Евгений Поповкин - Семья Рубанюк
Петро волновался все больше, и Александр Яковлевич сказал:
— Насколько мне помнится, об отъезде Ивана Остаповича речи не было.
Женщина принесла чай и, поставив стаканы, извлекла из кармана халата конвертик.
— Дежурная просила передать, — сказала она Петру. — Оксаночка, видите, молодец, догадалась, оставила вам…
Петро быстро вскрыл конверт.
— Надо немедленно ехать! — воскликнул он. — Брат в гостинице «Москва». Телефона у вас тут нет?
— Можно с вокзала позвонить… Пейте чай. Дорогу-то вы знаете?
— Еще бы! У вас нет желания прогуляться? Поехали бы вместе.
— Пожалуй, неудобно, — заколебался врач. — С братом и женой вы давно не виделись… Мешать не следует.
— Ну что вы! Одевайтесь, поедемте.
Пока врач собирался, Петро с нетерпением поглядывал на часы и втайне уже сожалел, что пригласил с собой хирурга.
Наконец они вышли. Петро позвонил в гостиницу. Ему сообщили, что полковник Рубанюк ушел и вернется через час.
В метро Александр Яковлевич, наблюдая за возбужденным Петром, сказал с грустью:
— Завидую вам, право…
Петро вспомнил о том, что Александр Яковлевич потерял в Прибалтике свою семью. Он мысленно подбирал слова, которые могли бы утешить врача, но, не найдя их, промолчал.
Уже в вестибюле гостиницы, у лифта, Петро сознался:
— Страшно тревожусь… Каждый раз так перед встречей с близкими… Все кажется: что-нибудь случится, и я их не увижу.
— Э-э, нет! Вам везет, — возразил Александр Яковлевич.
Дверь открыл Атамась.
— Командир дивизии пишлы в магазин, — сообщил он, с особым удовольствием налегая на слова «командир дивизии». — Вы проходьте, воны скоро вернуться.
— А Оксана Кузьминична? — нетерпеливо спросил Петро.
— Цэ сродствеиница их? Вдвоем пишлы. — Атамась посмотрел на Петра изучающе и пытливо. — Извиняюсь, вы, случаем, не брат нашему командиру дивизии?
— Брат.
— Я сразу признал. Та шо ж вы не сидаете? Давайте ваши шинелки. Товарищ военврач второго ранга…
Помогая пришедшим раздеться и убирая их шинели на вешалку, Атамась с любопытством разглядывал Петра, его орден. Он почтительно спросил:
— Цэ вы наше полковое знамя из окружения вынесли?
— Не я, а старший лейтенант Татаринцев.
— Это так… А когда старший лейтенант помер, знамя ж вы забрали? Об этом уся дивизия знает…
— А где жена Татаринцева сейчас? — спросил Петро Александра Яковлевича.
— В тылу где-то. Готовится стать матерью…
Полчаса спустя, когда в коридоре послышались голоса, Атамась, проворно оправляя гимнастерку, сказал:
— Командир дивизии. По шагам слышу…
Полковник Рубанюк, пропуская Оксану, чуть задержался в дверях, обежал глазами лица мужчин и, не узнав брата, радушно улыбнулся врачу.
— Представителю медицины привет! Весьма кстати. Мы к вам собирались…
— Иван Остапович, — звонко воскликнула Оксана, глядя на Петра и прижимая ладони к груди. — Да вы ничего не видите?..
Она метнулась к Петру и, обвив его шею руками, смотрела на его лицо счастливыми, влажными глазами.
— Эге-ге! — изумленно протянул Иван Остапович. — Петро?!
Он быстро скинул шинель, передал Атамасю и шагнул к брату.
— Ну покажись, покажись! Какой стал!.. Да я бы тебя на улице просто и не узнал… Ну, давай почеломкаемся, Петро Остапович, — сказал он, тихонько отстраняя Оксану.
Братья обнялись и крепко расцеловались.
— Ты тоже… — прерывисто дыша, проговорил Петро. — Ты тоже вон какой…
— Большой, — подсказала Оксана, вызвав общий смех.
— Да нет, вы взгляните на этого старшего сержанта! — весело приглашал Иван Остапович врача и Атамася. — Я его когда-то за руку водил, в тележке по улице катал…
Братья, улыбаясь, глядели друг на друга.
— Были бы тут батько с матерью! — невольно вырвалось у Оксаны.
Александр Яковлевич, молча наблюдавший эту встречу, тихонько поднялся и снял с вешалки свою шинель.
— Я ведь зашел на минуточку, — вполголоса объяснил он Оксане в ответ на ее вопросительный взгляд. — У меня дела…
— Нет, нет! — воскликнул Иван Остапович, заметив, что врач намеревается уходить. — Это уж извините! В кои веки встретился с братом, с невесткой… Надо ознаменовать! Да, кстати, у меня и дело к вам…
Атамась тем временем извлекал из чемодана свертки, быстро раскладывал еду на столе. Оксана принялась ему помогать, но взгляд ее то и дело задерживался на Петре, — на этот раз она была плохой помощницей. Улучив минуту, она склонилась к Петру и прижалась губами к его щеке.
