Мария Галина - Малая Глуша

Мария Галина

Малая Глуша

В начале времен пена была черного цвета. В начале времен не было ни еды, ни лекарств. В начале времен люди были с хвостами.

Мы заявляли, что Венера не пройдет транзитом по Солнцу, и она не прошла.

Часть первая

СЭС-2. 1979

– Куда, зараза?

На нее надвинулось что-то большое, грохочущее, пахнущее железом и разогретой соляркой. Розка отпрянула.

– Я это, – опомнившись, она засеменила за погрузчиком, вытягиваясь на цыпочках и заглядывая в кабину, – мне нужно строение 5/15 А. Вот…

Она на всякий случай еще раз заглянула в скомканную бумажку. Розка себе не доверяла, потому что вечно витала в облаках.

– Вниз, – сказал водитель, высунувшись из кабинки, – склады видишь?

– Ага…

– Налево к пятому причалу и вниз. Там это… контейнеры видишь?

– Спасибо, – обрадовалась Розка.

– Так ты туда не ходи. Мористее забирай. Ясно?

Розка, окончательно запутавшись, пожала плечами. Она попыталась еще что-то спросить, но погрузчик взревел. Она опять отскочила. Водитель снова высунулся из кабинки.

– Чего? – переспросила Розка с надеждой.

– Ноги не переломай, – крикнул водитель, – ишь ты, каблучищи какие.

Розка из-под руки глянула в сторону моря, белого и сверкающего. Грузовоз у пятого причала казался вырезанным из черной бумаги. Над головой истерично вскрикнула чайка.

Вообще-то чаек принято любить. Они отблескивают серебром и сталью в воздухе и пляшут на волне. как поплавки. Чайки романтичны.

Но Розка в чайках разочаровалась.

Как раз этим летом одну отдыхающую на надувном матрасе унесло волнами, и, пока она болталась в море, чайки до костей расклевали ей руки. Они пытались добраться до глаз, но та заслоняла глаза руками. Розка эту историю запомнила, и в душе у нее навсегда осело горькое чувство. Как будто ее обманули.

Бетонка внезапно кончилась; пришлось сойти на раскаленный гудрон, и острый каблук тут же увяз. Розка выдернула его и тут же оглянулась – не смотрит ли кто. Крыши складов и ремонтных мастерских сухо отблескивали на солнце, море, казалось, шуршало рыбьей чешуей.

Вдруг внезапно стало очень тихо. Иногда так бывает, в самом конце лета. Время начинает двигаться словно нехотя, потом совсем останавливается. Воздух делается прозрачен и пуст, каждый звук словно подвисает в нем, отдельный и очень отчетливый. Длится это всего лишь краткий миг, потом застывший мир трогается с места и в усиливающемся лязге и грохоте набирает скорость, скользит, катится с вершины огромного хрустального шара…

Тогда наступает осень.

Из трещин в асфальте торчали пучки сухой травы. Рельсы вдруг возникли у самых Розкиных ног и ушли сверкающей колеей вниз, к причалу. Розка вздохнула и двинулась следом, мимо стендов с плакатами по технике безопасности. На миг она остановилась, завороженно рассматривая стоящего под грузом нарисованного рабочего; тот ковырял в носу, и Розке показалось, что на ковыряющей руке шесть пальцев. Она поймала себя на том, что тянет время, еще раз вздохнула, поправила на плече ремень сумочки и пошла дальше.

Низенькое одноэтажное строение 5/15 А (номер выведен бурой краской на розовом боку) действительно притулилось за складом 5/15. Пупырчатая штукатурка местами отвалилась, немытые окошки забраны решеткой-солнышком, у двери табличка «СЭС». Дверь закрыта. Звонка нет.

Розка подумала немного, примерилась и стукнула ладонью по нагретому дерматину. Звук получился как от пощечины; ощутимый, но короткий. Никто не отозвался. Розка потопталась на порожке, зацепилась каблуком за пыльный выгоревший половичок, отцепилась, еще раз оглянулась, не смотрит ли кто, и потянула дверь на себя.

Поморгала, привыкая к полумраку. На самом деле здесь было не так уж темно – под потолком горела лампочка в проволочном каркасе, а в торце коридора солнце просачивалось сквозь розовую, в горошек, выгоревшую занавеску.

В коридор выходило только две двери. Она заглянула в первую – там посреди комнаты стоял длинный стол и штативы с пробирками, как в школьном кабинете химии. Остро пахло реактивами. Тетка в белом халате, заляпанном чем-то желтым, что-то сосредоточенно мешала стеклянной палочкой.

– Вы к кому? – спросила тетка равнодушно.

– К Петрищенко, – Розка вновь покосилась на мятую бумажку, – Елене Сергеевне.

