться, что это неправда. Но ее, по-видимому, это абсолютно не волнует. Думаю, это не ее музыка.

Она подошла к мужчине, который, стоя неподалеку, читал журнал. Он обреченно вздохнул, закатил глаза и вынул сигарету из своей пачки, она взяла ее, не удостоив его даже взглядом, потом вернулась ко мне.

— А я тебя тут уже видела, и не раз. Что ты здесь делаешь?

— Прихожу смотреть на людей.

— А-а… Там, где ты живешь, людей нет, что ли?

— Да нет, есть, конечно, но это не одно и то же.

— Сколько тебе лет?

— Тринадцать.

— У тебя случайно не найдется двух-трех евро? Ничего не ела со вчерашнего вечера…

Я порылась в карманах джинсов, там оставалась какая-то мелочь, я отдала ей все, что нашлось, не глядя. Она пересчитала монеты и зажала их в кулаке.

— Ты в каком классе?

— В лицее, первый год.[2]

— Что-то не по возрасту, а?

— Ну… В общем да, на два года раньше.

— Ух ты! Как это тебя угораздило?

— Я сдала экстерном.

— Это понятно, но как получилось, Лу, что ты сдала экстерном?

Мне показалось, что она как-то странно со мной разговаривает, насмехается, что ли, но в то же время вид у нее был очень серьезный и озадаченный.

— Не знаю. Я научилась читать еще в детском саду, потом сразу пошла во второй класс, а потом перескочила в пятый. На самом деле на уроках я отчаянно скучала и от нечего делать наматывала волосы на палец и дергала, и так целыми днями, через несколько недель на голове образовалась проплешина. На третьей проплешине меня перевели.