Олег Куваев - Чудаки живут на Востоке

Олег Куваев 

Чудаки живут на востоке

1

Маленький город на берегу Охотского моря мало чем походил на знаменитых собратьев по океану. Через триста лет после основания он все еще оставался одноэтажным и деревянным. На улицах его в течение трехсот лет росли лиственницы, согнутые под прямым углом. Жестокие зимние ветры не давали этим лиственницам расти прямо.

Начало городку положили бородатые мужики-землепроходцы. Мужики гнались за соболем аж от самого Урала, наткнувшись на Тихий океан, остановились, наверное, покурить, осмотрелись и решили остаться подольше. Так возник город.

К середине XX века здесь было: пять тысяч жителей, три магазина, положенное число городских и районных учреждений, гостиница, две школы, кинотеатр «Север».

Городок был административным центром большой таежной территории. В тайге жили дикие звери и домашние олени, а также люди, которые охотились на зверя и пасли оленьи стада в широких речных долинах.

Летом к городу подходили рыбацкие сейнеры и малогрузные пароходы-снабженцы. В часы прилива пароходы заходили прямо в речное устье к деревянному причалу и выгружали из трюмов все, что было необходимо людям города и тайги. Два раза в месяц сюда прилетали легкие зеленокрылые самолеты, привозившие почту и редких пассажиров.

По списку научно-культурных центров в городке числился краеведческий музей.

По списку хозяйственных предприятий – ателье мод и норковый питомник.

2

Ателье мод процветало, потому что в нем работал уникальный закройщик, грек Николай Згуриди. Згуриди мог все. С одинаковым вдохновением он работал мелом и ножницами над бостоном, шевиотом и темно-синим трико для парадных костюмов. Весной и летом он шил жакеты из красного плюша с большими черными пуговицами. Осенью Згуриди изготовлял самостоятельного облика пальто с цигейковыми воротниками. Универсальность обеспечивала спрос и сбыт – основные факторы процветания. Словом, ателье мод в маленьком городе на берегу Охотского моря являлось экономически здоровым предприятием.

О норковом питомнике в городке говорили чрезвычайно мало и редко. Он был организован всего год назад и не успел еще врасти в медлительное течение здешней жизни.

3

Жизненный путь Семена Семеновича Крапотникова был извилист и сложен. Этот человек родился с концентратом идей под черепной крышкой. К сожалению, идей было слишком много, и они мешали друг другу, как мешали бы, допустим, друг другу птицы, заключенные в замкнутое пространство.

От беспорядочного полета устают даже стрижи. Однажды утром, бреясь перед зеркалом, Семен Семенович Крапотников вздохнул, рассматривая стариковские морщинки вокруг глаз, попробовал расправить их пальцем и вздохнул еще раз, серьезнее. Он заглянул в самую стеклянную глубину, пытаясь угадать: что дальше? Зеркало честно молчало. Заглядывай не заглядывай, а неизвестно, в чем была на земле роль Крапотникова. Дело, которого он ждал и неутомимо искал всю жизнь, которое мог понять и развернуть только он, Семен Семенович Крапотников, обмануло, прошло стороной. Даже и неизвестно, что это было за дело. Так просто образовался в результате десятилетий маленького роста пожилой человек в неизменной мальчишеской кепке и неизменно стоптанных башмаках. В активе имелось только знание людей да жизненных ситуаций. Как считал Семен Семенович, не очень веселого свойства багаж.

Так повздыхав около месяца, он понял, что пора остепениться и осесть на месте. И лишь по привычке стал искать свой собственный, крапотниковский, вариант. Он решил уехать как можно дальше на восток, чтобы дальше и ехать было некуда.

«Тихий океан, – было сказано самому себе, – надежный барьер для всякого человека. Берега океанов дышат вечностью. Тишина, века и размышления. Что еще надо пожилому усталому человеку?»

4

Краеведческий музей городка размещался в бревенчатой избушке. Стены избушки помнили, наверное, екатерининские времена. В свое время здесь находился архив, где хранились кабальные, податные, ясачные и прочие записи с самых замшелых времен. В тридцатых годах один не в меру революционный товарищ приказал уничтожить архив как «вредную память царизма».

Жечь архив поленились. Его погрузили в телегу и свалили в яму, из которой испокон веку горожане брали песок для обмазки печек.