— Ну, прошу к столу, друзья, — пригласил Иван Остапович.
Серые глаза его, обычно строгие и несколько холодноватые, сейчас были такими ласковыми и веселыми, что Атамась, поглядывая на своего командира, подумал: «Видно, дуже любит брата полковник. Глянь, веселые стали какие».
Иван Остапович налил всем вина и, поднявшись с бокалом, провел рукой по волосам.
— Выпьем прежде всего за нашу победу, — предложил он. — За то, чтобы все семьи смогли снова встретиться и чтобы час этот был недалек…
Оксана, усаживаясь рядом с Петром, стиснула горячей ладонью его руку.
— И я думала о том же, — шепнула она и, чокнувшись со всеми, громко добавила: — И за то, Иван Остапович, чтобы встретили мы всех наших родных после войны живыми и здоровыми.
— И за это!
Иван Остапович был ко всем внимателен, острил, смеялся. Незаметно он исчез и, вернувшись через несколько минут, отозвал Петра в сторонку.
— Заночуешь с жинкой здесь, — предложил он. — Я все уладил. А то и поговорить ей с тобой не удастся…
— Мы тебя не стесним?
— Никоим образом. Гостиница большая, места свободного много.
Иван Остапович вернулся к столу. За чаем, подвинув свое кресло поближе к креслу врача, он сказал:
— Я слышал, у вас в Таллине семья погибла. А мои остались на Украине. Жена и сынишка… И вот — вы замечали? — когда видишь, что у других благополучно, как-то легче становится. Надежд на личное счастье больше… Верно?
— Вы абсолютно правы!..
— Обдумываю, как этим вот, молодым, помочь. Вместе им быть, конечно, не удастся. Хочу Оксану к себе в дивизию перевести, в медсанбат. Людей у меня там не хватает. Выйдет?
Оксана, угадав, о чем беседует Иван Остапович с врачом, прислушалась.
— Она прекрасный работник, — сказал Александр Яковлевич. — Нужен запрос из санотдела фронта. Тогда, как сумею, посодействую.
— Запрос мы устроим, — заверил Иван Остапович. — В штабе фронта пойдут навстречу.
— Может быть, и мне поможете? А? — спросил врач. — Возьмите в медсанбат, право.
— Вас? Да отпустят ли? Вы крупный специалист.
— Я несколько рапортов подавал. Обязаны же учесть желание.
— Хорошо. Потолкую в санотделе.
Оксана, не упустившая из этого разговора ни слова, наклонилась к Петру и шепнула:
— Две недели уже сидим без дела, Петро. А в резерве иногда по нескольку месяцев торчат.
Близился вечер, и врач стал прощаться. Вместе с ним уехала на вокзал и Оксана за увольнительной.
Иван Остапович, отпустив Атамася в город, скинул сапоги, гимнастерку и, устроившись на диване, сказал Петру:
— Садись. Докладывай, как жил, как воевал. Орден тебе за что дали?
— Под Москвой дрался. Комдив представил.
— Ну, и Военный Совет нашей армии тебя к награде представил… за знамя. Как судьба столкнула тебя с Татаринцевым?
Петро рассказал о своих странствованиях в окружении, о ранениях. Иван Остапович внимательно слушал, черные блестящие брови его то сдвигались над переносицей, то высоко поднимались, и лицо его светлело, становилось добрым и веселым.
— Да что это только про меня да про меня, — спохватился Петро. — Ты больше моего пережил… О Шуре так ничего и не знаешь?
— Знаю только, что до стариков с сыном добралась. И то добре.
— Батько, наверное, партизанит.
— Партизанит, не иначе.
— У тебя, Иван, седина появилась, — заметил вдруг Петро…… а у матери ни одного седого. Как они с отцом тебя ждали!..
— Не вышло. А жалко очень… Теперь, кто знает, когда удастся…
— Как ты полагаешь, союзники скоро выступят?
— Надо рассчитывать на свои силы…
Петро не сводил с брата глаз. Иван очень изменился за годы разлуки. Черты его лица были все те же, того Ванюшки, который запомнился с детства, но и внешность и манера держаться и разговаривать показывали его как зрелого, много повидавшего человека. Военная профессия наложила на него свой отпечаток: что-то суровое и властное было во взгляде его строгих серых глаз, даже когда он улыбался. Петро представил себе брата в бою и подумал, что ему, наверно, не трудно подчинять своей воле людей; такого командира должны и любить и побаиваться.
Короткий московский день истаял незаметно, и, когда Оксана вернулась в гостиницу, столица уже погрузилась в темноту.