– Нет, – тетка не отрывала взгляда от пробирки, жидкость в которой начала медленно розоветь, – это вам в СЭС-2… Следующая дверь.

Следующая дверь тоже была обита дерматином. Над дверью – подкова. Веселые люди тут работают. Розка опять на всякий случай шлепнула по дерматину и, услышав приглушенное «открыто», – шагнула внутрь. Комната скучная, крашенная бледной зеленью, самое уютное место боком к окну занимал стол, над которым висел календарь с пушистым котенком… Пробирок нет, и то хорошо. Молодая женщина в пергидрольных кудряшках обернулась и уставилась на Розку голубыми глазами, – точь-в-точь, как у котенка на календаре.

Розка вдохнула поглубже:

– Елена Сергеевна, здравствуйте, я вот тут… вам должны были позвонить… ну, от Льва Семеновича… тут…

– А! – сказала голубоглазая. – Елена Сергеевна там, солнышко, – она пухлой белой рукой неопределенно махнула в сторону боковой стены – там была перегородка и тоже дверь. – Иди, иди, лапушка, – руки женщины мелко зашевелились, и Розка сначала испугалась, потом поняла, что та что-то вяжет под столом, розовое и пушистое… – Только постучи сначала.

Розке почему-то стало отчетливо неприятно, хотя она никак не могла понять, в чем состоит ее, Розки, обида. Розка вообще обижалась очень легко, переживала молча, а потом жалела, что вовремя не подобрала гордый и остроумный ответ.

В крохотном кабинете за перегородкой, перерезавшей окно пополам, было негде повернуться. Половину пространства занимал потертый письменный стол; под стеклом фотография толстой девочки. Фотография старая, черно-белая. Еще были сейф, крашенный бурой краской, и маленький столик у окошка, на котором стояла пишущая машинка в чехле; календарь Морфлота с парусником, прорезающим бурное море, два стула и фикус в кадке. Розке тут не понравилось.

Особенно ее раздражали календарь Морфлота и бледный коралловый куст на столе, прижимающий бумаги. Эти предметы обстановки говорили ей, Розке, о том, что где-то есть замечательные места и смелые, яркие люди, но отсюда до них было так же далеко, как, скажем, от поликлиники Приморского района, где работала тетя Рая.

И Петрищенко ей не понравилась, хотя она была не пухлая и голубоглазая, а, напротив, высокая и костистая. И старая – лет под сорок. Серый костюм джерси, белая блузка.

– Да? – Петрищенко пошарила рукой по столу, надела очки, и глаза ее сразу стали маленькими.

– Это… – опять завела Розка, – Елена Сергеевна…

– Да, – устало повторила Петрищенко.

И ноги у нее наверняка большие, злорадно подумала Розка…

– Я вот тут… от Льва Семеновича… Он вот тут… Потому что…

– А, – Петрищенко несколько оживилась, – по поводу трудоустройства?

– Ну… да.

Розка подавала на романо-германский. Все родственники хором говорили, что это безумие, туда без блата не сунешься, даже взятку без блата не возьмут, сказал Лев Семенович, но Розка опрометчиво верила в свои языковые способности…

Она закончила двухгодичные курсы английского при Доме офицеров, где преподавала сама Фараонова, неплохо освоила разговорник Скалкина и прочла на английском дебильную книжку «Daddy Long-Leggs» и еще «Love story» Эрика Сигала, над которой украдкой поплакала. Еще была какая-то совсем детская, по которой Розка и учила морскую терминологию; там у двух бедных арабских детишек злодей Хаджи пытался отобрать кусок драгоценной амбры.

Оказалось, этого недостаточно.

На семейном совете решили, что Розке лучше поработать, а после подавать на вечерний, все-таки девочка, не мальчик, ничего страшного, но с работой по профилю возникли проблемы. Был призван Лев Семенович – мамин родственник, двоюродный брат, что ли. Лев Семенович почти гарантировал, что Петрищенко даст направление, а с направлением она почти гарантированно поступит, а потом, может, так и осядет при Пароходстве; там, сказал Лев Семенович, есть возможности для карьерного роста.

Кажется, и Розка Петрищенко не понравилась. Мама права, надо было надеть ту, ниже колен.

– Мы хотели мальчика, – сказала Петрищенко недовольно.

Розка молча пожала плечами. Ее мама тоже хотела мальчика. А получилась она, Розка. Что уж тут поделаешь.

– Хотя бы английский знаете?

– Трехгодичные курсы с отличием, – дважды соврала Розка, – при Доме офицеров, лучшие в городе, между прочим.

– Здесь судовые документы, – сухо заметила Петрищенко, – грузы… накладные… Терминология…

– Ну, я… освою.

– На машинке печатать умеете?