Полусгнившие останки архива спас случайный географ. Наиболее ценное было отослано географом в Москву. Оттуда же пришел приказ организовать в городке краеведческий музей с документами истории края и прочими необходимыми экспонатами. Возникла штатная должность директора музея.

Веня Ступников шел по счету восьмым. Он учился на историческом факультете в одном черноземном городе. В начале четвертого курса Веня бросил университет, так как не мог пережить трагедии: без всяких причин Она вышла замуж за какого-то нахала дипломника с геологического. Конечно, Веня решил уехать «далеко-далеко».

Ехать на знаменитую стройку было банальным, в моряки-рыбаки не хотелось – все это было по кино и не соответствовало тонкости Вениных переживаний. Так, независимо от Семена Семеновича Крапотникова он решил «добраться до точки».

Уезжать «далеко-далеко» легко только в теории. В практической жизни от решения до его исполнения лежит много неудобных мытарств: снятие со всевозможных учетов, поиски денег на дорогу. Только мстительное пламя любви помогло Вене преодолеть все это и добраться до вагонной полки. К Вениному удивлению, «на точке» в конце железной дороги оказался громадный город с шумом, суетой и обилием на улицах презренного женского сословия. В управлении культуры ему впервые повезло. Забирая направление, Веня с наслаждением думал о том, как бы Она содрогнулась, увидев на карте дыру, в которой он себя похоронит.

Через два месяца Веня был счастлив. Посетители в музей не заходили. Коллекцию образцов горных пород, напоминавшую о ненавистном геологе, он самолично запрятал в самый дальний темный угол.

При музее оказалась отличная библиотека, собранная стараниями предыдущих директоров. В тишине этой библиотеки Веня понял, что должен стать писателем. К этому его обязывал долг пережитых мытарств.

5

Директорство в норковом питомнике Семен Семенович Крапотников принял без удивления. Точно так же он согласился бы руководить раскопками, часовой мастерской или лесозаготовительной конторой.

Перед тем как принять назначение, он установил: норка относится к семейству куньих (смотри БСЭ, т. 6, «Минеры – Первомайка»).

Объектом клеточного звероводства является так называемая американская норка, имеющая шкурку коричневого цвета (там же).

Мех норки имеет круглогодичный выход и чрезвычайно стабилен по цене на международном рынке.

Питается норка мелкими млекопитающими, рыбой и даже земноводными, то есть обычными лягушками. Более подробно о питании следует смотреть в работе кандидата биологических наук В. С. Попято «Рационы кормления при вольерном содержании пушных зверей».

Усвоив это, Семен Семенович с легким сердцем расписался в акте приемки двухсот зверьков, вольерных сооружений, домика конторы, некоторого количества специального комбикорма, а также выполнил ряд других формальностей.

Хозяйство располагалось в полутора километрах от городка в неширокой, заросшей травой долинке. Городок отсюда был виден как на ладони.

Прежний директор, одышливый волосатый мужчина, водил Семена Семеновича по хозяйству и равнодушно тыкал коротким пальцем: «Это то, это то…» Дощатые заслонки вольера были подняты по случаю хорошей погоды. Коричневые, похожие на ласку зверьки ловко перебегали за проволочной сеткой, посверкивали темными бусинками. Семен Семенович легкомысленно сунул за проволоку палец. Волосатый мужчина вздохнул и сказал: «Откусят. Очень уж до жратвы охочи».

Мимо быстро, так что раздувалась юбка, прошла молоденькая работница Соня. Обернула к начальству смуглое, явно с примесью туземной крови лицо.

– Егоза, – сказал ей вслед прежний директор и ушел, тяжело ступая по обрезкам досок, испорченным кормушкам и разному хламу неизвестного происхождения. Ушел насовсем.

Семен Семенович остался у клеток. Несколько зверьков кончили возню и подошли к сетке, прижав к ней острые мордочки. Похоже, хотели спросить: каков будет новый директор, с каким характером человек? Один, по-смешному перебирая лапами, поднялся по проволоке в рост, показал светлое брюшко. Потом скорчился обезьянкой, притих, только бусинки любопытно косились на Семена Семеновича.

6

Социологи не ломали копий из-за Топоркова, Бедолагина и Янкина. Они их просто не знали. Но если бы какой-нибудь пытливый исследователь пропластков человеческих судеб добрался до маленького городка на берегу Охотского моря, он смог бы применить к Топоркову и Бедолагину или Бедолагнну и Янкину лишь два расплывчатых принципа: