Борис Васильев - А зори здесь тихие… В списках не значился. Встречный бой. Офицеры
— Спасибо, старшой.
Малоизвестная война с Финляндией. Лютая зима сорокового года.
Мутный рассвет.
— Ур-ра-а!..
По глубокому снегу, местами проваливаясь по пояс, бежали цепи атакующих с винтовками наперевес, в шинелях и буденовках, застегнутых на подбородках.
В лоб ударили хорошо пристрелянные пулеметы, падали убитые и раненые, кто-то еще бежал вперед. На кинжальные пулеметы.
— Ур-ра-а-а…
Заглохло «ура». Откатывались поредевшие цепи.
— Твою мать!.. — орал совсем еще молодой комбриг на командном пункте. — Опять артиллеристы подвели! Куда они били, мать их за душу?!.
— Товарищ комбриг, — осторожно, чтоб не влететь под горячую руку, сказал подошедший порученец. — Товарищ комбриг…
— Чего суешься?..
Порученец был явно старше своего начальника, но так теперь принято было разговаривать.
— Старший лейтенант Трофимов очень просит срочно принять его по важному делу.
— Какого черта?!.
— Говорит, есть соображения.
— У лейтенанта есть соображения, а у комбрига, по-твоему, нету?
— Он только что из атаки. Кроме того, он в прошлом — начальник оперативного отдела. Я его знаю: вместе были в Испании.
— Ну давай, — недовольно согласился комбриг.
Вошел Алексей. В мятой простреленной шинели, со свежей повязкой на лбу.
— Товарищ комбриг, старший лейтенант Трофимов просит разрешения обратиться!
— Ранен?
— Царапина. Завтра буду здоров.
Задиристый комбриг посмотрел на обветренное, осунувшееся лицо, хотел рявкнуть, но передумал. Сказал обиженно:
— Артиллерия подвела. В который уж раз.
— Прошу прощения, но артиллерия против бетонного дота бессильна, товарищ комбриг.
— Какой бетон! На нем — кусты. Глянь в стереотрубу.
Алексей достал из кармана шинели бетонный обломок, протянул комбригу.
— Бетон прикрыт грунтом, на котором высажены кусты. Этот кусок отбит артиллерией, я нашел его случайно.
— Ну?.. — комбриг повертел кусок.
— Надо рвать взрывчаткой. Это единственная возможность. Вот расчеты, — Алексей достал несколько листков, положил на стол. — Прошу разрешения взорвать лично.
— Ты что, сапер?
— Танкист, но рвать приходилось. Кроме того, я был в двух последних атаках. Знаю подходы.
— Сколько человек потребуется? — спросил комбриг после довольно долгих размышлений.
— Пойду один.
— Ишь, какой герой-одиночка!
— Одного труднее заметить. Единственная просьба — отвлечь интенсивным пулеметным огнем. Схема огня приложена.
Комбриг долго молчал, обдумывая сказанное. Алексей терпеливо ждал.
— На авантюру смахивает, — наконец хмуро сказал комбриг, тщательно изучив поданные Трофимовым расчеты и схему.
— Поэтому и прошу разрешения идти одному.
— Вот где у меня этот дот! — комбриг резанул ладонью по горлу. — Ладно, завтра тебе — полный отдых. До двадцати четырех. Иди, думать буду.
— Есть! — Алексей отдал честь, повернулся, вышел.
— Мужик надежный, — очень осторожно сказал порученец.
— Скажи, чтоб готовили ночную атаку, — помолчав, приказал комбриг. — Без артподготовки. Внезапность — наша артиллерия.
Порученец молча направился к выходу.
— Да, Ивченко ко мне.
Порученец вышел. И почти сразу же вошел широкоплечий хмурый сержант.
— Звали?
— Поди сюда. — Комбриг подождал, пока сержант приблизится, сказал тихо:
— Завтра ночью подсобишь старшему лейтенанту Трофимову: он к доту полезет. С моим заданием. Но ежели к ним драпануть вздумает, расстреляешь на месте.
Ночь. Мороз. Метель.
Зарываясь в рыхлый снег, ползет Алексей в белом маскхалате, волоча за собою санки с тяжелым грузом. Позади санок, подталкивая и направляя их, — сержант Ивченко. Тоже — в маскхалате.
Поле то и дело освещают ракеты. Тогда они оба замирают в снегу.
Яростная пулеметная стрельба вдруг начинается левее Трофимова и Ивченко. Финны усиленно освещают опасный участок. Взрывники из последних сил пробиваются сквозь снег к доту.
Стрельба. Множество осветительных ракет. И мощный взрыв.
Областной город. Жаркое лето. Цветы на клумбах.
Новый четырехэтажный дом на оживленной улице.
И вдруг — смех. Веселый, радостный. Он слышится в однокомнатной квартире, обставленной незатейливой мебелью тех лет. С инвентарными номерами.
В единственной комнате за праздничным столом сидели майор Алексей Трофимов, старший сержант Егор Трофимов и безмерно счастливая Люба.
— Кормят-то вас хорошо? — допытывалась она.
— Остается, мам.
— А с остатками что делаете? — улыбался Алексей.
— Потом доедаем!
И опять все весело засмеялись.
— Ты ешь, сыночек, ешь, — Люба подкладывала закуску в тарелку сына.
— Сыночек, — усмехнулся отец. — Тебе за что отпуск-то дали?
Егор достал из кармана гимнастерки командировочное предписание.
— Читайте, товарищ майор.
Алексей развернул бумагу:
— За отличные успехи в боевой и политической. Сроком на пять дней. Слышишь, мать? На пять дней! За это и рюмку выпить не грех, — вернул предписание сыну, налил водку из графинчика. — За успехи, товарищ старший сержант!
Егор не успел взять рюмку, как Люба встала и вышла с весьма недовольным видом, проворчав на ходу:
— Не могу видеть, как отец с сыном водку пьют!
— Я не с сыном, а со старшим сержантом! — крикнул вдогонку отец. Чокнулся с Егором, сказал:
— Матери хоть догадался подарок привезти?
Егор выпил свою рюмку, смущенно улыбнулся и беспомощно развел руками.
— Эх ты, тютя!
В комнату вернулась Люба. Убрала графинчик со стола:
— Я чайник поставила.
— Правильно, — согласился Алексей, закуривая.
Егор вдруг сорвался с места, кинулся к дверям.
— Ты куда? — удивилась Люба.
— Сейчас, ма! Забыл!..
И вышел.
— Ма!.. — усмехнулся Алексей.
— Он еще ребенок, — заступилась за сына Люба. — А ты его водкой встречаешь.
— Он не ребенок, а танкист, — строго поправил Алексей. — И эти три рюмки мы выпили не как отец с сыном, а как сослуживцы.
Вошел Егор.
— Мам, это тебе, — сказал он и протянул матери косынку.
— Спасибо, сынок, — растроганно проговорила Люба.
Подошла к зеркалу, повязала на шею косынку, посмотрелась и неожиданно быстро вышла.
— Куда это она? — удивился Егор.
— Сообразил наконец, — довольно проворчал отец. — Мать, понимаешь, от счастья чуть с ума не сошла…
— Пап, — вдруг перебил Егор, собрав всю свою решимость. — Мне деньги нужны.
— Зачем?
— На самолет. Поездом не успею.
— Куда не успеешь?
— Я слово дал.
— Никуда ты не поедешь! — Алексей ударил ладонью по столу, тут же, впрочем, сбавив тон. — Мать, понимаешь, без ума, а сын, понимаешь, отличник боевой и политической…
— Поеду, — упрямо перебил Егор.
— Нет, не поедешь!
— Я слово дал, отец. А ты сам меня учил, что слово, данное женщине, есть слово чести.
— Слово… — недовольно ворчал Алексей. Потом вдруг усмехнулся. — Платочек-то небось Маше вез?
Егор застенчиво улыбнулся:
— Она ждет.
— Спасибо, хоть матери подарок отдать сообразил, — Алексей рылся в карманах. — Где наши деньги?
— Наверно, в буфете.
— Все-то ты знаешь, — продолжал ворчать отец, роясь а буфете. — Тридцатки хватит?
— Хватит. Спасибо, пап.
— Спасибо, — непримиримо бурчал Алексей. — А что мы матери скажем, интересно?
В дверях стояла Люба с тремя порциями эскимо в руках.
Улыбка так и не успела сойти с ее счастливого лица.
Южный областной город задыхался от летней жары, и продавцы газированной воды с сиропами всех сортов бойко торговали своим ходким товаром. А совсем рядом с шумной площадью возле книжного магазина стоял старший сержант Егор Трофимов. Он смотрел на окна противоположного, хорошо знакомого ему дома… Потом достал зеркальце и, поймав солнечный лучик, послал «зайчика» в темное окно третьего этажа. И тут же поспешно зажал зеркальце в кулаке.
В знакомом окне появилась незнакомая мужская физиономия. Если бы на месте Егора стояла Люба Трофимова, она бы сразу узнала ее: она принадлежала коренастому мужчине, который когда-то присутствовал на ее встрече с ректором института по поводу публичной пощечины доценту Фролову.
Егор, конечно, не знал его, однако тут же поспешил на шумную площадь. Было воскресенье, в турпоходы тогда ходить было не принято, и люди — особенно на юге — стремились на улицы. На площади продавали пиво, газированную воду, воздушные шары, мороженое, и было весело каждому в отдельности и всем вместе.
Здесь Егор взял извозчика — кстати, того самого, который когда-то отвозил Любу на военный аэродром, — уселся на пружинное сиденье пролетки и сказал:
